Кто в ласках тел не видел утоленья,
Кто не испил смертельного вина.
Страшится он принять на рамена
Ярмо надежд и тяжкий груз свершенья,
Не хочет уз и рвет живые звенья,
Которыми связует нас Луна.
Василиса
Меня разбудил яркий свет, коварно пробивающий брешь в броне занавесок. Голова побаливала после вчерашнего шампанского. Под ухом ровно – успокаивающе – билось Сашкино сердце. Мне казалось, он должен был давно проснуться, жаворонок ведь, но его грудь мерно вздымалась под моей щекой, согревая теплом кожи. По ощущениям царило позднее утро, будто мы основательно заспались.
Приоткрыв глаза, я увидела Женькино лицо, его голова покоилась на Сашином плече, а сам он удобно примостился под боком у друга, закинув на него ногу. Я осторожно заворочалась и провела стопой по голой ноге Жеки. Он порывисто вздохнул, но не проснулся. Я запомнила их – сплетенных в сонных объятиях, обнаженных и томных, – чтобы позже нарисовать.
Невозможно поверить: еще один год позади. Первого января меня всегда одолевали пронзительно-хаотичные мысли. Словно с боем курантов, сопровождающим уходящий год торжественным «бом-бом-бом», подводилась черта. А утром первого числа нужно было оценить итоги и наметить новые цели. Превращаюсь в Сашку. Это он вечно носится со своими гениальными планами, графиками и таблицами, которые, к слову, никогда нас не подводили. Мне же было несвойственно оценивать и планировать. Но как бы там ни было, мысли дребезжали в голове, никуда не желая уходить.
Восемь лет позади. Столько прожито и пережито дней и событий, а сколько еще всего предстоит. Почему-то вспомнился Новый год в больнице, самый яркий и необычный за все наше время. Я провела пальцами по шраму, тянущемуся от середины Сашкиной груди почти до пупка. К счастью, остальные новогодние праздники мы проводили тихо и мирно в уютной домашней обстановке. И только один год с нами не было Жеки.
Я чуть с ума не сошла, когда пришла повестка в армию. Почему-то мысль о воинской обязанности до того самого момента никогда не беспокоила меня, что было слишком беспечным. Сашка шутил, будто я полагаю, словно мира за пределами нашей уютной квартиры не существует. Если бы! Я провела пальцами по Саниному шраму еще раз, остро ощущая неровность рубца кончиками пальцев, и Сашка еле слышно хмыкнул сквозь сон. Как говорят? Не было бы счастья, да несчастье помогло? Оказывается, отсутствие селезенки делает тебя непригодным к срочной воинской службе, поэтому поздней багрово-красной осенью полтора года назад на вокзале я, рыдая, цеплялась за Жеку, а Сашка пытался оттащить меня.
Если бы мне пришлось отпускать их обоих, то, вернувшись, они бы обнаружили меня в психиатрической больнице. Полностью невменяемой. Год порознь – это слишком много.
Мы с Сашкой писали длинные проникновенные письма и получали еще более длинные ответы. Жека говорил, в армии совершенно нечего делать. Несколько раз мы ездили к нему в Брянск, потратив уйму денег, чтобы провести вместе всего день, когда у него была увольнительная. Коротко стриженный и в армейской форме, Женька казался чужим, пах казенной едой и хозяйственным мылом, только улыбался и смотрел так же, как и обычно.
Когда Жека вернулся домой, на том же вокзале, что и год назад, я рыдала еще громче, чем на проводах. Наверное, от разжавшихся на моем сердце когтей тревоги. Он смеялся и кружил меня над землей. Коротко обнял Сашку, и эти объятия показались мне скомканными и стыдливыми, отчего в горле пересохло, словно от страха. После чего Женька быстро – воровато – оглянулся, одновременно сжав наши руки, и потащил обоих в сторону метро. Там, в многолюдности эскалатора, я заметила, как Женькина рука поползла по Сашкиному бедру, скрываясь под полами пальто, и почти одновременно ощутила, как вторая его рука гладит мою поясницу. Страх был забыт, и меня охватило возбуждение и предвкушение. Представляю, как самому Жеке хотелось оказаться дома – и голым – после такого долгого перерыва.
Как правило, люди не особо замечали что-то необычное в нас, обычно мы не проявляли открыто чувства на публике, но после армии Жека стал еще более осмотрительным. Наверное, после того, что случилось в последний раз, когда нас заметили обжимающимися на улице – хоть это и произошло годы назад, – подстраховаться было разумным. В сдержанной и скрытной манере держаться я не видела никакой угрозы нашим отношениям, но Сашка злился и говорил, что мы не должны вести себя будто преступники. Это наше право – жить так, как считаем нужным. Но мы с Жекой в итоге обоюдно пришли к мысли, что столкновение с общественным мнением слишком дорого нам обошлось – и однажды может обойтись еще дороже.
И, поскольку тревожные мысли не ходят в одиночку, от анализа нашего союза я перескочила к самобичеванию. Поморщившись, вспомнила вчерашнее горькое поражение. Очередное. Это, конечно, ни в какое сравнение не идет с самым первым разом, но все равно плохо. Дело было в сексе. Точнее, в невозможности им заниматься. Конечно, мы за все эти годы в открытости и раскрепощенности дошли до невообразимых высот, но секса с проникновением у нас так ни разу и не было. И это была моя вина.
