Тревожные годы — страница 83 из 165

— Помилуй, Анисимушко!

— Слушай-ко. Первое дело - ульянцевские сейчас за нее тысячу дают. Сегодня ты восемьсот дашь, а завтра тысячу получишь.

— Так отчего ж они не покупают! Тысячу-то тысячу, да, может быть, в рассрочку?

— И не в рассрочку, а деньги на стол. Да, вишь, барин негодованье на них имеет, судились они с ним за эту самую землю - он ее у них и оттягал. Вот теперь он и говорит: "Мне эта земля не нужна, только я хоть задаром ее первому встречному отдам, а вам, распостылые, не продам!"

— Ах, боже мой! да если ты говоришь, что эта земля так им нужна, зачем же ее продавать! Можно и так с пользою отдавать им же в кортому!

— Ему это не рука, барину-то, потому он на теплые воды спешит. А для нас, ежели купить ее, - хорошо будет. К тому я и веду, что продавать не надобно - и так по четыре рубля в год за десятину на круг дадут. Земля-то клином в ихнюю угоду врезалась, им выйти-то и некуда. Беспременно по четыре рубля дадут, ежели не побольше.

Машенька задумалась и перебирала пальчиками, словно рассчитывала.

— Так ты думаешь, купить? - робко спросила она.

— Послушай ты моего мужицкого разума! не упущай ты этого случаю!

— Денег-то очень уж много, Анисимушко!

— Мало ли денег! Да ведь и я не с ветру говорю, а настоящее дело докладываю. Коли много денег кажется, поторговаться можно. Уступит и за семьсот. А и не уступит, все-таки упускать не след. Деньги-то, которые ты тут отдашь, словно в ламбарте будут. Еще лучше, потому что в Москву за процентами ездить не нужно, сами придут.

— А ежели мужички не будут землю кортомить?

— Христос с тобой! куда ж они от нас уйдут! Ведь это не то что от прихоти: земля, дескать, хороша! а от нужды от кровной: и нехороша земля, да надо ее взять! Верное это слово я тебе говорю: по четыре на круг дадут. И цена не то чтобы с прижимкой, а самая настоящая, христианская...

— Да уж, Анисимушко! надо по-христиански! и их тоже пожалеть нужно!

— Известное дело, и их пожалеть, про что ж я и говорю. Дело хоть обоюдное, вольное, а все же по-христиански нужно. Потому, бог - он все видит. Ты думаешь, бог-от далеко, а он вон он! По-христиански - как возможно! не в пример лучше! И мужичкам хорошо, и тебе спокой! Так-то. Ты тужишь, что у тебя рублик-другой промеж пальцев будто ушел, ан бог-от тебя в другом месте благословит! А совесть-то и завсе у тебя спокойна. И уснул ты сладко, и встал поутру, никакого покору за собой не знаешь! Так ли я, сударыня, говорю?

— Так, Анисимушко! Я знаю, что ты у меня добрый! Только я вот что еще сказать хотела: может быть, мужички и совсем Клинцы за себя купить пожелают - как тогда?

— Что ж, сударыня, с богом! отчего же и им, по-христиански, удовольствия не сделать! Тысячу-то теперь уж дают, а через год - и полторы давать будут, коли-ежели степенно перед ними держать себя будем!

Опять минута задумчивости; глазки грустные-грустные; подбородочек вздрагивает.

— Так уж я куплю, Анисимушко, - вздохнув, решает Машенька.

— Купи, матушка! Ты моего мужицкого ума слушайся! Потоль и служу, поколь жив.

— А уж я-то как благодарна тебе, Анисимушко! так благодарна! так благодарна! Дети! Феогност! Нонночка! велите Анисимушку чаем напоить! С богом, Анисимушко!

В эту минуту у крыльца послышался звон колокольчика, и дети в зале всполошились.

— Дядя приехал! Дяденька! - кричали они.

* * *

Я не обманулся: это была действительно глыба. И притом глыба, покушавшаяся быть любезною и отчасти даже грациозною. Вошел он в гостиную как-то боком, приятно переплетая ногами, вынул из ушей канат, спрятал его в жилетный карман и подошел Машеньке к ручке.

— А вот и братец приехал! - рекомендовала меня Машенька, складывая губки сердечком.

— Приятно-с. Служить изволите?

— Нет, не служу, а так.

— Вот даже сейчас видно, что вы Марье Петровне родственником доводитесь! Оне тоже очень часто это слово "так" в разговоре употребляют.

Он улыбнулся и не без вожделения скосил глазами в сторону Машеньки, причем меланхолически склонил голову набок, так что я заметил под левою его скулой большой кружок английского пластыря, прикрывавший, очевидно, фистулу.

Однако замечание его смутило-таки меня. В самом деле, зачем я сказал это "так"? Что такое "так"? Что хотел я этим выразить? Вот Машенька - она действительно "так"; я и сам это давеча заметил. И для нее это нимало не предосудительно; ей это даже прелесть придает, потому что она женщина и притом вдова. Впрочем, и она, я подозреваю, больше ради прелести употребляет это слово, потому что Филофею оно нравится. А я-то зачем? Зачем я сказал: "так"? И может быть, я только не замечаю за собою, а на деле и частенько-таки этим словом щеголяю?

— Из Петербурга приехать изволили? - любезничал со мной Промптов.

— Из Петербурга.

