Эти перемены беспокоили меня, но не отталкивали. Я терялся в догадках: она вступила в сложный период борьбы с родителями за право быть собой, как и любой из нас, или же причина в другом? Навскидку она была нашей ровесницей, а у меня с отцом творился полный ад, и, если бы не мама, я злил бы его так часто, как мог. Если бы не мама? Стоило признаться хотя бы себе, что если бы не крепкие кулаки и хорошо поставленный удар моего отца, то я показывал бы характер гораздо чаще. Была ли ситуация незнакомки схожа с моей или же она попала в плохую компанию и с ней случилась беда?
На следующей неделе появился синяк. Сашка, переходя дорогу, споткнулся, и я заметил, что он пристально разглядывает лицо девушки, но не успел я предпринять какие-либо действия (больше всего хотелось толкнуть друга, призывая подойти к ней), как незнакомка решительно развернулась, пряча лицо за завесой волос, и пошла в сторону метро, быстро и не оглядываясь. Мы заторопились следом, и с тех самых пор она ездила с нами в метро. Я ни разу не видел ее на перроне, но, как только занимал место в вагоне, через минуту краем глаза ловил движение, и она опускалась на сиденье прямо напротив нас, откидывалась на спинку, вытаскивала из кармана своей необъятной куртки потрепанную книгу и утыкалась в нее взглядом, даже не листая страницы. Эта ситуация нервировала меня сверх меры; я хотел подойти, почти уверенный, что она намеренно сопровождает нас, но что-то мешало. Сашка за все поездки не проронил ни слова, лишь становился все более напряженным, а между его бровей пролегла складка, которая теперь почти не исчезала. Я знал, что с его склонностью заботиться о слабых и с его внимательностью он не мог упустить все эти перемены, но ведь он не был настолько зациклен на ней, как я; для него она всего лишь попутчица, возможно, он даже не обратил внимания, что фарфоровая пастушка с трамвайной остановки и эта нервная девочка из метро были одним и тем же человеком.
Через несколько дней из ее рук исчезла книга, и девушка уже не делала вид, что читает, а просто невидящим взглядом смотрела перед собой, и даже не знаю, замечала ли она, что мы тоже были в вагоне. Я точно решил, что нам следует поехать до ее станции, но, к моему удивлению, она поднялась перед «Парком Победы», Сашка пришел в себя быстрее, чем я, и рванулся, встал позади девушки, но мы потеряли ее в переходе. Сначала она отстала, и вот уже Сашка наклонился завязать шнурки, а я судорожно рассматривал людей, плотным потоком стремящихся навстречу, и показалось, что справа мелькнул затравленный взгляд знакомых глаз, но тут же исчез.
– Не вижу ее.
Мне было ненавистно, как жалко и неуверенно звучал голос.
– В рот компот! – выругался Сашка, перестав притворяться, что занят шнурками, и выпрямился в полный рост. – В следующий раз подойдем к ней прямо в метро.
Я был так сильно благодарен за отсутствие шуток в мой адрес, что не сразу отметил, каким странным тоном это было сказано, будто он потерял что-то ценное. Тогда я не до конца осознавал, что ее рука уже крепко сжимала оба наших сердца и мы трое были неразрывно связаны.
Саша
Девчонка пропала во второй раз. И мне хотелось надавать себе по щам. Почему мы так долго тянули и не подходили к ней?! После синяка на ее лице я четко знал: она в беде. Но мы всё тянули. Чуйка подсказывала: это не просто девчачьи разборки в школе или терки с родителями. Тут ситуация серьезней. И, как оказалось, чуйка не обманывала.
На плавание мы с Жекой давно забили, и я знал: получим от тренера по шее, – но сейчас мне было плевать. Изо дня в день наш маршрут пролегал между трамвайной остановкой и спуском в метро. А потом мы катались по синей ветке, периодически выходя на поверхность на тех станциях, где хоть раз сталкивались с девчонкой.
Когда в очередную ходку мы уселись на свободные сиденья на своей станции, а двери почти захлопнулись, она ввалилась в вагон. Вначале я даже не узнал ее.
Вся одежда грязная, шапка надвинута на самые глаза. Показалось, что это просто бездомный забулдыга решил погреться. Но вот нетвердой походкой забулдыга проковылял к привычному месту и кулем упал на сиденье ровно напротив нас. Дамочка рядом скорчила гримасу и отодвинулась подальше.
Бездомный стянул шапку, явив на свет коротко стриженную макушку. Рядом со мной поперхнулся Жека. От былой шикарной гривы не осталось и следа, но дело было даже не в этом. На лице не было живого места. Опухшее, в кровоподтеках, а в уголке рта – засохшая кровь. Девчонка уставилась прямо на нас, но взгляд был пустым, мертвым.
Жека рядом со мной так сильно тряс ногой, что я удивился, почему вагон метро не шатается в такт его подергиваниям. Мне казалось, этот дурак вот-вот сорвется и побежит. Только куда здесь бежать?
В метро было практически безлюдно. Подъезжая к «Парку Победы», я неосознанно напрягся, и, оказалось, не зря. Когда вагон остановился, девчонка, странно скособочившись, медленно поднялась и прошаркала к выходу.
Мы почти сразу рванули за ней. Еле успели – прямо за нашими спинами двери вагона сомкнулись, чуть не отхватив Жеке волосы на затылке. Я мельком глянул на часы: начало десятого. Меня дома никто не ждал, а вот Жеке предстояла выволочка. Но в такой момент это никого не волновало.
