Значит, не врали люди, когда рассказывали, что не только где-то за рекой, в Полесье, но и здесь, близко, в их лесу, есть партизаны. И в деревне нашлись смельчаки, которые помогают им. Эта Ганна из Репок, как ее все называют, — молодая украинка, неприметная женщина, тихая и добрая. У нее двое детей, а муж в армии. Однако не побоялась же Ганна печь хлеб для партизан!
А вот она, Саша, живет словно в тумане. Ничего не видит, ничего не слышит и всего боится. А брат льнет к полицаям… Она вся холодеет от мысли, что Данила, может быть, как-то причастен к аресту партизана. Кто он, этот человек? Молодой? Старый? Его погубило предательство. Почему же люди так жестоки, безжалостны? Хотя удивляться тут нечему. Все знают Вугнявку — дочь кулака, которая собственного мужа — она пошла за него, чтоб не попасть в Соловки, — сжила со свету. Но Кузьма… Кузьма ведь из бедной семьи и такой подлюга! Посадить живого человека в вонючий колодец! Никто бы никогда до этого не додумался, а вот он, гад, сообразил. Сперва посадил туда двух деревенских, которые отказались идти на ремонт шоссе, а теперь вот партизана.
Саша хорошо знала этот колодец. Широкая бетонная труба, скользкая и зеленая. Школа — бывший поповский дом. При жизни попа в колодце была прозрачная студеная вода. У Саши сохранилось детское воспоминание: она помогала матери поить поповских коров и вертела ворот. Это было очень интересно. Через год после того, как попа выселили и устроили в доме школу, воды в колодце не стало. Бабки болтали, что это от бога: выгнали «святого отца» — высох колодец. Но каждый школьник знал, почему на самом деле пропала вода. Дети бросали туда песок, кирпич, мусор, засорили родники, и колодец наполовину стал мельче. Однако и теперь он еще достаточно глубок, и оттуда тянет гнилью и сыростью. Вот там-то, в этой гнили, сидит человек, не пожалевший жизни своей за народ. У Саши голова пылала от мыслей. Она попробовала работать, но лопата валилась из рук. Тогда она бросила все и пошла домой.
— Почему так рано? — удивилась Поля, убиравшая капусту на огороде.
— Надоело мне! — сердито ответила Саша. — Что я, батрачка? Пусть она сгниет, их картошка!
Старшая сестра понимала ее состояние, потому не сказала ни слова, а только вздохнула: забота о семье лежала на ее плечах.
За одним только занятием Саша забывала обо всем — когда кормила дочку, играла с ней. Ленка поправилась и в четыре месяца была толстенькая, живая и — каждой матери так кажется! — очень умненькая для своего возраста. Она уже умела смеяться, хватать за волосы, за нос, царапаться. И все больше и больше становилась похожей на отца. Саша узнавала улыбку Петра, его прищур глаз, его морщинку на лбу, а родимое пятнышко на мочке уха было такой точной копией, что мать смеялась, глядя на него.
Саша зашла в хату на цыпочках, так как Поля сказала, что Ленка спит, но малышка не спала. Она лежала в люльке и старательно ловила пухлыми ручками красный шарик, привязанный над ней. Саша радостно бросилась к дочке, схватила на руки.
— Доченька моя милая! Радость ты моя единственная! Лежишь и молчишь, славная моя, маленькая…
Девочка весело загулькала и вцепилась ручонками в мамины волосы. Саша кормила малышку, подкидывала, забавляла — и действительно на некоторое время забыла про партизана.
Поля попросила помочь ей по хозяйству. Саша выбежала во двор, как всегда быстрая, ловкая, и сразу остановилась, вздрогнула, увидев школу. С этой минуты, за что бы она ни бралась, все валилось из рук, ее не покидала мысль о партизане.
По-осеннему рано вернулось с поля стадо. Мычание коров разбудило тишину. Скотина разошлась по дворам, и снова стало тихо и пусто. Не слышно петушиного пения, исчезли собаки, не играют на улицах дети, почти не ходят взрослые.
Надо принести воды — напоить корову. Саша схватила ведра, выбежала на улицу. От их хаты до двух соседних колодцев было одинаковое расстояние, и они ходили то к одному, то к другому — кому куда нравилось. Сашу потянуло к тому, что ближе к школе. Но там нет журавля, немецкие танки сломали его, и теперь ходили за водой каждый со своей веревкой. Саша вернулась во двор и взяла под поветью вожжи. Она набирала воду и не сводила глаз с бетонной трубы колодца на школьном дворе. Там тоже было тихо и пусто, как и везде вокруг. Над школой в пасмурное осеннее небо подымался прозрачный дымок. «Затопили полицаи. Верно, самогонку гонят».
Саша все мешкала, набирая воду. Подняла тяжелые ведра на коромысло, собираясь идти. Снова поставила на землю… Наконец после долгих колебаний нерешительно двинулась к школе с вожжами в руках.
«Я только гляну, какой он, партизан. Только гляну», — стучало сердце сильно и часто.
Калитка на школьный двор закрыта. Но едва она толкнула ее, на крыльце, как по сигналу, появился Кузьма.
— Эй! Кто там? Ты, Саша? — удивился он и быстро сбежал с крыльца.
— Говорят, Кузьма, ты партизана поймал? Это правда?
— Правда. Вон сидит в колодце как миленький.
— Можно поглядеть, какой он?
