Умирать Фиме по-прежнему не хотелось. Особенно сейчас, когда жизнь начала налаживаться. Ублажать одного, это тебе не роту. Хорошо получится, ее из сарая переселят в дом. Будут давать сладости. Кто бы знал, как она о них мечтала. Секретарям их всегда таскали. Они и сами покупали конфеты и чаевничали по пять раз на дню. Что на заводе, что в штабе. И санитарок в диспансере благодарили некоторые. Фиме снилось ассорти в коробках, кубки с «Красным маком», мешки простых «Школьных». А еще пахлава, которой ее угощал Хушкаль. Когда ей после расстрела соотечественника кинули банку, она подумала – сгущенка… И так обрадовалась! Пусть тушенка сытнее, полезнее, но ей очень хотелось подсластить свою жизнь.
Хазбула не пристрелил ученицу к концу занятия, даже похвалил. Сказал: глаз как у орла, но руки нужно тренировать.
– У меня ранение в плечо незажившее, – сообщила ему Фима. – Как восстановлюсь, стану идеальной машиной для убийства.
– Тебе придется стрелять в своих. Не дрогнешь?
Тогда она была уверена, что нет. Потом, когда число ее жертв перевалило за сотню, начались проблемы с психикой, но в самом начале пути Фима не колебалась.
– Они казнили моего жениха, – ответила она. – А он был мирным и очень добрым человеком. – А про себя добавила: – А если наши завтра захватят вашу базу, я перестреляю и вас. Рука тоже не дрогнет. А еще я стану героем. Так что пусть лучше будет так…
Но отряд Мухтара занимал идеальную позицию. Их не могли выбить с нее долгое время. А бойцы совершали успешные набеги на части. Брали склады с провиантом и оружием, уводили в плен солдат. Тех, от кого не было толку, пускали в расход. Именно на них Фима тренировалась. Живая мишень, она всегда лучше. Особенно движущаяся. Пленника отпускали, говорили: добежишь до поста, уйдешь. Двоим удалось. Добежать – не уйти. Они подрывались на минах. А Фиму в наказание отдавали приближенным Мухтара. Их было всего двое. И они не являлись садистами. Пользовали проштрафившуюся белую телку, чтобы впредь не промахивалась.
Когда Фима научилась стрелять без промаха, ее стали отправлять на задания. Со всеми она справлялась. Однажды она убила семью предателей. Они, афганцы, жили в богатом доме и хотели, чтобы война закончилась, поэтому помогали Советской армии. За это их наказали. А Фиме разрешили забрать все украшения себе. Она так и сделала. И с тех пор мародерство стало ее любимым занятием. Фима снимала с трупов часы, крестики из драгметаллов, вытаскивала из карманов портсигары, зажигалки. Бывало, вырывала золотые зубы. Что-то из этого она обменивала, часть откладывала на черный день, а все самое красивое вешала на себя.
Первого ребенка она родила, когда еще была никем. От кого – кто знает. Сколько мужиков прошло через Фиму! Это был мальчик, и он умер при родах. Тот самый старый лекарь, что залечил ее рану, пытался его реанимировать. Но пацан будто отказывался жить, хоть и не был чахлым. Зато второй… Он не желал сдаваться. Пошел в мать! Мастью в том числе. Родился беленьким, светлоглазым, белокожим, но похожим на Мухтара волевым подбородком. Он перенес все детские болезни, о которых знала Фима. Но выкарабкивался снова и снова. Фима уважала его за это, но не любила. То ли на время разучилась испытывать это чувство, то ли запрещала себе, зная, что ребенка у нее отберут. Так и случилось. Когда мальчику исполнился год, его увезли в родной город Мухтара. Там жила его семья: родители, жена, дети. Малыш Мухаммед стал ее частью.
Глава 3
Они во второй раз сменили дислокацию. Фима стала Фатимой, приняв ислам. И настояла на этом она сама. Думала, к ней будут лучше относиться. Но все бойцы ее презирали, а Мухтар не сделал второй женой. Зато у нее появилось время для себя. Когда наступало время молитвы, она делала вид, что читает Коран, а сама бормотала стихи Ахмед-хана Дури, и ей казалось, Хушкаль смотрит на нее с облачка и улыбается.
Хазбула видел все хуже. Но видел! И, пожалуй, единственный нормально относился к Фиме.
Когда Мухтара убили, он защитил ее. Бойцы хотели пустить по кругу, потом, обвешанную взрывчаткой, отправить к своим. Они так и не приняли Фиму. Но Хазбула пользовался авторитетом. Он сказал лишь «НЕТ!» и увел ее в свою палатку. Так Фатима стала любовницей полуслепого снайпера.
Надо сказать, с ним ей было лучше, чем с Мухтаром. Он был добрее. И секс ему требовался не часто. А еще Хазбула оказался образованным человеком. Когда-то он учился на инженера в Кабульском университете, но началась война, и отец велел ему, как старшему, защищать свою землю. Он послушался.
Командиром вместо Мухтара был избран один из его доверенных лиц. Но тот не тянул на лидера. Боевой отряд стал бандой. Они не воевали, а убивали и грабили. Нападали на малочисленные патрули, подрывали машины. Однажды совершили набег на палатку Красного Креста (Мухтар не позволил бы этого). Это был огромный шатер международной организации. Она оказывала помощь всем нуждающимся. План был простой: захватить медикаменты, взять в плен врача, а остальных кончить. Но все пошло не по плану. Медперсонал умел обращаться с оружием. Поэтому, когда сняли охрану, доктора и медсестры взяли автоматы и дали бой. К ним подключились те, кто был не тяжело ранен. Как назло, то были сплошь советские солдаты. Погибли почти все. И с той, и с другой стороны. Остатки моджахедов ушли ни с чем, но живыми. А Фатима не успела. Ее, раненую, бросили подыхать. Но она и в этот раз не пожелала так просто сдаваться.
