В третий раз меня разбудил шепот. Они ругались прямо над моей кроватью.
– Что значит – я должна уйти? – голос Василисы был хриплым, как если бы она кричала несколько часов.
– Ты еще ни разу не была дома, – уговаривал ее Олег. – Сейчас все худшее позади. Ты должна поспать.
– Я никуда не пойду, – упрямо прошептала она. – И я сплю здесь.
– На стуле? – голос Олега повысился. – Зря я разрешил тебе сдать кровь! Посмотри на себя. Тебе надо хорошо питаться и спать.
– Я сплю, – просто повторила она и замолчала.
– Ты упертая еще больше, чем он, – брат цокнул языком, и послышались удаляющиеся шаги.
Я не слышал, чтобы дверь хлопнула, и осторожно попытался открыть один глаз.
– Он ушел? – голос получился больше похожим на хрип, и Василиса тихо вскрикнула от испуга.
Голову поворачивать было уже легче, и мир не вращался, призывая выплюнуть все внутренности. На меня смотрели огромные карие глаза на осунувшемся бледном лице. Волосы ее были всклокочены, а на щеке виднелась вмятина, будто она заснула, положив голову на что-то твердое. Нижняя губа задрожала, и по впалым щекам полились слезы. Просто ручьями.
– Ты проснулся, – прорыдала она, падая на стул, стоящий рядом с кроватью.
Она схватила мое запястье обеими руками и уткнулась в раскрытую ладонь лицом. Я чувствовал на коже ее горячее дыхание и влагу. Самое лучшее ощущение, черт подери. Василиса рядом. Но кое-кого не хватало, и я в ужасе спросил:
– Где Жека? – От испуга я дал петуха.
– Он спит, вот, рядом, – всхлипнула Васа, поднимая залитое слезами лицо. – Он в порядке.
Повернув голову еще чуть левее, я увидел кровать, на которой под одеялом выступала фигура Жеки. Его левая рука была в подвешенном состоянии, привязанная к стойке, и из нее торчали какие-то спицы. Пипец, фу. Грудь его мирно вздымалась, и в остальном он выглядел нормально. Отсюда мне было плохо видно, сильно ли избито лицо, но, судя по четкому ровному профилю, нос цел. Он посапывал во сне.
– О слава, гребаный боже! – воскликнул я чуть громче, чем следовало в ночной тишине палаты.
– Ты нас так напугал! – снова шепотом прорыдала Василиса.
– Что случилось? – я ни фига не помнил. – Последнее, о чем я думал, это Жека, которого увезли на операцию с костями, торчащими из руки. А потом очнулся в какой-то жуткой палате.
– Ты получил сильный удар в живот, – пробормотала Васа. – И селезенка разорвалась. Нам повезло, что мы были в больнице, когда тебе стало плохо.
– Так… – начал я и замолчал.
Внимательно оглядевшись вокруг, я заметил, что подруга совсем в другой одежде и палата украшена какой-то мишурой. Что-то они рановато. Еще же только начало декабря. Я снова посмотрел на Василису. Она похудела и осунулась. Это невозможно за один день.
– И сколько я был в отключке? – снова начал я.
– Некоторое время, – прошептала она.
– Сколько? – я хотел услышать.
– Десять дней, – еле слышно прохрипела подруга.
Если бы это не было так палевно, то я бы присвистнул. Такого со мной еще не бывало.
– Ты что, была тут десять дней? – возмущенно спросил я.
– Да, – кивнула Васа. – Мне разрешили остаться, я мою полы и разношу еду лежачим, поэтому старшая медсестра ко мне привязалась.
– Олег прав! Тебе надо нормально спать и питаться, ты выглядишь как призрак.
Прекрасно, превращаюсь в подпевалу Олега, но дело касается Василисы, и тут я был готов повторять за кем угодно.
– Конечно же! – взорвалась подруга. – Жека после операции, ты при смерти, а я дома буду отдыхать!
«При смерти» прозвучало стремненько, и мой пыл ругаться быстро иссяк. Надо срочно разрядить обстановку!
– Вот гребаные крендельки, – ляпнул я. – Думал, к Новому году уже не буду девственником, но, по ходу, планы придется пересмотреть.
– Ты просто невозможен! – Василиса то ли засмеялась, то ли снова зарыдала.
– Эй… – я позвал ее, давай понять, что просто пошутил. Отчасти…
– Эй… – прошептала она, сжав мою ладонь.
Итак, селезенка покинула меня, устроив фееричную прощальную вечеринку. Олег рассказывал какие-то жуткие подробности, но всё это время я просто представлял голых Васу и Жеку и не слушал большую часть медицинской херни, придя в себя, только когда Олег повторил слова «кровь» и «Василиса» в связке несколько раз.
– Не понял, – я выбрал нейтральную фразу, чтобы было не так очевидно, что я ни фига не слушал.
– Что ты не понял? – переспросил Олег. – Тебе нужно было много донорской крови и плазмы. Мы с Василисой сдали кровь.
– О-о-о, – я был удивлен. – Значит, у меня внутри теперь коктейль «Кровавые Васа и Олег»?
– Да, Саш, – усмехнулся Олег. – Жекина не подошла, но он хотел сдать плазму, хотя врач все равно запретил ему после операции.
– Буэ, – я фыркнул. – Избавь меня от подробностей.
