вы это объясняете.
— Как же вы тогда заселили нашу Землю?
— Мы ее не заселяли в буквальном смысле этого слова. То, что сделали разумные существа, населявшие Колыбель несколько миллиардов лет тому назад, только способствовало зарождению и развитию жизни на вашей планете. Это было продолжением опытов по распространению жизни в Космосе, проводившихся уже несколько тысячелетий до этого.
— Каким образом это делалось?
— По–разному. На планеты, не очень удаленные от Колыбели, сбрасывались контейнеры с нуклеиновыми кислотами, определяющими направленное развитие биологического комплекса планеты. Ваша Земля была первой планетой, где синтез нуклеиновых кислот осуществлялся кодированными сигналами мощного электромагнитного излучения, посылаемого с Колыбели.
Откровенно говоря, весь этот разговор мне уже начал надоедать. Кстати, я вспомнил о своих обязанностях хозяина. Нужно было подумать, чем прикрыть наготу моего гостя. Было совершенно очевидно, что ни одна из принадлежностей моего туалета на него не налезет.
— Укройтесь хотя бы этим, — сказал я, протягивая ему одеяло.
— Я не нуждаюсь в одежде, — ответил он.
— Скажите, — задал я вопрос, — зачем вы появились на Земле?
— Мы ведем систематическое наблюдение за мирами, где под нашим руководством зародилась жизнь. Особенно нас интересуют планеты, где уже появились разумные существа. Мы им стараемся помочь, ведь это наши младшие братья.
— Значит, люди с вашей Звезды уже бывали на Земле?
— Всего один раз, около трех тысяч лет тому назад. Это стало возможным только после того, как нам удалось осуществить электромагнитный синтез разумного существа, сохранив при этом все присущие ему свойства. Особенно трудно было достичь сохранения в синтезированном двойнике памяти, которой обладал оригинал. Первый опыт на Земле был не очень удачным: через несколько часов синтезированный посланец погиб от неизвестных причин.
— Вы считаете, что ваша Колыбель — это единственное место во Вселенной, где могла самопроизвольно возникнуть жизнь?
— Нет, мы знаем, что во Вселенной таких островков бесчисленное множество. Однако в пределах нашей Галактики Колыбель — единственное место, где самопроизвольно возникшая жизнь достигла высших форм развития.
— Почему для повторного посещения Земли выбрали именно вас?
— Я этого хотел больше, чем другие.
— Чем вы занимались до того, как вас послали на Землю?
— Синтезировали, — поправил он меня.
— Ну хорошо: синтезировали. Какая у вас профессия?
— Я мечтаю о новых видах растений.
— И что это дает?
— На основе возникающих у меня представлений машины синтезируют новые образцы.
— И это все, что вы делаете?
— К этим растениям я пишу музыку запахов. Комбинации запахов и цветов должны составить «Симфонию жизни», над которой я работаю много лет.
— Я никогда не слышал о музыке запахов.
— Если вам интересно, я могу вас с ней познакомить, — сказал он, передвинув какой–то рычажок на своей шкатулке.
Мне показалось, что я уткнулся носом в кучу гниющих отбросов. Головокружение, боль в висках и позывы к рвоте были, по–видимому, естественной реакцией моего организма на эту дикую какофонию запахов.
Гость заметил мое состояние. Запахи исчезли так же внезапно, как и появились.
— Вы еще недостаточно подготовлены к тому, чтобы нюхать серьезную музыку, — сказал он, улыбаясь.
— А чем вы занимались до того, как начали работать над своей симфонией? — возобновил я прерванный разговор.
— Участвовал в работе по созданию новых вкусовых ощущений.
Теперь я был достаточно благоразумен и не пытался приобщиться к этому новому достижению культуры далекого мира. С меня было вполне достаточно и запахов.
— Кто же в вашей Колыбели занимается более прозаическими делами? Ведь одними запахами и вкусовыми ощущениями жить не будешь. Нужны пища, транспорт, жилище, связь.
— Все это делают машины. У нас очень высокоразвитая техника.
— У вас есть думающие машины?
— Мы никогда не придавали своим машинам таких функций. Мысль навсегда останется привилегией человека. Машины осуществляют то, чего мы хотим. Любая машина была и навсегда останется усилителем того, что в нее вкладывает человек.
— Кто же у вас конструирует машины?
— Те, кто хочет. Я тоже этим занимался. Я представил себе машину, синтезирующую растения. Другие люди, интересовавшиеся этим вопросом, дополнили и немного видоизменили мою мысль.
— Значит, у вас существует и коллективное творчество?
— При решении серьезных проблем только коллективное. Наша способность вступать друг с другом в мысленное общение на расстоянии позволяет людям, интересующимся одним и тем же вопросом, объединять свою фантазию. Получается нечто вроде коллективного, объединенного мозга.
— Неужели вам не знакомо соревнование?
— Что такое соревнование? — спросил он.
— Соревнование — это стремление делать что–либо лучше, чем другие. Вот вы сочиняете музыку запахов. Совершенно естественно, что вы стремитесь при этом, чтобы ваша музыка была бы лучше музыки, сочиненной другими. Когда вы этого достигаете, то испытываете чувство удовлетворения.
