Через несколько минут Жека пробормотал:
– Довольно жутко звучит.
– А мне нравится, – Сашка счастливо вздохнул, и я благодарно сжала его ладонь.
– Знаете, – Жека снова подал голос, – мне немного тревожно становится от этих мотивов, словно кто-то пенопласт крошит или ногтем по доске проводит снова и снова, – его передернуло.
– Ну ладно, следующую песню выбираешь ты, – примирительно сказал Сашка.
– А ты почему поставил «Весну»? – спросила я.
– Это единственный балет на подаренных дисках, – пояснил друг, и на душе у меня стало радужно и тепло.
Наконец вступление закончилось, и я толкнула Жеку, чтобы он выбирал следующую композицию. Он будто только того и ждал – и как только дотерпел? Из динамиков полились первые аккорды одной из лучших песен «Арии» – «Замкнутый круг». Это была и Жекина любимая.
Весь оставшийся вечер мы ставили композиции по очереди, так и не вернувшись к Стравинскому. В какой-то момент нам надоело постоянно вставать, чтобы сменить диски, поэтому Сашка подтащил музыкальный центр поближе, кое-как разместив его между нами. Гитарные рифы, скрипка, устойчивый ритм ударных – все эти звуки закручивались вокруг нас, иногда дополненные прекрасными стихами, но чаще инструментальные. Мы наслаждались и плыли по волнам музыки в полном молчании, нарушаемом лишь редкими комментариями. Вокруг царила гармония и покой, я держала за руки лучших людей в своей жизни, умиротворенная и абсолютно счастливая.
Ближе к ночи, убаюканная одной из баллад «Арии», ощущая, как передо мной стелется дорога сна, я поймала за хвост ускользающую мысль. Я любила моих мальчиков из метро. Не так, как любят родителей, братьев, опекунов или друзей, – а так, как женщина обычно любит мужчину.
Женя
Со дня рождения и музыкального вечера прошло несколько недель, и иногда казалось, что Сашка ведет себя несколько странно, отпускает двусмысленные шуточки и на что-то намекает, но сейчас мне было не до этого: голову занимали куда более важные вопросы. Отец все сильнее затягивал гайки, каждый вечер теперь он являлся раньше, чем обычно, и проводил время за беседами со мной, мама же практически перестала выходить из комнаты, она и раньше нечасто оттуда выбиралась, но теперь, стоило только повернуться ключу в замке, скрывалась в спальне. Вечера с отцом приятными назвать было сложно; он не избивал меня и не повышал голос, но иногда я видел, что он еле сдерживается. В прежние годы он контролировал мои четвертные отметки, результаты по физкультуре и тренировкам по плаванию, а сейчас вообще хотел знать буквально все: регулярно смотрел дневник, интересовался занятиями по подготовке к ЕГЭ и даже несколько раз проверял тетради, словно я был пятиклассником. Откуда-то появился ежедневник, куда он, оказывается, записывал данные моих сдач всех нормативов начиная с седьмого класса. Я чуть было не присвистнул, но вовремя остановил себя: я был на карандаше дольше, чем подозревал. И, конечно, теперь улизнуть из дома к друзьям стало проблемой: слишком уж внимательно отец следил за мной, поэтому я отлучался гораздо реже, чтобы не злить его.
В один из вечеров мы сверяли проходные нормативы вступительных испытаний в военное училище с моими последними результатами, и выходило, что я не так уж и плох, что очень удивило моего отца. К этому моменту я уже несколько дней примерялся, как бы поспокойнее выразить ему мысль о том, что я не собираюсь в военное училище, поскольку и вправду не видел для себя такого будущего, хотя хорошо учился и был вынослив и успешен в физподготовке. Просто не хотел носить форму, жить в казарме по уставу и вкушать прочие прелести жизни в системе. У нас с Василисой были совершенно другие планы. Но отец не давал мне вставить и слова, так как знал, что мне все это не по душе, у нас уже было несколько ссор за последние два года, некоторые заканчивались не очень хорошо, другие – более спокойно. Однако в последние месяцы грянуло затишье, и мне думалось, что он махнул на меня рукой, а оказалось, готовил тяжелую артиллерию. Будь я помладше, пришел бы в восторг от того внимания, которое уделял мне отец, сейчас же это тяготило; раздражало, что он совершенно меня не слышит и не хочет понять, что я уже сделал свой выбор и не собираюсь от него отказываться. И тогда я решил пустить в ход свою тяжелую артиллерию. Не скажу, что не было страшно или неловко: я никогда не показывал эту свою сторону родителям, только иногда, помогая маме на кухне, я мог обмолвиться, что для меня это не сыновья повинность, а настоящий восторг. Но она была настолько погружена в себя, что готовила только простые привычные блюда, а если я предлагал новый ингредиент или шаг в обход рецепта, морщилась и отвечала, что у нее совсем на это нет сил, и спустя некоторое время я сдался, выполняя только то, что мама просила (или то, о чем забывала). Например, брал обед на себя, и она никогда не спрашивала, откуда в холодильнике свежий борщ или котлеты по фирменному рецепту бабушки, а просто пожимала плечами и принималась за уборку, потом безучастно лежала в кровати. Мама напоминала мне Василису два года назад, но, когда я попытался аккуратно выведать, что происходит, она сослалась на усталость и недомогание, и единственным, что меня радовало, было то, что отец в последние годы совершенно оставил ее в покое, проводил все свободное время вне дома, иногда возвращаясь лишь переночевать.