Мое тело любило секс и все связанные с ним удовольствия, но мозг был другого мнения, словно на него было установлено старое программное обеспечение. Он тормозил ровно так же, как планшет, когда я забывала обновлять систему. Тамара Александровна консультировала меня несколько раз и объяснила, что при осмотре (и, очевидно, не только при нем) все мои мышцы сжимаются. То есть это проблема не столько физиологическая, сколько психологическая. Сашка нарыл немного информации из зарубежных источников и перевел для меня статьи, в которых говорилось, что двадцать процентов гетеросексуальных и гомосексуальных пар вообще не практикуют секс с проникновением.
Как будто от этого я должна почувствовать себя лучше!
В этих же статьях мы впервые наткнулись на термин «вагинизм». Написано было доступно и ясно, и именно из иностранных статей мы узнали, что эту проблему нельзя решить с помощью силы воли или желания. Жека с тех пор использовал эти аргументы, чтобы утешить и успокоить мои постоянные страхи. Он без конца повторял, что нам и так хорошо, зачем заморачиваться. Саня кивал и поддакивал. Но я все равно чувствовала себя неправильной и ущербной. Ограниченной клеткой, в которую превратилась моя собственная голова. И хотела пытаться снова и снова.
Конечно же, я постоянно искала информацию в интернете. Нашла тематические форумы, где, на мой взгляд, было слишком много интимных моментов чужих историй. Я ничего не писала, только читала. И нашла советы с упражнениями для мышц тазового дна. К счастью, девушка – автор поста – уже сама перевела отсканированные английские страницы. Оказалось не сложно, поэтому я делала упражнения Кегеля каждый день. Но это все равно не работало, заставляя меня испытывать горячую алую злость. Каждый раз, когда я предлагала снова попробовать, у Сашки и Жеки возникало одинаковое озабоченное выражение лица, они начинали спрашивать, почему это так сильно беспокоит меня, и все заканчивалось не сексом, а слезами. Серьезно, кто бы знал, что я буду так много плакать, будучи обнаженной. В такие моменты я ненавидела себя. И никакие слова любимых не могли убедить, что со мной все нормально.
Эта хрень не была нормальной. Если бы кто-то рассказал мне тогда, что с такой проблемой лучше всего идти к психотерапевту или сексологу, то я бы избежала многих душевных травм. Но пока мне оставалось довольствоваться только Кегелем и безуспешными попытками, которые пугали моих парней.
Тяжело вздохнув, я приподняла голову и наткнулась на Сашкин взгляд. Приоткрыв один глаз, он наблюдал за мной.
– Не могу поверить, что ты все еще думаешь об этом, – прошептал он.
Жека после его слов заворочался. Я только недовольно цокнула в ответ. Если бы Санин дружок вдруг перестал стоять, он бы носился с этим как с писаной торбой и уж точно не купился бы на разговоры «С тобой все совершенно нормально». Я думала, что он причитал бы об этой проблеме постоянно. И я имею в виду постоянно. Я представила это – и чуть не рассмеялась, хотя весело мне не было.
Потрепав меня по макушке и поцеловав Женьку, Сашка начал выбираться из-под наших сонных тел. Как только он встал, я подвинулась к Жеке, и тот, не переставая сопеть, оплел меня руками и ногами, подминая под себя и устраиваясь поудобнее. Сашка послал мне воздушный поцелуй и без слов показал, чтобы я перестала хмуриться, разгладив у себя на лице брови и лучезарно улыбнувшись. Я только еще раз цокнула в ответ и уткнулась в Женькино плечо, продолжая предаваться тоске о собственной сексуальной несостоятельности. Но скоро мирное дыхание друга и тепло его обнаженного тела сделали мои уничижительные мысли несвязными, и я провалилась в сон.
Саша
Адские тефтельки, какой же бардак творился на кухне после вчерашнего! Обычно Жека никогда не допускал, чтобы его драгоценная вотчина превращалась в свинарник, но после праздничного новогоднего ужина мы увлеклись, а потом снова что-то пошло не так и ночь была полна слез, разговоров, уговоров и снова слез. Тут уж не до грязной посуды.
После утреннего душа я заглянул в комнату – жуть как неохота было разбираться с погромом в одиночку, – но эти два предателя храпели, как стадо медведей. Я немного попялился на их голые сплетенные тела, и грязная посуда показалась еще более унылой перспективой. Но, как правило, утром от них обоих не было никакого толку, так что на веселье рассчитывать не приходилось, и я уныло поплелся в кухню.
Да и какое веселье после вчерашней истерики Васы. Я не мог выкупить, чего ей дался этот секс с проникновением. Прям идея фикс какая-то. Сто раз мы ей с Жекой говорили, что неважно это все, развлекаться можно и другими способами – чем, откровенно говоря, мы неплохо и занимались все втроем. Но эта девчонка если что вобьет в голову, то всё, тушите свет. Неполноценной она, видите ли, себе казалась. Меня прямо-таки злость с этого брала, еще и мудака этого, своего отчима, не к месту помянула вчера. Столько лет прошло, я надеялся, что все позади, но он все еще крепко ее держал.