Тетерин демонстративно посмотрел на часы.
– Все это – избитые истины, – сказал он, зевая. – К сожалению, Шекспиры рождаются не каждый день, а нам, грешным, подобная перестройка не по силам.
– По силам! – убежденно произнес Лангбард. – Каждому по силам. Ведь в этом и заключается суть моего изобретения.
– Что?! – Тетерину показалось, что он ослышался. – Что вы сказали? Какого изобретения?
– Того, что у меня в чемодане.
– Нет, это уже просто становится невыносимым! – Тетерин сломал несколько спичек, прежде чем закурить. – Вы у меня уже отняли уйму времени, и вот, пожалуйста, сюрприз! Изобретатель-одиночка! Тут не патентное бюро. Предупреждаю, я в технике ничего не смыслю, и что бы вы мне ни рассказывали о вашем изобретении, все равно не пойму. Кроме того, я занят, у меня работа. Крайне сожалею, но…
– А вот курить придется бросить, – сказал Лангбард. – Запах табачного дыма будет мешать.
– Чему, черт побери, будет мешать?! – заорал взбешенный Тетерин. – Что вы тут мне еще мораль читаете?! Я сам знаю, что мне делать, а чего не делать!
– Нашему опыту будет мешать, – как ни в чем не бывало продолжал Лангбард. – Табак и алкоголь придется исключить.
– Уф! – Тетерин откинулся в кресле и вытер платком лоб.
– У вас тут чай? – спросил Лангбард, указывая на термос.
– Чай.
– Выпейте, это помогает.
Он подождал, пока Тетерин налил стакан чая.
– Так вот, Игорь Павлович. Хотите вы или не хотите, но выслушать меня вам придется, хотя бы потому, что вся ваша будущность как литератора поставлена на карту. Прикажете продолжать?
Тетерин устало махнул рукой.
– Вот мы с вами говорили о перестройке души писателя, вернее, об использовании ее скрытых резервов. Играть на тайных струнах души. Как это верно сказано! К сожалению, не каждому дано. Иногда нужны внешние факторы. Разве вы не замечали, что иногда какая-нибудь мелодия рождает в вашей душе дремавшие ранее чувства?
– Не знаю. Я вообще плохо воспринимаю музыку.
– Тем лучше! Значит, у вас это в большей степени, чем у людей музыкальных, компенсировано повышенным восприятием запахов.
– Ну и что?
– Дело в том, что запахи обладают тем же психологическим воздействием, что и музыка. Запахи способны вызывать грусть, радость, веселье, а в определенных сочетаниях и более сложные эмоции. Это было хорошо известно жрецам Древнего Египта. Они владели секретом благовоний религиозного экстаза, страха, жертвенного порыва и других. Я проанализировал душевный настрой основных литературных героев и составил смеси ароматических веществ, способных создать соответствующий комплекс эмоций. Вот, полюбуйтесь! – Лангбард открыл саквояжик и извлек оттуда несколько аптечных пузырьков. – Вот мы с вами говорили о Шекспире. Благоволите обратить внимание на этикетки. Король Лир, Гамлет, Отелло и другие. Пожалуйста, понюхайте и вы придете в душевное состояние одного из этих героев. Ловко?
– Чепуха! – сказал Тетерин. – Даже если бы это было так, в чем я, по правде сказать, сомневаюсь, то ведь все это уже сделано постфактум. Не стану же я заново писать «Отелло». А если бы и захотел, то мне пришлось бы нюхать то флакон с Яго, то с Дездемоной, то еще бог знает с кем. А если диалог? Что ж, нюхать все попеременно? Нет, ваша идея непрактична, да и не нова. Всегда находились люди, прибегавшие в процессе творчества к наркотикам, и кончалось это обычно плохо. Вот, например…
– Подождите! – перебил Лангбард. – Будем остерегаться поспешных суждений. Всякая идея проверяется практикой. Не так ли?
– Допустим.
– Вот отрывок из вашей повести «На заре». – Он вынул из кармана несколько листов, написанных на машинке. – Вы помните, сцена объяснения Рубцова с женой. Там, где она говорит ему, что уходит к другому. Ситуация, прямо скажем, не блещущая новизной.
Тетерин нахмурился.
– Вы все время пытаетесь меня уколоть. Ну, хорошо, я не гений. А известно ли вам, что вашего любимого Шекспира, после которого, как утверждают, не осталось ни одной неиспользованной темы, тоже упрекали в заимствовании чужих сюжетов. Что же поделаешь, если любовный треугольник во все времена был главенствующим конфликтом в литературе? Такова сама жизнь. А то, что не каждому удается написать «Анну Каренину»…
– Вздор! – перебил Лангбард. – Тема, сюжет, все это – средства, а не цель. Я говорю не о том, что вы невольно использовали сюжет «Анны Карениной», а о том, что не смогли создать равноценную душу своей героине.
– Ну, не смог, и что?
– А то, что вам нужно было взять ее напрокат.
– И написать новую «Анну Каренину»?
– Ни в коем случае! Смотрите, что я сделал с вашей повестью. Я столкнул в этом конфликте две души, или, выражаясь вашим языком, два характера: Анны Карениной и Ивана Карамазова.
– Короче, создали гибрид Толстого с Достоевским?
– Нет, создал нового Тетерина. Ни Толстому, ни Достоевскому это было бы не под силу. Слишком разные они люди. А я взял вашу писанину, сначала привел себя в душевное состояние Анны, выправил часть текста, а затем проделал то же, но уже как Карамазов.