Девчонка тяжело навалилась на поручень эскалатора, ее сгорбленная фигура чуть пошатывалась. Я не мог понять, пьяна она или под кайфом, но, определенно, во всем этом не было ничего хорошего.
Выйдя из подземки, я зажмурился от ветра, бьющего в лицо. Конец февраля выдался просто лютым. Мелкий снег летел, царапая щеки. А поверхность земли выглядела заледенелой и голой – унылый февраль в действии. Никакой тебе романтики декабря с пушистым снежком – получай в харю колючих снежных упырей. Зубы свело от холода, и я старался дышать через нос.
Жека рядом крутил головой, но я дернул его за рукав куртки, направляя прямо к подземному переходу. Этот олух никогда не научится быть внимательным. Девчонка неуклюже и медленно спускалась, и мы замерли на первой ступеньке. Может, она просто идет домой, пострадав в какой-то потасовке? И ей там окажут помощь?
Как бы то ни было, мы спустились следом. Переход был темным и пустым. Все палатки наглухо закрыты ставнями; почти невыносимый запах мочи и мокрой псины.
Добравшись до конца перехода, девчонка начала карабкаться по лестнице вверх. Я уже почти потерял терпение, сил смотреть на ее мучения не было. Но она забралась более-менее благополучно, не поскользнувшись на заледенелых ступенях. Выйдя из подземного перехода, я уткнулся взглядом в привычно возвышающиеся колонны библиотеки.
Неработающие фонтаны выглядели до того неуместно в это время года, что вся эта каменная громада наводила жуть. И как же я офигел, когда девчонка потащилась прямиком к зданию и, дойдя до ступеней, повалилась на них без сил. Пока Жека, разинув рот, стоял рядом со мной, девчонка поворочалась и кое-как уселась, поджав колени к груди и закрыв лицо руками. Что? Неужели решила перекантоваться в феврале на бетонной лестнице библиотеки? Чтобы с утреца дворник нашел ее окоченевший труп?
Мне всё это надоело. Пусть мы были жалкими, пусть лезли не в свое дело и вообще-то создавали впечатление нездоровых преследователей – насрать. Я толкнул Женьку: давай за мной, мол. Решительно подошел к ней и присел на корточки. Жека топтался сзади.
– Эй, привет! Ты в порядке? – Я постарался, чтобы голос прозвучал как можно более обыденно.
Ее реакция оказалась настолько бурной, что я офигел. Она подскочила, отпихнув меня; я не сориентировался и завалился на задницу. Попытавшись бежать, девчонка сделала два шага, споткнулась и упала на обледенелый асфальт, тихо вскрикнув.
Жека, поскальзываясь, ломанулся за ней следом, пока я пытался подняться с земли. Когда я подоспел к ним, он уже перевернул ее. Кажется, лицо опухло еще больше, хотя вряд ли больше вообще было возможно. Я осторожно помог Жеке перехватить ее под спину, и мы попытались в четыре руки поднять девчонку с земли.
– Тише-тише, всё хорошо, – успокаивающе шептал Жека, его голос звучал почти убаюкивающе. – Теперь всё будет хорошо, никто тебя не обидит.
От нее не пахло спиртным, и в целом не думаю, что она была под кайфом, просто сильно мучилась от боли. Мы практически поднесли ее к крыльцу библиотеки, что было непросто – мешала гололедица. Я в панике оглядывался, ища скамейку, но кругом был только бетон. Жека все-таки поскользнулся и завалился задницей на ступеньки, а девчонка вывернулась из моих рук, но, не сделав и шагу, неловко шмякнулась прямо на колени к обалдевшему Жеке. Тут же она начала слабо сопротивляться и плакать.
– Пусти!.. Не трогай, не надо больше!.. – тихо всхлипывала она, почти безуспешно пытаясь отпихнуть Жеку.
Жалость поднялась во мне, будто волна, вытолкнув в горло тяжелый ком, который мешал нормально дышать. Я плотно обхватил девчонку за плечи и снова поставил на ноги, сдерживая слабые рывки, чтобы она не причинила себе вреда. Хоть бы снова не шмякнуться всем вместе!
– Слушай… тише, тише, – уговаривал я, удерживая ее на расстоянии: так было спокойнее нам обоим. – Мы хотим помочь, всё хорошо. Тебя никто не тронет. Чувак, вызывай такси, поедем ко мне, – последняя фраза уже предназначалась Жеке, но он никак не отреагировал.
Я раздраженно перевел взгляд на него и увидел, что Жека до сих пор сидит задницей на ледяных ступенях и с отсутствующим видом пялится на грязь на своих джинсах. Нашел тоже время, чистюля!
– Жека, вызови такси! – шепотом рявкнул я, чтобы не испугать девчонку.
А потом увидел это. Свет фонарей был достаточно тусклым, но на коленях светло-голубых Жекиных джинсов, на которые завалилась девчонка, отчетливо темнела не грязь, а… кровь. От ужасной неприятной догадки меня затошнило, затрясло, и впервые в жизни я помолился. Это была очень странная молитва: Боже, пусть это будут месячные!
Женя
Таксист не хотел нас брать, и с учетом странности нашей компании его сложно было в этом винить. Сашка задействовал свои навыки дипломатии, но безуспешно, а затем в ход пошло то, против чего сложно устоять большинству людей, – деньги, двойной тариф сверх счетчика. Если бы я не пытался прикрыть свои измазанные кровью джинсы практически бесчувственным телом девушки, то присвистнул бы от такой щедрости, но в этом весь Сашка: когда есть необходимость, он использует нужные ресурсы.