— Для тебя, Саша, все можно. Ты же знаешь, я тебя всегда уважал, — старался завоевать ее расположение полицай. Видно, неспокойно было у изменника на душе. — Он… сумасшедший какой-то… Сидит — песни поет, стихи чешет на память… Будто не понимает, что его ждет.
Саша склонилась над колодцем и увидела в глубине скорченную фигуру человека. Он вполголоса пел по-украински, однако четко произнося слова:
Як хорошо, як весело
На білим світі жить!..
Чого ж у мепе серденько
I мліе і болить?
Точно горькое яблоко застряло у Саши в горле. Должно быть, слеза ее упала на того, кто сидел и напевал там, внизу. Он поднял голову. Саша увидела, как в полумраке колодца по-кошачьи блеснули его глаза.
— О! — прогудел молодой голос. — Кто ты? Ангел с небес или звезда вечерняя?.. Звезда Мария, — он засмеялся и неожиданно прочитал незнакомые Саше стихи:
Протекали столетья, как сны,
Долго ждал я тебя на земле…
— Кто ты? — в свою очередь и тоже на «ты» спросила Саша.
— О, падучая дева-звезда хочет земных речей? Я? — он вскочил, поднял руки и сказал совсем другим голосом, серьезно, гордо: — Че-ло-век я! Че-ло-век! Ты знаешь, звезда Мария, что такое Человек?..
— Видала дурака? — засмеялся Кузьма и отошел от колодца.
Ему надоело юродство партизана. Он дважды допрашивал его, бил — и ничего не добился. Послал Гниду в волость с рапортом начальнику полиции. Предполагая, что по такому случаю начальник может сам к ним заглянуть, они с Колькой перегоняли самогонку, чтоб получить чистый спирт.
— Как ты сюда попал? — еще тише спросила Саша, наклонившись над самым колодцем.
— А ты спроси у того пса, что рычит рядом.
Саша оглянулась: Кузьма подымался на крыльцо.
— Тебе худо?
— Спустись ко мне — будет веселей, — в глубине блеснули его зубы.
— Ты настоящий партизан?
— Нет, деланный… папой и мамой…
— Ты знаешь, что тебя ждет?
— Меня? — он на миг как будто задумался и вдруг опять рассмеялся. — Ангелы на небе. В раю. Летим со мной!
— Ты мог бы вылезти оттуда?
Он как-то дернулся, прижался к стенке колодца — будто на него что-то падало. Саша еще раз оглянулась. Кузьмы не было. И тогда на партизана упал конец вожжей, второй конец Саша быстро наматывала на руку и шептала:
— Его нет… Он ушел в школу…
И тут же острый край трубы резанул ей руки, грудь… Она не успела даже подумать о том, что делает, как партизан перемахнул через трубу и припал к земле по ту сторону колодца. Перед ее глазами мелькнуло опухшее, с кровоподтеками лицо.
— А ты? Ты как? — жарким шепотом спросил он, не показываясь из-за трубы.
— Я? — Она ни к чему не готовилась, ни о чем заранее не думала, все это произошло неожиданно для нее самой, но мозг работал так четко, что она сразу нашла слова, чтоб его успокоить: — Я — ничего… Я сестра полицая.
— А-а… — протянул он и кошкой, почти на четвереньках шмыгнул к хлеву, с необычайной ловкостью перескочил через забор и, петляя, побежал по полю к ольшанику.
Саша стояла с намотанными на руку вожжами, глядела ему вслед и как зачарованная слушала дивную музыку, родившуюся в ее сердце. От музыки этой становилось и радостно, будто вернулось утерянное счастье, и грустно, хотелось смеяться и плакать.
— Поговорила? — весело крикнул с крыльца Кузьма.
Саша опомнилась, кивнула головой: да, поговорила.
Кузьма подошел к колодцу, заглянул туда и… испуганно ахнув, вприпрыжку обежал вокруг трубы.
— Что? Куда? Где? — растерянно залопотал он. Потом, остановившись перед Сашей, закричал не своим голосом: — Где он?
— На небо улетел! — неожиданно засмеялась Саша. — К ангелам!
Он увидел вожжи у нее в руках и, наконец, все понял. Схватив Сашу за ворот старой домотканой свитки, тряхнул:
— Ты… ты выпустила… Шпионка! Большевистская… — он грязно выругался.
Это возмутило Сашу, и она, размахнувшись, дала ему пощечину. Он отскочил и выхватил из кобуры пистолет.
— А-а, ты так… Да я тебя!..
— Стреляй… Стреляй, сволочь! — Саша рванула свитку, подставляя грудь, и сделала шаг к нему. — Стреляй, иуда! Изменник!.. Выродок!.. Стреляй!
Он, наверно, выстрелил бы, если б она испугалась или бросилась бежать. Но полицай еще не привык к убийствам, он растерялся и стал отступать, не спуская с Саши пистолета. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если б не появился Колька Трапаш. Он мгновенно подскочил к Кузьме и вырвал пистолет.
— Ты что это? Сумасшедший. Она — сестра твоя.
— Сестра? — не закричал, а прямо-таки заголосил Кузьма. — А ты знаешь, что сделала эта сестра? Она выпустила его… Да я не погляжу, что она сестра… Я свою голову подставлять не желаю. — Теперь он уже не кричал, а злобно ругался.
— Кого выпустила? Его? — Колька Трапаш заглянул в пустой колодец, удивленно захлопал глазами, потом перевел взгляд на Сашу, увидел вожжи и… захохотал. — Ай да Саша! Молодец!