– Н-да… – сказал Тетерин. – С таким видом плагиата мне еще не приходилось сталкиваться. Вы или сумасшедший, или…
– Воздержитесь от суждений, пока не прочтете. Что же касается плагиата, то это – благороднейшая его разновидность. Во всяком случае, при этом вы создаете совершенно новое произведение, к тому же высокохудожественное.
– Интересно! – Тетерин взял рукопись и открыл ее на первой странице.
– Нет, нет! – вскричал Лангбард. – Прочтете наедине. Может быть, сначала трудно будет свыкнуться, придется читать несколько раз. Я все оставляю, и бутылочки и рукопись. Тут, в углу, записан мой телефон. Позвоните мне, и мы снова встретимся. А пока, – он встал и снова шаркнул ножкой, – желаю вам плодотворных раздумий!
Вначале Тетерину все это показалось галиматьей. С каким-то злобным удовольствием он подчеркивал красным карандашом стилистические огрехи. Однако по мере того, как он вчитывался в стремительно несущиеся фразы, лицо его становилось все более озабоченным. Оборванные монологи, многократно повторяющиеся слова, спотыкающаяся речь несли в себе удивительную силу чувств. Так писать мог только настоящий мастер. Вновь и вновь перелистывал он страницы и каждый раз обнаруживал что-то новое, ускользнувшее в предыдущем чтении. До чего же все это было непохоже на прилизанную тетеринскую прозу.
Весь вечер ходил он растерянный по комнате, то беря один из пузырьков с твердым намерением тотчас же испробовать действие этого дьявольского зелья, то в каком-то суеверном страхе ставя его опять на место.
Под конец, совершенно измученный, он лег спать в кабинете, решив оставить все на завтра.
Смерть Тетерина вызвала много неправдоподобных слухов. Говорили, он был найден утром на диване с перекушенным горлом. У изголовья лежала его любимая собака, облизывавшая окровавленные лапы. Рядом с ней, на полу, в лужице остро пахнущей жидкости, валялся треснувший пузырек с надписью: ЛЕДИ МАКБЕТ.
Фантастика вторгается в детектив, или Последнее дело комиссара Дебрэ
Комиссар Дебрэ проснулся в 9 часов. Впрочем, «проснулся» не то слово. Если вы до трех часов ночи занимались тем, что бесплодно обшаривали огромный особняк в поисках спрятанной кем-то бомбы с часовым механизмом, если после этого вас терзал жестокий приступ язвы желудка и вам вкатили изрядную дозу наркотика, то правильнее было бы сказать, что вы очухались или, в крайнем случае, продрали глаза.
Дебрэ надавил пальцами на живот. Притаившаяся было боль снова рванула когтями желудок. Вот она, награда за сорок лет работы в уголовной полиции. Тут все: и бессонные ночи, и съеденные наспех сандвичи сомнительной свежести, и бесконечное количество выкуренных трубок в поисках разгадки очередной головоломки. К сожалению, подорвано не только здоровье, но нечто более существенное – вера в человека. Газеты, захлебываясь, превозносят знаменитый метод комиссара Дебрэ. А если разобраться, что, собственно, представляет этот пресловутый метод? Не что иное, как знание человеческих слабостей и страстишек. Уж кому-кому, а Дебрэ известно, что огромное количество преступлений совершается по совсем пустяковым поводам. Уязвленное самолюбие, зависть, ревность. Странный парадокс: чем сложнее преступление, тем примитивнее его причины. Полицейский комиссар должен быть прежде всего психологом, и тогда становится ясным многое. В искусстве раскрытия преступлений не существует мелочей. Очевидная версия – далеко не всегда самая правильная. Понять характер преступника, уметь вжиться в его психологию, почувствовать подсознательные мотивы преступления удается далеко не каждому, однако, если вы овладели этим методом, успех обеспечен. Но какой ценой дается этот успех? Решение психологических этюдов требует максимального напряжения всех духовных сил, а за это тоже приходится расплачиваться. Рано или поздно вы чувствуете себя совершенно опустошенным, а люди, которые вас окружают…
Дебрэ взял с ночного столика трубку и протянул руку в поисках коробки с табаком. Ее не оказалось на привычном месте, и тут он вспомнил все, что было ночью. Как он корчился в кровати от боли и как перепуганная насмерть жена вызвала по телефону доктора Малинду. Конечно, чушь вызывать в таких случаях полицейского врача, специалиста по судебно-медицинской экспертизе, но мадам Дебрэ уверена, что Малинда – лучший из врачей Парижа. Может быть, оно и так, но было бы спокойнее, если б приехал не Малинда, а кто-нибудь другой. Тогда бы удалось обойти вопрос о курении. С Малиндой это не прошло. «Отныне ни одной затяжки, вы слышите, мадам Дебрэ? Это на вашей совести. Весь табак – немедленно в мусоропровод!»
Дебрэ встал и босиком, чтобы не привлечь внимания жены, прошел в переднюю. Он пошарил в карманах пальто. Тщетная надежда! Кисет с табаком исчез и оттуда.
Дебрэ тихонько выругался и, посасывая пустую трубку, снова улегся в постель. «Ну его все к дьяволу! – подумал он. – Сегодня же подаю прошение об отставке. В конце концов, жизнь на пенсии тоже имеет свои прелести». Он представил себе маленький домик на берегу Луары, который они с женой давно уже облюбовали для покупки. Жить подальше от Парижа, удить рыбу и читать детективные романы. Спать до десяти часов, вечером смотреть передачи по телевизору. Совсем неплохо. Можно еще разводить шампиньоны. Итак, решено! Прошение будет вручено сегодня. Откладывать не имеет смысла, тем более что дело с бомбой в особняке Костагенов, видимо, просто дурацкая мистификация.