– Ну что ж, заходите!
Мы идем за ним. В нос нам ударяет запах зверинца. Весь двор уставлен клетками, в которых резвятся мартышки.
– В кабинеты заходить нельзя, – говорит наш проводник.
– Мы имеем разрешение.
– Они сейчас работают. Никому не разрешается заходить, когда они работают.
– Но тут же ясно написано в пропуске, – настаиваю я.
– Скоро перерыв, они пойдут обедать, тогда и посмотрите.
Нужно ждать, ничего другого не остается. От нечего делать мы разглядываем мартышек.
– А они тут зачем? – спрашивает Тони, указывая на клетки.
– Не знаю. Я сторож, мое дело их кормить, а что с ними там делают потом, меня не касается.
– Ну их к черту! – говорит Тони. – Поедем домой, Свен.
– Когда у них обед? – спрашиваю я.
– А вот сейчас буду звонить.
Раздается звук колокола. Мартышки прекращают свою возню и припадают к решеткам.
Я почему-то испытываю невольное волнение.
Открываются массивные двери, и из дома выходят пять горилл.
Мартышки в клетках начинают бесноваться. Они вопят, размахивают руками, плюют сквозь прутья.
Гориллы идут медленным шагом, высокомерные, в ярких халатах, слегка раскачиваясь на ходу. Они чем-то удивительно походят на Лоя.
Рядом с нами истошным голосом вопит маленькая обезьянка с детенышем на руках. Она судорожно закрывает ему ладошкой глаза, но сама не может оторвать взгляда от приближающейся процессии.
Шум становится невыносимым.
Тони зажимает уши и отворачивается. Его начинает рвать.
Гориллы проходят мимо, не удостаивая нас даже поворотом головы, и скрываются в маленьком домике, расположенном в конце двора.
– Все! – говорит сторож. – Через час они пойдут обратно; если хотите, можете подождать.
Я подхожу к одной из клеток.
В глазах маленькой мартышки – тоска и немой вопрос, на который я не могу ответить сам.
– Бедная девочка! – говорю я. – Тебе тоже не хочется быть хуже своих сородичей.
Она доверчиво протягивает мне лапку. Я наклоняюсь и целую тонкие изящные пальчики.
Тони трогает меня за рукав:
– Пойдемте, Свен. Есть предел всему, даже… здравому смыслу.
Назад мы идем уставшие и злые. Тони что-то насвистывает сквозь зубы. Это меня раздражает.
У поворота на главную аллею стоит обнявшаяся парочка. Я их сразу узнаю.
– Снимите шляпу, Свен, – высокопарно произносит Тони. – Сегодня мы присутствуем при величайшем эксперименте, кладущем начало расширенному воспроизводству лопоухих.
Я поворачиваюсь и что есть силы бью кулаком в его ухмыляющийся рот.
– Вы идеалист, Свен, – говорит Тони, вытирая ладонью кровь с губы. – Неисправимый идеалист. И ударить-то по-настоящему не умеете. Бить нужно насмерть. Писатель!
Я приближаюсь к ним, сжав кулаки и проклиная себя за то, что у меня никогда не хватит духа поднять руку на женщину. Тони идет сзади, я слышу его дыхание у себя за спиной.
Первой нас замечает Лилли. У нее пьяные, счастливые глаза.
– Поздравьте нас, мальчики, – говорит она. – Все получается просто великолепно! И гороскоп изумительный!
Мы молчим.
Лой берет ее под руку, Лилли оборачивается к Тони:
– Я вернусь через десять дней. Пожалуйста, не напивайся до бесчувствия.
Мы оба глядим им вслед. Когда они доходят до поворота, Тони говорит:
– Поедем ко мне. У меня есть спирт, полная бутылка спирта.
Проходит всего три дня, но мне кажется, что мы постарели за это время на десяток лет.
Я улетаю. Тони меня провожает.
– Вот письмо к Торну, – говорит он, протягивая мне конверт. – Думаю, что Торн не откажется вас взять. Ему вечно не хватает людей. Ведь археология не входит в список официально признанных наук. Приходится рыть лопатами.
– Спасибо, Тони! – говорю я. – По правде сказать, мне совершенно наплевать, чем они там роют. Меня интересует совсем другое.
– Чепуха все это, – говорит Тони. – Двадцатый век. Не понимаю, что может вас интересовать там.
– Не знаю. Мне хочется вернуться в прошлое. Понять, где и когда была допущена роковая ошибка. Может быть, я напишу исторический роман.
– Не напишете, – усмехается он, – ведь сами знаете, что не напишете.
Я смотрю на часы. Пора!
– Прощайте, Тони!
– Подождите, Свен! – Он обнимает меня и неловко чмокает в щеку.
Я поднимаюсь по трапу. Тони смотрит на меня снизу вверх:
– Скорее возвращайтесь, Свен!
– Я вернусь! – кричу я, но шум мотора заглушает мои слова. – Вернусь месяцев через шесть!
Ошибаюсь я ровно на год…
Стоит мне снова переступить порог моего дома, как у меня появляется такое ощущение, будто этих полутора лет просто не существовало. В мире все идет по-старому.
Первым делом я звоню Тони.
– Здравствуйте, Свен! – говорит он. – Очень рад, что вы уже в городе.
– Не могу сказать того же о себе, – отвечаю я. – Ну, как вы живете?
Тони мнется.
– Послушайте, Свен, – говорит он после небольшой паузы, – вы сейчас где?
– Дома.