Женщина доползла до шкафа с медикаментами и стала оказывать себе первую помощь. Наложила сначала жгут, потом стала обрабатывать рану. Из медперсонала в живых не осталось никого. Одна сестричка подавала признаки жизни, но Фима свернула ей шею. На тяжелораненых пациентов можно было не обращать внимания. Они все лежали в отключке.
Немного придя в себя, Фима-Фатима вколола себе обезболивающее. Когда оно подействует, она заберет самые ценные лекарства, обязательно запасется антигистаминными (ее аллергия становилась все злее), снимет украшения с трупов и уйдет. Была мысль уехать на грузовике, прихватив и оружие, но так ее скорее найдут. Наверняка был послан сигнал бедствия, и ей уже надо спешить.
Увы, Фима не успела! Едва поднявшись на ноги, услышала звук, что издают крутящиеся лопасти пропеллера. К палатке подлетала «вертушка». Сбежать уже не получится – ее пристрелят. Значит, нужно оставаться на месте. Фима быстро скинула с себя мусульманскую одежду, сунула ее в рюкзак одного из моджахедов. Стянула с той, кому свернула голову, медицинский халат, напялила на себя. Они были одной комплекции, да и лицом не сильно отличались. Обе с рязанской физиономией. Правда, халат был продырявлен на боку и там же заляпан кровью. Пришлось Фиме немного себя покромсать. Ткнула ножичком себя в пузо. Его сунула под матрас пустующей койки. Туда же кучу браслетов, стянутых с запястья. После этого упала в общую груду тел.
Когда в палатку зашли советские солдаты, Фима подняла голову и просипела: «Помогите!» К ней тут же бросился один из мужчин, поднял на руки, уложил на койку. Ту самую, под матрасом которой лежали ее браслеты и трофейный нож.
– Что тут случилось? – спросил он.
– Они напали. Мы защищались.
– Кто – они?
– Духи. – Так советские солдаты называют моджахедов.
– Понятно. Но кто их вел? Какая тварь посмела напасть на лазарет?
– Я не знаю, – беспомощно проговорила Фима и заплакала. – Они налетели, как демоны. Вон тот ранил меня! – И указала на одного из бойцов. Возле него валялся автомат Калашникова. Из подобного в нее выпустили пулю. – Потом другой ножом ткнул, когда я пыталась…
Она замолчала, боясь сболтнуть лишнего. Сделала вид, что зашлась в реве.
И тут послышался стон:
– Любаааа… Любочка.
Заговорил солдатик с соседней койки. Пришел в себя перед смертью. Фима запомнила его. Парень обгорел в танке. На нем живого места не было, весь обмотанный бинтами, слепой, с двумя ампутированными конечностями, он ждал своего часа. И вот он настал…
– Ты конфетку мне обещала, помнишь? Лимонную. Так хочется.
В кармане халата как раз лежала такая. Фима достала ее, развернула и сунула в рот парню. Она дотягивалась до соседней койки.
– Любочка, спасибо, – выдохнул он.
Карамелька не успела раствориться, как танкист издал последний вздох.
– Сколько у нас живых? – спросил командир экипажа.
– Пятеро.
Фима мысленно подсчитала и удивилась. Должно было остаться четверо, включая ее.
– Три тяжелых, одна медсестра. Еще кто?
– Врач, что отправил сигнал. Он сильно потрепан, но жив. Без сознания сейчас.
– Всех эвакуируем.
– Двоих нельзя, – вскричала Фима. – И доктора лучше пока не трогать. Я осмотрю, окажу помощь. У него две пули в теле застряли, нужно вытащить, зашить.
– Ты сама едва на ногах стоишь…
– Ерунда, – отмахнулась она. – Я точно выживу. А остальные нет. У этого, – она ткнула наугад, – позвоночник сломан, его нельзя перемещать. Того, что у входа, – отключать от аппарата ИВЛ.
– И что ты предлагаешь?
– Больше на палатку не нападут, так? Они понимают, что это верная смерть. Значит, можно остаться.
– Но мы не можем. – Он имел в виду свой экипаж.
– И не надо. У вас есть дела поважнее. Прошу об одном: пришлите медицинскую машину. У нас оборудование реанимационное вышло из строя, а тут все на грани…
– Ладно, сделаем. Ты позаботишься о раненых?
– Конечно. И оставьте мне автомат. На всякий случай.
Военные так и сделали. Они разместили раненых на кроватях, убрали трупы, дали Фиме оружие. Машину с реанимационным оборудованием запросили. Обещали пригнать завтра.
Когда они удалились, первое, что сделала Фима, это убила доктора. Он мог ее выдать. Она нашла документы Любочки, медсестры. Раздумывала над тем, а не украсть ли ее личность. Поняла, что рискованно. Вернут в часть, к которой она прикреплена, и все вскроется. Решила просто забрать ее корочки (остальные уничтожить) и личные вещи. Как знала, что пригодятся. Даже фотографии родных. Особенно они. Плохого качества, пожелтевшие, на них они были очень похожи. И какое-то время Фима жила под именем Любови Пуховой.