– Папа, – умоляюще простонал Жека. – Прекрати. Не трогай ее…
Казалось, что звук Женькиного голоса вывел отца на новый уровень ярости. Он резко наклонился, и я в ужасе зажмурилась, ожидая удара. Но он лишь потянул меня за плечи и грубо спихнул с Женьки. Я резко развернулась, стремясь защитить его. Николай Михайлович схватил Жеку за волосы и занес руку. Я лишь смогла броситься на палача, в которого превратился Николай Михайлович, и повиснуть на этой страшной – карающей ни за что – руке.
– Какой я тебе папа! – со злостью прошипел он Жеке, пытаясь стряхнуть меня, будто я была всего лишь колючкой репейника, приставшей к свитеру.
Мне казалось, этому ужасу не будет конца. Хаос и паника – вот и все, что я ощущала. А еще я проигрывала в битве с этой ужасной рукой. Цеплялась изо всех сил, повисая всем весом, но еще секунда – и я снова буду валяться на полу. И в тот момент, когда я уже летела, меня подхватили родные руки. Сашка все-таки смог подняться. Он бережно отстранил меня и шагнул к Жекиному отцу, но удар предотвратить не успел. И огромный безжалостный кулак снова впечатался в любимое лицо, сминая и уничтожая. Я задохнулась, будто удар пришелся по мне. Сашка отшатнулся, но быстро сориентировался и тут же мощно врезался всем телом в Николая Михайловича, схватил его за грудки и чуть невнятно, но громко выговорил, сопровождая каждое слово толчками:
– Пошел. Вон. Из. Нашего. Дома.
– С удовольствием! – выплюнул Николай Михайлович, отталкивая Сашку, и тот снова покачнулся.
Мужчина развернулся и, уже покидая комнату, смерил презрительным взглядом Елену Васильевну, сжавшуюся у стены.
– Говорил тебе, что из этого ублюдка не выйдет толку, – прошипел он со злостью. – Такой же извращенец, какими были те…
Он замолк на полуслове и, размашисто шагая, покинул комнату. Через пару секунд оглушительно хлопнула входная дверь, и повисла звенящая тишина.
Мы с Сашкой потрясенно замерли, смотря друг на друга. Женька издал какие-то булькающие звуки и попытался перевернуться на бок. Его небольшое движение будто разжало пружину. Мы разом засуетились. Сашка рванул к Жеке, я подскочила и побежала в ванную за полотенцами и аптечкой. Выбежав из комнаты, я на секунду замерла, не понимая, почему наша квартира изменилась, и только через мгновение до меня дошло, что мы на Невском.
Теперь мы жили здесь.
Спохватившись, я побежала мочить полотенце и, схватив перекись и ватные диски – больше в тумбочках ничего не было, – поспешила вернуться. Елена Васильевна сидела в той же позе и, кажется, даже не дышала. Но мне был важнее Женька. Сашка уже подтянул друга к кровати, и тот сидел прямо на полу, откинув голову назад. Я принялась аккуратно обрабатывать лицо, беспокоясь, что такое количество ударов по голове могло плохо повлиять на недавнее сотрясение.
Когда носовое кровотечение удалось остановить и лицо более-менее очистилось от крови, Женька мягко отбросил мою руку и попытался поднять голову с кровати. Глаза его были немного расфокусированы, и он уперся взглядом в мою обнаженную грудь. Я только сейчас поняла, что мы так и остались практически голыми.
– Мам, – прохрипел Жека, и Елена Васильевна дернулась, будто он ее ударил. – Что он имел в виду?
– Ты правда хочешь говорить об этом сейчас? – умоляюще спросила она.
– Я правда хочу говорить об этом прямо сейчас! – в Жекином голосе зазвучал металл. Он никогда не говорил так раньше.
– Мы подождем на кухне, – сказал Сашка, протягивая мне руку.
– Я хочу, чтобы вы остались! – не терпящим возражения тоном сказал Жека. Я никак не могла понять, почему он так шепелявит, неужели этот урод выбил ему зубы?.. Но мы бы заметили. Возможно, губы пострадали слишком сильно и Женьке больно говорить. – Прямо сейчас, мама.
Елена Васильевна как-то неестественно выпрямилась, оторвавшись от стены, словно кто-то насадил ее на кол, а потом принялась разглаживать складки юбки. Из стороны в сторону, из стороны в сторону. На втором заходе методично перемещающихся по складкам пальцев, от которых я не могла оторвать взгляд, послышался этот новый Женькин голос с примесью металла:
– Я. Сказал. Прямо. Сейчас.