Теперь же меня будто отбросило назад во времени: все вечера он проводил дома, разводил бурную деятельность по планированию моего будущего, а также настаивал, чтобы ужины проходили в прежнем режиме, то есть совместно. Маме приходилось выбираться из комнаты, вновь наряжаться в домашнее платье и фартук, завивать волосы и изображать радушную хозяйку, но я видел, что ей это в тягость, все ее движения были замедленными, апатичными, она вымученно улыбалась и за столом ничего не ела. Поэтому со своей тяжелой артиллерией я пошел прямиком к ней в надежде, что смогу порадовать и удивить.
– Мам, – начал я, когда пробрался в ее темную спальню, как только пришел из школы. Она устало подняла глаза. – Я хочу завтра приготовить ужин для всей семьи, как тебе идея?
– Не знаю, милый, – она слабо улыбнулась. – Спасибо за предложение, но я справляюсь. Тебе сейчас стоит беспокоиться о поступлении.
– Нет, мам, ты не поняла, – я постарался звучать убедительно. – Собираюсь приготовить шикарный ужин, чтобы отец понял, почему я не хочу в военное училище, а хочу быть поваром. Он меня не слышит.
– О… – мама вдруг приподнялась на локте и посмотрела на меня чуть внимательнее. – Ты хочешь учиться на повара?
– Для начала да, – сказал я, поскольку не желал сейчас пускаться в длинный разговор о планах на будущее.
– Не думаю, что отец одобрит, – поникла мама.
– Я знаю, что не одобрит, мам, – ответил я. – Потому и хочу показать ему, насколько хорош в этом деле. А я хорош.
– Милый, – мама подозвала меня жестом, и я присел на край кровати рядом с ней. – Не думаю, что отец правильно воспримет твою идею, – она погладила меня по щеке. – Он не считает, что мужчина должен заниматься такими делами.
– Но одни из лучших поваров в мире как раз мужчины, – возразил я.
– Хм-м-м… – мама пожала плечами и снова опустилась на кровать.
– Я мог бы полностью взять готовку на себя, тебе было бы полегче, – выдвинул я следующий аргумент.
– Все-таки не думаю, что из этого получится что-то хорошее, – утомленно подытожила мать, и я не понял, имеет она в виду мою готовку или затею.
– Я все равно попробую, – упрямо заявил я, и она промолчала, словно устав от нашего разговора.
На следующий день по пути из школы я затащил Василису в супермаркет, где мы купили всё необходимое по списку, а потом вместе направились в сторону дома и перебрасывались по пути идеями по поводу предстоящего в моей семье. Василиса немного беспокоилась: она уже знала все милые способы моего отца показать, как он недоволен, но в то же самое время подбадривала меня и полностью поддерживала в идее приготовить ужин, достойный лучшего из ресторанов. К моему удивлению, дома я застал маму при полном параде, она ждала меня на кухне и нервно заламывала руки.
– Составлю тебе компанию, – осторожно сказала она. – Вдруг что-то не получится, помогу немного.
Я лишь усмехнулся: планировал по-настоящему ее удивить, и, забегая вперед, скажу, что мне это удалось. Мама наблюдала со всё возрастающим интересом, и если вначале порывалась помочь с чем-то, то через полчаса смирилась, присев за стол, и мне показалось даже, что в ее голосе проскользнули живые нотки, когда она спрашивала меня о грибном сливочном соусе и об индейке, которую я собирался запечь до хрустящей корочки, но внутри оставить мягкой и сочной. Когда соус был готов, мама принялась накрывать на стол и оформила его более празднично, чем обычно, а я занялся картофельным пюре, а когда раскрыл маме секрет его тягучести, который почерпнул из одной кулинарной передачи, заметил в ее глазах искорки гордости. Улыбка, которую она адресовала мне, была искренней и теплой, и мне показалось, что впервые за долгое время мамино лицо разгладилось: она не хмурилась и выглядела по-настоящему спокойной. Мы увлеклись, а блендер шумел настолько надрывно, что звук открывшейся входной двери прошел совершенно мимо нас, поэтому, когда отец перешагнул порог кухни, мама испуганно подпрыгнула, а я едва не упустил работающий блендер и брызнул картофельным пюре прямо на кафельную плитку.
– Ты почему в фартук вырядился, как баба? – от тихого яростного голоса отца меня пробрала дрожь.
Он застыл в дверях, переводя взгляд с меня на маму, потом на стол и на блендер в моих руках, и при виде жилки, которая билась на его виске, меня прошиб холодный пот.
– Дорогой, я готовила, а Женечка просто немного помог, – тихо прошептала мама, приподнимаясь с места.
– Женечка?! – лицо отца начало краснеть, он повернулся к матери и смерил ее презрительным взглядом. – Что ты сюсюкаешь с ним до сих пор, дура ты безмозглая…