Я могла бы всю жизнь сидеть и слушать, что я говорю на той записи: как у него возникли проблемы с эрекцией, как он просил меня вести себя тише и как я не поняла, каким образом оказалась на полу.
Я выпила три коктейля из вина и фруктового сока, прежде чем мы пошли в ту комнату. Этого было мало, чтобы совсем потерять память, но достаточно, чтобы ощутить приятное опьянение. Помню, я была благодарна за те напитки, потому что без них мое сердце просто выпрыгнуло бы из груди. Я лежала на полу, его голое плечо появлялось в моем поле зрения и исчезало, а в голове у меня кричал голос: «Я сейчас занимаюсь сексом?»
Однако то, что мне больно слушать, находится ближе к концу. Там, где он меня целует. Благодаря этому я поняла, что он ни о чем не жалеет. Это все, что волновало меня в 13 лет. Лишь бы не заставить его жалеть.
Законы, касающиеся половой связи с несовершеннолетними, существуют не просто так. Дело в том, что 18-летний молодой человек ждет от темной и пустой комнаты совсем не того же, что 13-летняя девочка. Однако я была 13-леткой, которая не хотела, чтобы ее защищали. К черту законы и конвенции. Я была готова к «лучшему лету в моей жизни». В той ситуации мне хотелось оставаться невозмутимой. Не хотела показывать ему свою неопытность. Я хотела быть клевой.
Мои трусы были в крови, когда я вернулась домой. Я провела годы, гадая, потеряла ли я девственность. Позднее я также гадала, как я оказалась в том номере парижской гостиницы и как я позволила Джонсону остаться в номере у себя.
Было ли это изнасилование? Не думаю, хотя часть меня все еще не согласна с моей интерпретацией ситуации. Знаю, что некоторые люди трактовали бы ее иначе.
Одна из наиболее отличительных особенностей человека заключается в том, что он способен наполнять определенным смыслом собственный жизненный опыт.
Для меня это неприятный ранний сексуальный эпизод, значение которого неоднозначно. Но то, что меня особенно поражает, так это моя готовность пожертвовать собственными чувствами ради чувств кого-то другого. Его удовольствие имело значение, а не мое. Его сожаление было важно, а не мое. Я жила с этой установкой годами, и каждый раз, когда я поступала подобным образом, алкоголь был рядом.
Через три года трезвой жизни я полетела в Нью-Йорк. Парню в соседнем кресле было 23 года. Он был взъерошенным и усталым из-за бессонной ночи. Когда он плюхнулся рядом со мной, на его лице была ухмылка человека, который получает все, что хочет.
– Я переезжаю в Нью-Йорк, – сказал он. – Вы уже были там раньше?
– Была, – ответила я, не вдаваясь в детали.
Он ехал в Нью-Йорк, чтобы стать актером. «Ох, детка, ты облажаешься», – подумала я, но не произнесла этого вслух. Вместо этого мы говорили о превратностях судьбы и его любимом актере Дензеле. Я старалась подготовить его к разочарованию, как, думаю, до меня делали многие. И сказала ему: «Не нужно считать славу мерилом успеха. Воспринимай этот переезд как жизненный урок».
Это был ранний утренний перелет, и вокруг нас сидели люди с запрокинутыми головами, закрытыми глазами и открытыми ртами, из-за чего нам пришлось шептаться, как двум детям за спиной учителя. Мы так долго болтали, что перелет продолжительностью 3,5 часа пролетел как 30 минут. Я постоянно замечала, как он трогает меня за колено.
Мне было почти 40, и я привыкла к тому, что мужчины моего возраста часто охотились за девушками с упругими задницами и грудью, которой еще только предстоит обвиснуть.
Я не искала молодых парней, но они каким-то образом находили меня. Возможно, они чувствовали, что я еще не готова к браку.
Или, быть может, им нравилось, что я остаюсь самой собой. Притворяться кем-то другим я устала.
– Как думаешь, многим людям нравится заниматься сексом на высоте? – спросил он, поднимая бровь.
– Надеюсь, что нет, – ответила я. – Секс в туалете самолета – это кошмар.
Он поморщился.
– Да, ты права.
Наш самолет приземлился, но мы еще не были готовы расстаться. Это был его первый день в Нью-Йорке, и на часах было всего 11.00 утра, поэтому мы могли погулять по городу до того, как разойтись. Я заплатила за такси, которое подбросило нас к «Эйс-Хотел» в Мидтауне, месту, где часто собирались музыканты и писатели. Затем я угостила его обедом в ресторане, наполненном шармом делового квартала и его суматохой. «Ты даришь мне целую историю», – сказал он, и я улыбнулась, потому что он делал то же самое для меня.
Мы сели на диване в фойе, и я забросила ноги к нему на колени. Мы были окружены незнакомцами в наушниках, которые что-то печатали на своих ноутбуках. Заметили ли они нас? Что они увидели? Он играл с прядью моих волос, упавшей мне на бровь. Он водил пальцами по моей руке, лежавшей у него на колене. Вы когда-нибудь замечали, насколько может быть удивительно держаться за руки с другим человеком? Казалось бы, это настолько повседневный и ничего не значащий жест, но когда две руки соприкасаются друг с другом, вы можете почувствовать, что вот-вот взлетите.
