Василиса
Эта неразумная игра что-то изменила. В Жеке, Сане и во мне. Словно совместные дурачества дали выход тому напряжению, что ощущалось между нами, по сути, чужими людьми, которые столкнулись в одном пространстве и пытались как-то в нем сосуществовать. Игра сроднила нас, сделала сообщниками, хотя нам и не противостояли: в Сашиной квартире никто не мог запретить прыгать со шкафа на кровать, рискуя покалечить себя или сломать мебель.
Перемена принесла мне живительное облегчение. Я чувствовала стыд и неловкость за то, что обременяю Сашу своим присутствием. Сама себе я казалась неуместной в этом доме. Да, пойти мне было некуда, но что с того? Почему кто-то должен решать мои проблемы? Ощущение вины не отпускало ни на секунду. Ведь я обременяла Сашу и Женю намеренно, не желая сталкиваться с трудностями лицом к лицу. Просто трусливо отсиживалась в теплой и уютной норе, которую мне благородно предоставили спасители. Скажем откровенно, я была просто обузой для этих мальчиков. Но сил вернуться на улицу не было. Саша раздражался, и я почти уверилась, что от моего присутствия. Женя же был доброжелательным и милым. Но подслушанный разговор одновременно разозлил меня и многое открыл. Они действительно, каждый по-своему, волновались за меня. Я не могла понять почему. Чем я заслужила такую доброту?
Всё настолько сильно смешалось, и я переставала понимать, что происходит вокруг, а самое главное – что происходит внутри меня. За последний год моя жизнь превратилась в кошмарный вязкий водоворот из страха, чувства вины и постоянного напряжения. Девочка с флейтой исчезла в один миг или растворилась постепенно, являя миру забитое испуганное существо? Порочное существо, которое своим поведением и привело меня к роковому вечеру. Как девочка с флейтой стала демоном Василисой?
А потом личина демона рассыпалась, постепенно отваливаясь корками заживших ссадин, растворилась вместе с поблекшими кровоподтеками, потеряла свой облик в отросших мягкой шапкой волосах, явив миру лишь оболочку прежней Василисы с пустотой внутри. Иногда мне даже не хотелось вставать с кровати и начинать новый день. Это было мучительно. Месячные всё не приходили, и, хотя первые анализы на беременность и заболевания были отрицательными, сковавший меня ужас не отпускал. Я знала, что некоторым вещам нужно время, чтобы проявиться.
После особенно тяжелых ночей с тревожными снами, приносящими то, что хотелось забыть, начинать новый день было особенно трудно. Когда я просыпалась от громких криков, которые сама же издавала, мне хотелось умереть, раствориться в воздухе, никогда не существовать, остаться на холодных ступенях февральской ночью, потому что ночами тот вечер приходил в мою голову снова и снова. Саша всегда был рядом, и его дневное раздражение растворялось в темноте. Он никогда ничего не говорил, только держал меня за руку. Я не знала, что мужские руки бывают такими бережными, хотя вряд ли его можно было назвать мужчиной. Еще нет. Он был мальчиком, одним из двух моих секретных мальчиков, идущих в метро. И в его руках мне становилось спокойно и мирно, я быстро засыпала без сновидений и тревог.
И, хохоча на матрасе после головокружительного прыжка со шкафа, я опустила свою руку в ладонь второго мальчика – и снова ощутила покой и мир, как и в Сашиных руках. Я была дома. Слезы подкатили к глазам, и я мысленно благодарила всех, кого можно благодарить, – бога, судьбу, провидение – за моих мальчиков из метро.
Из воспоминаний меня вырвал телефонный звонок. Парни были в школе, а я читала, свернувшись на кровати. Сверившись с часами, я убедилась, что звонок прозвучал ровно в тот момент, как мы договаривались с Тамарой Александровной. Она иногда справлялась, как я. Кажется, у нас даже установился некоторый ритуал – созваниваться раз в неделю почти в одно и то же время. Мне нравилось говорить с ней, она интересовалась моим физическим самочувствием, рассказывала забавные случаи из практики и даже пошлые анекдоты про работу гинеколога, отчего меня бросало в смущенный жар и я сдавленно смеялась, не зная, как реагировать. Конечно, больше говорила она, потому что мне было сложно на короткой ноге общаться со взрослым человеком. Но я поняла, что привыкла к ее звонкам, и даже ощущала некоторые теплые чувства, слыша ее голос в трубке. В отличие от Марины, которая настойчиво интересовалась, что и как произошло, Тамара Александровна и парни вообще ни о чем не спрашивали. Я знала, что должна выдать какую-то информацию о себе, но пока была не готова открыть рот и рассказать всю ту грязную историю, которая привела меня к такой плачевной ситуации.
Этот телефонный разговор не был слишком длинным. Тамара Александровна сказала, что все пробы отрицательные, но анализы на заболевания нужно повторить через полгода, чтобы быть окончательно уверенными. Но я все равно облегченно перевела дух, потому что угроза беременности висела надо мной как дамоклов меч, проникая в ночные кошмары вязкими фигурами страшных чудовищ. Пообещав перезвонить через неделю, Тамара Александровна быстро закончила разговор. Я знала, что у нее скоро начинается прием и милую болтовню придется отложить до следующего раза. Я уже немного скучала по пошлым анекдотам.
