– Буду иметь в виду. Есть поблизости аренда электросамокатов, не подскажете?
– На ближайшей остановке стоят. В пятидесяти метрах. Но возьми лучше такси. Денег отдашь не намного больше, зато в комфорте поедешь.
Димон не послушался. И взял-таки самокат. О чем двадцать раз пожалел. С горы в гору, не по самой хорошей дороге, еще и в жару. Солнце шпарило не по-весеннему, а тень была не всюду. В итоге добирался сорок минут и прибыл уставшим. А мог двадцать просидеть в машине с кондиционером.
Отодвинув железную створку ворот, Димон зашел на участок и крикнул:
– Хозяева, доброе утро!
– Доброе, – услышал в ответ. Из-за дома показался Абдула. Он был весь в поту и мелких опилках.
– Уже трудитесь?
– Да, я рано встаю. – Совершает утренний намаз, понял Димон.
– А товарищ ваш?
– Он долго дрыхнет. Особенно после пьянки, а вчера он прилично накатил.
– Он при вас мне вчера звонил?
– Он тебе звонил? – удивился Абдула. – Я не знал. Хомяк поужинал пельменями. Стакан водки выпил для аппетита. – Мужчина подошел к поливальному крану, включил воду и умылся. – Потом к себе покатил с пивом.
– После водки?
– Хома говорит: зато буду знать, от чего башка болит. Он сейчас пьет редко, но метко. А вчера он разволновался. Все о той женщине думал. Нервничал из-за того, что не мог ничего вспомнить. Послал меня еще за четвертной беленькой и двумя бутылками пива «Дон». Перед тем как залечь, попросил памперс на него надеть, чтоб спокойно до утра проспать. Я так и сделал. Потом ушел к себе. Это было часов в девять.
– Мне звонил около десяти.
– Чего хотел?
– Встретиться. Вспомнил якобы что-то важное. Даже сенсационное. Велел утром приезжать. И вот я тут.
– Ладно, пойду будить. А ты чаю пока попей. В летней кухне свежезаваренный зеленый в большой кружке. Есть айран и обычная минералка.
Да, пить Димону хотелось. Он зашел на летнюю кухню, почти такую, что была в тех домах, в которых его семья снимала комнаты, когда он был малым ребенком. Плита, газовый баллон, старенький холодильник, на нем пузатый телевизор, стол под клеенкой, табуретки. Есть навес и забор из подстриженного кустарника. Оказавшись в кухне, Димон впервые за сутки почувствовал тепло к городу. Где-то он еще оставался таким, каким ему полюбился.
Правдин налил себе стакан айрана, сел с ним за стол. Рядом цвело какое-то дерево. Абрикос? Или рано еще? Он плохо в этом разбирался. Вспомнил жилье, которое Правдины снимали последним. У их флигеля располагалась собачья будка. В ней обитала немецкая овчарка Марта. Рядом было высажено абрикосовое дерево. Плоды на нем вырастали огромными, желто-красными. Поспев, они падали на землю, и Димка очень хотел их подобрать, чтобы съесть, но Марта не подпускала. Родители покупали для него фрукты на рынке, в том числе и абрикосы, но ему хотелось именно тех. Так и нарвался! Овчарка цапнула Димона, пусть и не сильно. Но он никому об этом не сказал. А укус прятал под футболкой (блондин сгорал на жарком южном солнце, поэтому вечно ходил прикрытый). Боялся, что Марту пристрелят. Она как будто поняла это. Или вину свою чувствовала. Стала подпускать мальчика к дереву. А у него на память остался шрам на плече.
– Парень! – услышал Правдин оклик и стряхнул с себя воспоминания. – Иди сюда.
Залпом допив айран, тот последовал к дому.
Зашел. Его встретил очень напряженный Абдула. Лицо каменное, мощные руки впечатаны в стол так, что вздулись вены. В следующую секунду Димон понял, что афганец еле держится. Нога дрожит, и, чтобы не рухнуть, он перенес вес тела на кулаки.
– Что случилось? – воскликнул Правдин.
– Хомяк умер. – И рухнул на пол.
Димон начал поднимать его, но Абдула отмахнулся. Он стянул с головы чалму, уткнул в нее лицо и заплакал! Этот суровый мужик, прошедший через огромное количество несчастий… рыдал, как ребенок.
Правдин оставил его в покое. Пусть оплачет близкого.
Зашел в спальню покойного. Тот был в кровати. Лежал на спине. Димон думал, что Хомяк умер во сне и своей смертью, но…
Его убили!
В горле слепого паралитика торчала «розочка». Иначе говоря, разбитая пивная бутылка. Еще одна, но целая, валялась на полу.
Димон достал телефон и набрал 112.
Через двадцать минут приехали «Скорая» и полиция.
Все та же летняя кухня. На ней Правдин, Абдула и оперуполномоченный Додадзе.
– Зураб, ты же понимаешь, что это не я? – сипло спросил у него хромой афганец. Оказалось, они были знакомы с полицейским.
– Конечно, не ты. Но пока больше подозревать некого. – Опер устало потер глаза. Они были красны от недосыпа. – Город как с ума сошел, убийство за убийством. Надо все быстро раскрыть, совсем скоро сезон.
– Когда я увидел покойника, – подключился к разговору Димон, – отметил, что в спальне открыто окно. Злоумышленник залез в дом через него?
– Скорее всего, хотя следов нет. – И спросил у Абдулы: – Хомяков всегда с распахнутой форточкой спал?