– Нужно знать свою группу и резус, – поучительно заявил Олег. – Это может спасти тебе жизнь.
И он пустился в пространную лекцию о важности донорства и бла-бла-бла, из которой я вынес только то, что у меня и Васы третья отрицательная, у Жеки четвертая и тоже отрицательный резус-фактор. Ну, теперь, когда я знаю все это, готов спасать наши жизни в любое время.
Но на самом деле понимание того, что Васа поделилась со мной кровью, было каким-то волнительным. Я впервые задумался, что, если Олег согласился брать у нее кровь, дело и правда пахло керосином.
Я мог умереть десять дней назад. Такое себе осознание в восемнадцать с гаком лет. Неприятненькое. Что было бы с Василисой и Жекой без меня? Конечно, им есть где жить. Но с мечтой о ресторане пришлось бы расстаться. А как бы они оплачивали счета? А разные дела, которые обязательно всплывают? Этот олень даже гвоздь прибить не может, а Васа совершенно беспомощна с незнакомцами. Как они вообще буду справляться в этом безумном жестоком мире? Я еще раз повторил данные о группе крови каждого из нас, чтобы запомнить и быть начеку в случае чего. Я ни за что не должен оставлять этих растяп одних. Они ж просто не справятся.
Восстановление ползло медленно, как улитка, как черепаха, как дождевой червяк. Жеку, конечно, выписали раньше. И после часа уговоров, угроз и торгов Васа согласилась уехать домой с ним на ночь, но ровно в восемь утра следующего дня она ворвалась в палату; Жека бежал следом, неся в здоровой руке огромный пакет с контейнерами еды. Мне теперь предстояла диета до конца жизни, и что-то они ринулись ее соблюдать с особым усердием. Никакой копченой колбаски, никакого тортика с надписью «Мы счастливы, что ты не сдох». Ничего. Да, еда была вкусной, хоть и диетической, но я на всякий случай все равно поворчал.
К Новому году из палаты выписали всех, кроме меня. Сердобольные медсестры разрешили Жеке и Васе остаться со мной в ночь с тридцать первого на первое. Им очень понравился благодарственный презент, который занес им в кабинет Олег ранехонько утром. Быть братом врача – это кайф. Утром забегала Тамара Александровна с подарками и новыми контейнерами еды. А ближе к обеду зашла даже Марина, принеся в подарок торт. Правда, магазинный, но порыв я оценил. Хотя Жеку и выписали, его мама приходила почти каждый день, и этот не стал исключением. Она принесла подарки для нас троих и еще четвертый. Я чуть не спалился, совершенно забыв о своей воображаемой девушке, но спохватился в самый последний момент.
К вечеру я совершенно выбился из сил, принимая гостей. Моя персона никогда не пользовалась такой популярностью, как в этот день. Но, если быть честным, мне хотелось, чтобы все уже отвалили и оставили меня с семьей.
Васа притащила ветки сосны и поставила их в вазу, которую тоже притащила – из дома. Точнее, тащил Жека. Подарки она свалила под ветки, но на тумбочке было недостаточно места, поэтому кое-что пришлось бросить на соседнюю пустую кровать. Часть еды мы разнесли по палатам и отдали в сестринскую и ординаторскую. Мне больше нельзя было объедаться, особенно пока швы не до конца затянулись.
Прицепив на стену скотчем пару гирлянд, Васа запитала их от розетки, и на стене заиграли цифры 2005. Мы пили детское шампанское, но мне дали всего пару глоточков сделать, и ели куриное филе с овощами, запеченное с какими-то травами. На десерт позволялось съесть малюсенький кусочек бланманже Жекиной мамы. Сами-то они сожрали довольно много, но, сколько я ни дулся, добавку зажали. Вонючие предатели.
Под бой курантов, доносящийся из сестринской, встречая Новый год нашей совместной жизни, я почувствовал себя абсолютно счастливым. Да, мои внутренности болели. Да, последствия этой операции аукались мне еще спустя годы. Да, этих мудаков, которые избили нас, так и не нашли. Но все это было неважно.
Я был жив, рядом была моя семья. Через несколько минут после полуночи раздалось странное жужжание из моей тумбочки. Рванув ящик на себя, я увидел эсэмэс от Олега:
С Новым годом, братишка!
Ухмыльнувшись, я почти захлопнул ящик, когда мой взгляд упал на билеты. В ящике валялись все вещи, которые были в карманах моего костюма, павшего смертью храбрых той самой ночью. Олег просто свалил всё в прикроватную тумбочку, в том числе и заляпанные моей и Жекиной кровью билеты на «Травиату».
Эти билеты со мной до сих пор, спустя почти двенадцать лет. Каждый раз, заглядывая в тумбочку стола, я порываюсь выкинуть их к чертовой матери, чтобы они не напоминали мне о том, что было после. Но что-то мешает.
Из прикроватной тумбочки у больничной койки билеты отправились в мой стол в нашем типа кабинете. При переезде на Невский я уж точно решил вышвырнуть их к чертям собачьим. Но хренушки. Эти гребаные билеты поехали со мной и обосновались в ящике дубового стола, который я заказал себе сразу после свадьбы. У женатого мужика должен быть солидный рабочий стол. И сраные три билета, при взгляде на которые хочется одновременно плакать и смеяться.
2009 год
Тому в любви не радость встреч дана,
Кто в страсти ждал не сладкого забвенья,