Затем он меня поцеловал. Прямо перед всеми этими людьми. Мне было все равно. Они были слишком увлечены Twitter’ом и Facebook’ом, чтобы обратить на нас внимание. «Я хочу воспользоваться своей кредиткой и отвести тебя наверх прямо сейчас», – сказал он. Я улыбнулась, провела рукой по его милому лицу и сказала: «Не в этот раз».
Его тело обмякло на диване. «И это все? – сказал он. – Ты собираешься вот так уйти?»
Я улыбнулась. Верно. Я собиралась вот так уйти. Но я дала ему свой номер и сказала звонить, если я ему понадоблюсь. После этого я вышла на оживленную улицу и почувствовала, как легко у меня на душе.
Хорош тот день, когда вы наконец-то вовремя уходите с вечеринки.
О силе
Люди, которые бросают пить, приходят в ужас от того, что потеряют себя. Они думают, что алкоголь делает их такими, какими они хотят быть. Лучшей матерью. Лучшим любовником. Лучшим другом.
Алкоголь – это агрессивный продавец, главная ложь которого заключается в том, что выпивка нам необходима, несмотря на то что она нас разрушает.
Мне нужен был алкоголь, чтобы писать. По крайней мере, я так считала. Я понятия не имела, как люди пишут в трезвом виде, хотя я с таким же успехом могла задаться вопросом, как они строят дома или собирают часы трезвыми. Уверена, это случается постоянно, но я никогда так не делала.
Много лет назад, когда я работала в далласской газете, я часто сидела в баре с другими писателями. Писатели нередко от природы бывают очень замкнутыми, но выпив, я становилась неукротимой. Мы могли иметь разные мнения о музыке, политике, использовании запятой, но в отношении выпивки мы всегда соглашались друг с другом.
Писатели пьют. Так они поступают. Эта мысль помогала мне почувствовать себя особенной, как будто у меня было особое разрешение для определенных моделей поведения и как будто саморазрушение было моим правом от рождения. В баре у меня возникало ощущение, что я по-настоящему работаю, даже если вся работа сводилась к спорам о молодежном сериале «Спасенные звонком».
Говорить о писательской работе мне нравилось намного больше, чем заниматься ею, потому что это невероятно скучный и утомительный процесс, похожий на перетаскивание груды кирпичей с одного конца комнаты на другой. Однако разговаривать об этом было интересно. Вокруг летало столько тем: Давай поговорим об истории в баре! Давай выпьем пару коктейлей и обсудим того плохого парня. В те неприятные моменты, когда я понимала, что прошло два часа, а никто не написал того, что должен был, передо мной оказывалось идеальное решение проблемы: еще стакан «не-нужно-себя-винить».
Однако выпивка была не просто коллективным инструментом прокрастинации[90]. Я брала этот инструмент домой, когда мне нужно было заставить себя написать статью. Писательство – одинокая профессия, но никто не хочет блуждать во тьме один.
Алкоголь был для меня источником творчества. Он заставлял моего внутреннего критика замолчать. Мне даже нравилось писать с похмелья, когда я была слишком измождена, чтобы спорить с собой. В такие моменты я позволяла словам спокойно литься на страницу.
Когда я начинала беспокоиться по поводу всех тех пустых бутылок, без которых не могла работать, то всегда придумывала убедительную легенду. Писатели пьют. Пока работа выполняется, за эти слова можно хвататься очень долго.
Однако я стала уставать от своей движущей силы. Мне стало слишком тяжело мириться с постоянным измождением и потерей времени, с которыми были связаны мои привычки. Я уже не была писательницей, у которой были проблемы с алкоголем. Как однажды сказал ирландский писатель Брендан Биэн, я была «алкоголиком, у которого были проблемы с писательством». Что-то из этого мне нужно было исключить из своей жизни, и, учитывая, насколько тесно были для меня связаны алкоголь и писательский труд, я решила исключить их обоих.
Признаюсь, у меня есть опыт писательской работы в трезвом состоянии. Это было в детстве. У детей потрясающее воображение, и я была ребенком, который целыми днями писал что-то. Детей не останавливает чужое мнение, и они не боятся осуждения. Им не приходится сталкиваться с профессиональными неудачами, отсутствием интереса со стороны читателей, критикой коллег и негативными комментариями в Twitter. Они скачут по травянистому лугу, где каждая картина, которую они рисуют, важна, и все истории стоят того, чтобы их рассказать. Современный интернет-писатель пересекает вражескую территорию, где любой незнакомый человек с аккаунтом в Tumblr[91] может его огорчить.
Возможно, я пила не для того, чтобы разжечь творческий огонь, а чтобы притупить чувствительность. Мне нужен был кто-то, кто держал бы меня за руку.