– В теплые деньки – да. Ему нравились запахи с улицы. Сам понимаешь, кровать паралитика не такая ароматная.
– Ты слышал какие-нибудь посторонние звуки ночью?
– Вчера нога сильно болела, я уколы делал, с них отрубаешься. Так что нет.
– Когда встал утром, заходил к другу?
– Нет. Знал, что будет долго спать.
– А этот парень, он кто? – речь шла о Димоне.
– Журналист из Москвы. Ведет расследование.
– Какое? – встрепенулся Додадзе.
– С Афганом связано. Дела давно минувших дней. Не думаю, что это имеет какое-то отношение к убийству Хомяка.
– Это уж я решу… – И вперил взгляд в Димона. – У вас есть журналистское удостоверение?
– Да. Но не с собой. Вместо него могу вам предложить это.
Димон достал телефон, зашел на свой канал и положил аппарат на стол.
– О, вы тот самый, – воскликнул полицейский. – А я думаю, откуда я ваше лицо знаю! Смотрел некоторые фильмы, интересно. Что за расследование вы ведете сейчас?
– Вам все верно сказали. Это связано с войной в Афгане.
– Конкретнее? – Он вел разговор и пил мелкими глотками чай из пиалы. Абдула каждому подал.
– Я собираю факты о военной преступнице Серафиме Сивохиной, Фатиме, что убила как снайпер и казнила десятки солдат Советской армии, но избежала наказания.
– А при чем тут дядя Абдула? – Как потом узнал Димон, тот долгие годы сотрудничал со старшим Додадзе. Изготавливал и чинил беседки для его ресторана, а Зурабу вырезал деревянную саблю, чтоб тот, играя в ниндзя, себя не поранил.
– Не он – его друг. Покойный некоторое время служил с ней в медбригаде.
– Война в Афгане закончилась давным-давно. Убийство Хомякова точно не связано с той историей.
– Я тоже так думаю. Хотя странно, что сразу после того, как он вспомнил какой-то важный факт о Фатиме, мы обнаружили его мертвым.
– Совпадение.
Но Димону почему-то так не казалось. Журналистская интуиция не хотела соглашаться с элементарной логикой. Да еще эта фраза: «Фатима в Сочи!» Хома будто узнал ее в ком-то из своих знакомых. Или ему это спьяну померещилось?
– А я не уверен, что Хома что-то вспомнил, – проговорил Абдула. – Стакан в обед, еще один за ужином, литр пива перед сном… От такого количества алкоголя у здорового крыша едет, а уж у инвалида! – Он подлил всем зеленого чая, его руки едва заметно подрагивали. – Хома любил поболтать с новыми людьми. Особенно о прошлом. Ты, Дмитрий, мог больше не прийти, а ему хотелось еще раз с тобой встретиться. Вот и придумал для тебя замануху.
На телефон Зураба пришло сообщение. Он прочел его, нахмурился.
– Дядя Абдула, у друга твоего было что красть?
– Нет.
– Точно?
– Пенсию ему на карточку перечисляли, я снимал ее, брал на хозяйство половину, остальные Хоме давал. Он все тратил, не копил. Говорил, государство похоронит. А что?
– Сейф взломан.
– Чего-чего?
– Тумбочка с железным ящиком внутри.
– А, эта! Не было там ничего, кроме орденов да медалей. Хомы и деда его.
– Это все на месте. В двух коробочках.
– Не ценные они. Обычные самые. Он пытался когда-то продать, но давали за каждую бутылку.
– Зачем иметь сейф для хранения медалей?
– Мать Хомы называла себя ведуньей. Целительством да ворожбой занималась. Гадала. Естественно, за деньги. Она в тумбочку железный ящик и втиснула. Боялась, что ограбят. Но деньги там сгорели сами по себе, когда дефолт произошел. Она все ждала, когда наладится. Не тратила. Но чуда не произошло.
Димон вспомнил один из своих фильмов. Он был посвящен детям экстрасенсов, колдунов, целителей. У всех была крайне сложная судьба. Все они считали, что виноваты в этом родители. Они мешали высшим силам, путали их планы, но за это страдали не сами, а их потомки. Покойный Илья Хомяков еще одно тому подтверждение.
– Кто мог желать твоему другу смерти, дядя Абдула?
– По мне – никто. Хома никому не мешал.
– Это ты зря. Он скандальным был. Часто с кем-то ругался, мог специально опрокинуть креслом стойку с открытками, что продавали у входа в дендрарий.
– В округе его знали. Не обижались и не обижали.
– А если с приезжими расскандалился? Он постоянно в дендрарии торчал, а там почти все гости города, среди которых каких только типов нет.
– Он бы рассказал мне. Для него же это целое событие.
Зураб допил чай. Ему предложили добавки, он отказался.
– Кто наследник Хомякова?
– Я.
– То есть дом станет целиком твоим? – Абдула кивнул. – Это плохо.
Афганец сдвинул седые брови и стал приподниматься, рыча:
– Чтоб я своего брата из-за несчастных квадратных метров убил?!
– Спокойно, дядя Абдула, – не испугался его гнева опер. А Димон, честно говоря, струхнул. Вид у мужчины был такой грозный, что он не удивился бы, если б тот отвесил Зурабу оплеуху. За что бы загремел в обезьянник. – Я уверен на сто двадцать процентов, что ты на это не способен. Но следователь наш тебя не знает, и для него первый подозреваемый тот, кто получает от убийства выгоду. И живете вы через стену. А на горлышке бутылки отпечатки. Скорее всего, твои.