— Вы хотите сказать, если бы я знал, что другие пишут музыку хуже, чем я, то это доставило бы мне удовольствие?
— Конечно.
— Я был бы от этого в отчаянии и не успокоился бы до тех пор, пока другие не стали бы выполнять свою работу не хуже меня.
— Но ведь есть области человеческой деятельности, где соревнование служит основой прогресса. Представьте себе, например, что могут дать спортивные игры без стремления победить. Вся основа спорта — это соревнование.
— Вы имеете в виду физические упражнения?
— Да.
— Мы им уделяем очень много внимания, но наши физические упражнения — это очень сложные танцы с участием большого количества людей, где все зависит от слаженности участников, а не от превосходства одних над другими. В нашей работе мы придерживаемся того же принципа.
Я взглянул на своего собеседника и поразился странной перемене, происшедшей в нем. Яркий румянец на щеках исчез. Кожа висела складками. Весь он напоминал воздушный шар, из которого выпускают газ. Я подумал, что так внезапно должны увядать создаваемые им синтетические цветы.
— Что с вами? — спросил я, подойдя к нему.
— Радиоактивный фон, — ответил он, тревожно озираясь по сторонам. — В Колыбели считают, что моя структура уже достаточно стабилизирована, и уменьшили мощность сигналов. Сейчас сигналы искажаются радиоактивным фоном вашей планеты. Боюсь, что это разрушит мою структуру. Произошла ошибка в расчетах. Мы недооценили интенсивность радиации земной атмосферы. Не могу понять, в чем дело. Сто лет тому назад я сам рассчитал уровень радиации в момент моего синтеза.
— Вы не учли последствий испытаний ядерного оружия, проводившихся в течение последних лет, — сказал я. — Они значительно повысили радиоактивность атмосферы.
— Ядерного оружия? — переспросил он. — Разве в биологическом комплексе вашей планеты есть дикие звери, борьба с которыми требует применения такого опасного средства истребления?
— Нет, — сказал я, с трудом подбирая слова, — на нашей планете дикие звери почти полностью уничтожены. Во всяком случае, для человечества они никакой опасности не представляют.
— Для чего тогда вам оружие?
Я молчал, испытывая острый стыд за свою Землю.
— Я не знал, что у вас такое положение, — сказал он задумчиво. — Вам необходима помощь. Я сейчас пошлю сообщение на Колыбель. Через сто лет моя мысль дойдет до моего оригинала, и немедленно будут приняты меры!
Он взял в руки свою шкатулку и застонал.
— Что случилось? — спросил я.
— Я распадаюсь, мое сообщение не дойдет до Колыбели. Страшно подумать о том, что вас ожидает!
Он таял у меня на глазах.
— Не беспокойтесь! — крикнул я исчезающему изображению своего старшего брата. — Человеческий разум восторжествует, все будет в порядке.
— Все будет в порядке, — произнес громкий голос у меня над головой. Розовощекий человек в белом халате, очень похожий на упитанного младенца, стоял около кровати, на которой я лежал.
— Все будет в порядке, — повторил он, вынимая из ушей наконечники стетоскопа, — сотрясение мозга и перелом ключицы. При таком резком торможении на мокром шоссе дело могло кончиться значительно хуже.
СЮЖЕТ ДЛЯ РОМАНА
Я был по–настоящему счастлив. Тот, кто пережил длительную и тяжелую болезнь и наконец почувствовал себя вновь здоровым, наверное, поймет мое состояние. Меня радовало все: и то, что мне не дали инвалидности, а предоставили на работе длительный отпуск для окончания диссертации, которую я начал писать задолго до болезни, и то, что впереди отдых в санатории, избавляющий от необходимости думать сейчас над этой диссертацией, и комфорт двухместного купе, и то, что моим попутчиком оказался симпатичный паренек, а не какая–нибудь капризная бабенка. Кроме того, меня провожала женщина, которую я горячо и искренне любил. Мне льстило, что она, такая красивая, не обращая внимания на восхищенные взгляды пассажиров, держит меня за руку, как девочка, боящаяся потерять в толпе отца.
— А вы далеко едете? — обратилась она к моему попутчику.
— До Кисловодска.
— Вот как? Значит, вместе до самого конца, — она пустила в ход свою улыбку, перед которой не мог устоять ни один мужчина. — Тогда у меня к вам просьба: присмотрите за моим… мужем, — она впервые за все время, что мы были с ней близки, употребила это слово, и меня поразило, как просто и естественно У нее оно прозвучало. — Он еще не вполне оправился от болезни, — добавила она.
— Не беспокойтесь! — он тоже улыбнулся. — Я ведь почти врач.
— Что значит «почти»?
— Значит, не Гиппократ и не Авиценна.
— Студент?
— Пожалуй… Вечный студент с дипломом врача.
Он вышел в коридор и деликатно прикрыл за собой дверь, чтобы не мешать нам.
— Вероятно, какой–нибудь аспирант, — шепнула она.