Вернувшись мыслями к парням, я вспомнила Сашины слова о том, что я, по его мнению, не в порядке. Они всё крутились и крутились на повторе в моей памяти, словно заевшая пластинка. Да, я полюбила мыться. У меня было ощущение, что кожа чешется и излишне потеет, будто от меня исходит гнилостный запах. Хотелось смыть его. Но неужели я моюсь и вправду так часто? Обычно я принимала душ только вечером. И я действительно все время сидела дома, но только потому что мне никуда не было нужно. Когда необходимо было сдавать повторные анализы, я ведь выползла наружу. Да, со мной была Марина, и я чувствовала снова эту тревогу, как в самый первый раз, когда мы ехали к врачу, но списала это на волнение перед приемом. Могла ли я сама выйти из дома? Или со мной что-то не так?
Я решительно встала с кровати и, пройдя в коридор, осмотрела верхнюю одежду. Куртка, которую Саша мне отдал и признал моей, висела на месте, ботинки стояли у комода. Оглядев себя в зеркало, я решила, что в спортивном костюме могу смело сходить и купить что-нибудь к чаю. Думаю, что парни обрадуются, вернувшись из школы и обнаружив вкусняшки.
Достав деньги из своих сбережений и одевшись, я вспомнила о ключах. Закралась предательская мысль, что могу попробовать в другой день, когда попрошу у Саши запасные. Но, заглянув в ключницу на стене, я обнаружила три комплекта, аккуратно висящих и словно приглашающих: «Возьми меня». Я прихватила ключи и решила проверить, подходят ли они к замку, хотя у меня почти не было сомнений в этом.
Открыв входную дверь, я уставилась на порог. Это просто, Василиса. Давай, нужно чуть сдвинуться вперед, и всего-то! Набрав воздуха, я сделала шаг. Сердце подпрыгнуло и забилось в горле. Не закрывая дверь, стоя в парадной, трясущимися руками я проверила, подходят ли ключи к замку. Идеально подходят. Захлопнув дверь, я начала проворачивать ключ; сердце колотилось как бешеное, стало трудно дышать.
Вдруг хлопнула соседняя дверь, и раздался мужской голос: «Добрый день». От испуга я выронила связку ключей, и она со звоном упала на плитку лестничной площадки. Всё внутри меня замерло; казалось, сердце перестало биться. Я вцепилась в дверную ручку, просто окаменев от ужаса. Боясь повернуться, я услышала два решительных шага, после чего какое-то колебание воздуха вокруг. В поле зрения появилась мужская рука, которая забрала ключи.
– Вы обронили, – раздался мужской голос. – Всё в порядке? Вы Сашина сестра? Он говорил о вас.
Я все еще стояла к говорившему спиной, боясь шелохнуться. Волны животного страха поднимались из самой глубины моего существа, подкатывая к горлу; затошнило. Мужчина, очевидно, устав проявлять добрососедские чувства, схватил меня за руку и вложил ключи в мою ладонь. От прикосновения у меня помутилось в глазах. На секунду даже показалось, что я потеряла сознание. Когда зрение вновь сфокусировалось, я уставилась на свою раскрытую ладонь с ключами. В парадной, где-то внизу, раздавались торопливые шаги по лестнице и насвистывание, будто кто-то спускался в довольно неплохом расположении духа. Я в страхе оглянулась. На лестничной площадке никого. Волна облегчения была почти обжигающей, сердце застучало с новой силой, и, задыхаясь, я быстро, насколько могла, открыла дверь. Влетев в квартиру, закрыла все три замка на все обороты; с меня тёк холодный пот, ноги ослабли и подгибались.
Я сползла по двери на пол, обхватив руками голову, которая раскалывалась от боли, будто прямо в мозг загнали раскаленную кочергу. Тело горело, болело и тряслось.
Слезы облегчения побежали по щекам. Я в безопасности, здесь никого нет. Но через минуту к облегчению добавились горечь и сожаление. Этот бой был проигран.
Женя
Близился конец третьей четверти, а соответственно, и день рождения Сашки. Он не слишком любил отмечать, но старая игра навела меня на мысль, что немного веселья нам не повредит, и тут словно боги услышали мои молитвы: отец отбыл на учения (иногда он отсутствовал дома подолгу, что давало нам с мамой отличную передышку). Мама, конечно, использовала ее по-своему: лежала в кровати, редко вставала, не занималась домашними делами и даже не готовила еду, мы почти не разговаривали, и я мог со спокойной совестью пропадать у Сани с Василисой, иногда даже с ночевкой. Когда я был младше, мне хотелось растормошить маму, вовлечь ее в совместное времяпрепровождение, я был готов с радостью помогать ей, вместе жарить блинчики, когда-то мне даже виделось в мечтах, что мы делаем торт или лепим пельмени вечерами на кухне и сопровождаем работу душевной беседой, но сегодня я не был настолько глуп и пользовался подаренными днями свободы с умом, а именно: разделял время с людьми, которым я по-настоящему интересен и которые не смотрели сквозь меня.
Для воплощения созревшего плана праздника (в кои-то веки план был у меня, а не у Сашки) был просто необходим сообщник, поэтому я не нашел ничего лучше, чем сказаться больным среди уроков и отправиться к Василисе, предварительно коротко сообщив Сашке в эсэмэс о том, что приболел и пропущу сегодняшнюю тренировку. Заканчивался второй месяц ее добровольного заточения, она стала гораздо спокойнее и даже иногда смеялась над глупыми фразами Сашки или моими шутками, но это не меняло того факта, что она не выходила из квартиры. Пару дней назад друг заявил мне, будто у него, как он это называл, «назрела индейка», но при более детальных расспросах ушел от разговора, сказал только, что пока всё «шито белыми нитками». Но поскольку последние недели он проявлял небывалый для себя уровень терпения с Василисой, то я решил, что у него действительно на уме нечто стоящее.