– Можно, я к вам приеду?
– Ну конечно, Тони!
Через десять минут раздается звонок в дверь.
– А вы молодцом, Свен, – говорит он, усаживаясь в кресло. – Вас просто не узнать!
– Похудел на десять килограммов, – хвастаю я.
– Ну что ж, могу только позавидовать. Как там Торн?
– Молодчина Торн! И ребята у него отличные!
– Будете писать?
– Вероятно. Нужно еще о многом подумать.
– Так…
Мне хочется разузнать о Лилли, но вместо этого я задаю дурацкий вопрос:
– Как ваши тараканы?
Лицо Тони расплывается в улыбке.
– У меня теперь их целая конюшня. Некоторые экземпляры просто великолепны!
Почему-то мы оба чувствуем себя очень неловко.
– Жаль, что у меня нечего выпить, – говорю я, – но в экспедиции…
– Я не пью, – перебивает Тони, – бросил.
– Вот не ожидал! Вы что, больны?
– Видите ли, Свен, – говорит он, глядя в пол, – за ваше отсутствие произошло много событий… У Лилли ребенок.
– Ну что ж, – говорю я, – она этого хотела. Надеюсь, теперь ее честолюбие удовлетворено?
Он хмурится:
– Не знаю, как вам лучше объяснить. Вы помните, был гороскоп.
– Еще бы!
– Так вот… по гороскопу все получалось очень здорово. Должен был родиться мальчик с какими-то необыкновенными способностями.
– Ну?
– Родилась девочка… идиотка… кроме того… с… физическим уродством.
У меня такое чувство, будто мне на голову обрушился потолок.
– Боже! – растерянно шепчу я. – Несчастная Ли! Что же теперь будет?! Как все это могло произойти?!
Тони пожимает плечами:
– Понятия не имею. Может быть, вообще генетические гороскопы сплошная чушь, а может, дело в стимуляторах. Они ведь там, в Центре, жрут всякие стимуляторы мозговой деятельности лошадиными дозами.
Я все еще не могу прийти в себя:
– А что же Ли? Представляю себе, каково это ей!
– Вы ведь знаете, Лилли не терпит, когда ее жалеют. Она очень нежная мать.
– А Лой? Он у вас бывает?
– Редко. Работает как одержимый. У него там что-то не ладится, и он совершенно обезумел, сутками не ложится спать.
– Скажите, Тони, – спрашиваю я, – как вы думаете, можно мне повидать Лилли?
– Можно, – отвечает он, – я за этим и приехал, только мне хотелось раньше обо всем вас предупредить.
– Здравствуй, Свен! – говорит Лилли. – Вот ты и вернулся.
Она очень мало изменилась, только немного осунулась.
– Да, – говорю я, – вернулся.
– Как ты съездил?
– Хорошо.
– Будешь что-нибудь писать?
– Вероятно, буду.
Молчание.
– Может быть, вспомним старое, сыграем? – говорит Тони. – Смотрите, какие красавцы! Все как на подбор!
– Спасибо, – отвечаю я, – что-то не хочется. В следующий раз.
– Убери своих тараканов, – говорит Ли, – видеть их не могу!
Только теперь я замечаю, какое у нее усталое лицо.
Из соседней комнаты доносятся какие-то мяукающие звуки. Лилли вскакивает. Я тоже делаю невольное движение. Она оборачивается в мою сторону. В ее глазах бешенство и ненависть.
– Сиди, подлец! – кричит она мне.
Я снова сажусь.
Ее гнев быстро гаснет.
– Ладно, – говорит она, – все равно, пойдем!
– Может, не стоит, Ли? – тихо спрашиваю я.
– Согрей молоко, – обращается она к Тони. – Идем, Свен.
В кроватке – крохотное сморщенное личико.
Широко открытые глаза подернуты мутной голубоватой пленкой.
– Смотри! – Она поднимает одеяло, и мне становится дурно.
– Ну вот, – говорит Лилли, – теперь ты все знаешь.
Пока она меняет пеленки, я стараюсь глядеть в другую сторону.
– Пойдем, – говорит Лилли, – Тони ее покормит.
Я беру ее за руку:
– Лилли!
– Перестань! – Она резко выдергивает свою руку из моей. – Бога ради, перестань! Неужели тебе еще мало?!
Мы возвращаемся в гостиную.
– Ты знаешь, – говорит Лилли, – я бы, наверное, сошла с ума, если бы не Тони. Он о нас очень заботится.
Я сижу и думаю о том, что я действительно подлец. Ведь все могло быть иначе, если б тогда…
Возвращается Тони.
– Она уснула, – говорит он.
Лилли кивает головой.
Нам не о чем говорить. Вероятно, потому, что все мы думаем об одном и том же.
– Ну, как ты съездил? – снова спрашивает Лилли.
– Хорошо, – отвечаю я, – было очень интересно.
– Будешь что-нибудь писать?
– Вероятно, буду.
Лилли щиплет обивку кресла. Она поминутно к чему-то прислушивается. Я чувствую, что мое присутствие ее тяготит, но у меня нет сил встать и уйти.
Я не свожу глаз с ее лица и вижу, как оно внезапно бледнеет.
– Лой?!
Я оборачиваюсь к двери. Там стоит Лой. Кажется, он пьян. На нем грязная рубашка, расстегнутая до пояса, ноги облачены в стоптанные комнатные туфли. Рот ощерен в бессмысленной улыбке, по подбородку стекает тонкая струйка слюны.
– Что случилось, Лой?!