— Большой город. Париж, говорят, обширнее; ну, да ведь то уж Вавилон. Вот мы так и своим уездным городом довольны. Везде можно пользу приносить-с. И океан, и малая капля вод - кажется, разница, а как размыслишь, то и там, и тут - везде одно и то же солнце светит. Так ли я говорю-с?

— Да, философы утверждают...

— Скажу хоша про себя: на нынешнее трехлетие званием председателя управы меня почтили. Дело оно, конечно, небольшое, а все же пользишку принести можно. Кто желает, и в таком деле пищу для труда найдет. А труд, я вам доложу, великая вещь: скуку он разгоняет. Вот и Марья Петровна трудятся - и им не скучно.

— Не скучно, а так... - как-то лениво промолвила Машенька, и на сей раз я положительно утверждаю, что она сказала это слово неспроста, а с желанием пококетничать с Филофеем.

— Вот видите: и сейчас оне это слово "так" сказали, - хихикнул он, словно у него брюшко пощекотали, - что же-с! в даме это даже очень приятно, потому дама редко когда в определенном круге мыслей находится. Дама - женщина-с, и им это простительно, и даже в них это нравится-с. Даме мужчина защиту и вспомоществование оказывать должен, а дама с своей стороны... хоть бы по части общества: гостей занять, удовольствие доставить, потанцевать, спеть, время приятно провести - вот ихнее дело.

Он опять меланхолически скосил глаза в сторону Машеньки и опять показал мне свою фистулу. "Знает ли она, что у него под скулой фистула?" - невольно спросил я себя и тут же, внимательно обсудив все обстоятельства дела, решил, что не только знает, но что даже, быть может, и пластырь-то на фистулу она сама, собственными ручками, налепляет.

— Следовательно, вам не скучно? - обратился я к нему.

— Докладываю вам: тружусь-с. Кабы не трудился, может быть, и скучал бы. Может быть, вино бы пить стал; может быть, в разврат бы впал...

— Ах, что вы, Филофей Павлыч! - испугалась Машенька.

— Не извольте, сударыня, беспокоиться: со мной этого случиться не может. Я себя очень довольно понимаю. Рюмка перед обедом, рюмка перед ужином - для желудка сварения-с... Я вот и табак прежде, от скуки, нюхал, - обратился он ко мне, - да, вижу, доброй соседушке не нравится (Машенька заалелась) - и оставил-с!

— И вы постоянно здесь живете?

— Оседлость имею - ну, и живу. Слава богу, послужил. Был в Т. советником губернского правления; теперь государя моего действительный статский советник в отставке - чего нужно! Не растратил, а, по милости божией, приобрел-с. На собственные, на трудовые денежки - наследственного-то мне родители не завещали! - купил здесь, поблизости, именьице, да и катаюсь взад да вперед: из имения в город, из города в именье. Вот к Марье Петровне на перепутье заезжаю. Чайком напоит, вареньицем полакомит, а иногда, грешным делом, и отдохнуть разрешит.

Он встал и опять, переплетая ногами, подошел Машеньке к ручке.

— Сегодня-то вы у нас ночуете? - спросила она.

— Всенепременно-с, ежели такая ваша милость будет. Я, сударыня, вчера утром фонтанель на обеих руках открыл, так боюсь: дорогой-то в шубе сидишь, как бы не разбередить.

— Давно уж я вам про эту фонтанель советовала... что ж, и удачно?

— Нельзя лучше-с. Сегодня утром рассматривал: материя идет - отличнейшая-с. И даже сейчас уж лучше на оба уха слышу!

— Ну, и слава богу!

Новое переплетанье ногами и новое чмоканье Машенькиной ручки.

— Так мы здесь и живем! - сказал он, усаживаясь, - помаленьку да полегоньку, тихо да смирно, войн не объявляем, тяжб и ссор опасаемся. Живем да поживаем. В умствования не пускаемся, идей не распространяем - так-то-с! Наше дело - пользу приносить. Потому, мы - земство. Великое это, сударь, слово, хоть и неказисто на взгляд. Вот, в прошлом году, на перервинском тракте мосток через Перерву выстроили, а в будущем году, с божьею помощью, и через Воплю мост соорудим...

— Ах, да, пожалуйста, устройте! Я намеднись чуть не провалилась! - пожаловалась Машенька.

— Ах, грех какой! А вы, сударыня, осторожнее! Вот изволите, сударь, видеть! всем до нас дело! Марье Петровне мосток построить, другому - трактец починить, третьему - переправочку через ручей устроить! Ан дела-то и многонько наберется. А вы, осмелюсь спросить, писательством, кажется, заниматься изволите?

— Да, пишу.

— И это полезно, ежели в учительном духе... Мы здесь, признаться, только "Московские ведомости" выписываем, так настоящую-то литературу мало знаем.

— Братец, кажется, больше по сатирической части, - вмешалась Машенька.

— Что ж, и сатира не без пользы, коли в пределах. Ridendo castigat mores [Смех исправляет нравы(лат.)] - так, кажется? Дело писателей - изображать, а дело правительства - их воздерживать. И в древности сатирики были: Ювенал, Персий, Кантемир. Даже Цицерон, временами, к сатире склонность выказывал, а Кантемира так сам блаженной памяти государь Петр Алексеич из Молдавии вывезти изволил. Современникам, конечно, не всегда приятны ихние стрелы были, а теперь, по прошествии времени, даже в средних учебных заведениях читать не возбраняется.

— А дорого, братец, за эти сатиры дают?

— Не знаю, как тебе сказать, голубушка, не считал.