– Коля – не твой родной отец, – начала Елена Васильевна без каких-либо эмоций, деревянным голосом, как заводная кукла. – Я… мы с детства жили в одном подъезде и были добрыми друзьями. До одиннадцатого класса он встречался со своей одноклассницей, у них была большая любовь, – я вздрогнула при этих словах, уже зная, кем была эта одноклассница. – Но перед выпуском эта девушка встретила кого-то другого, и они с Колей расстались. Он впал в тяжелую депрессию, завалил экзамены и ушел в армию. Когда вернулся, я поступала в университет. Коля стал очень циничным и злым на весь мир, но ко мне был по-прежнему добр.
– Как это относится. – начал Женька, но мать его перебила.
– Однажды я поздно возвращалась домой из университета и пошла через парк. На меня… напали. Группа парней. Я не знала их, не видела лиц… Они…
Она страшно зарыдала на короткий мучительный миг, но быстро оборвала себя, прикусив костяшки пальцев. А после вновь распрямилась, и лицо ее приобрело восковую бледность, натянулось, как у покойницы. Это выглядело ужасающе.
– Меня нашел Коля, – ровно и безразлично продолжила Елена Васильевна. – В тот день у него был бокс, и он не смог меня встретить у метро, как обычно. Он пришел в ярость и еще долго пытался разыскать этих подонков. Мы никому ничего не сказали. Но через два месяца я поняла, что беременна. Коля советовал мне… избавиться… но я не могла и не хотела. И тогда он предложил пожениться.
– Зачем? – ровным голосом спросил Жека.
– Чтобы помочь воспитать тебя, – сказала Елена Васильевна, словно оправдываясь. – Время такое было. Мне пришлось бы несладко одной с ребенком. Он пообещал мне, что воспитает тебя как своего сына.
– Ага, прям любовь лилась рекой, – заерничал Жека. Я удивленно вскинула на него глаза, осознав, что по моим щекам катятся слезы. Но Жеку эта история будто и не тронула вовсе, он сидел с бесстрастным лицом. – А почему у твоего Николая Михайловича такая странная связь в голове? Чем я похож на тех ублюдков? Я что, насилую детей? Убиваю невинных? Рушу чьи-то жизни? Я, блядь, просто хотел быть с теми, кого люблю!
Я отшатнулась от этих слов, от этой не свойственной Жеке грубости, от этого «хотел» – в прошедшем времени.
– Сынок, – в голосе Елены Васильевны послышалась мука, но она снова судорожно вздохнула, словно заталкивая чувства глубоко внутрь. – Коля – человек старой закалки. Он многого не понимает и, конечно, смешивает вещи несравнимые. Но он с самого рождения очень переживал за тебя, а я хотела дать тебе полную семью. Да, отец порой вел себя жестко и даже жестоко, но ему не все равно. Мы оба хотели для тебя лучшего.
Женькины губы презрительно скривились, а глаза стали мертвыми. Я вдруг поняла, что ему хочется ударить мать. Я почувствовала его ярость и ненависть.
– Мам, я хочу, чтобы ты ушла, – ровным плоским голосом сказал Жека. – Я позвоню тебе позже.
– Сынок… – она умоляюще протянула к нему руки, и новые слезы безудержно заструились по моим щекам.
– Уходи, мам. Сейчас же, – Жека так и не двинулся с места, но глаза его все еще горели жестокостью.
Елена Васильевна тихо встала, стараясь не рыдать. Молча положила связку ключей на комод и, бросив еще один умоляющий взгляд на сына, ушла. Мы с Сашкой переглянулись, оглушенные новостями. Жека продолжал сидеть без движения, уставившись в одну точку.
Сашка, как всегда, не выдержал первым. Он начал рыться в наших рюкзаках и сначала протянул одежду мне, а потом положил штаны и толстовку рядом с Жекой, оделся сам. Усевшись на кровать поближе к другу, он протянул руку и запустил пальцы в волосы Жеки, чтобы подарить утешение, но тот дернул головой, отстраняясь. Меня кольнуло предчувствием бури, хотя ярость исчезла с Жекиного лица, осталась лишь пустота.
– Жень… – я переместилась поближе, замерев напротив него, а Сашка сполз с кровати на пол. Мы хотели дать ему поддержку и разделить его боль. Но он оставался безучастным.
– Я так больше не могу, – после длительного молчания ответил он, не глядя ни на кого из нас.
– Что? – я не поняла, про что он.
– Мы втроем, – он вяло помахал рукой между всеми нами. – Это неправильно. Я так больше не могу.
– Он тебе мозг повредил, что ли? – буркнул Сашка. – Ты несешь какой-то бред.
– Я сказал, сука, что больше так не могу! – внезапно заорал Жека, а я испугалась, что он навредит себе. Мне казалось, что мы должны отвезти его к врачу.
– Так, давай не будем кипишевать, – примирительно поднял руки Сашка. – Да, ты немного в шоке. Плюс последствия ударов по голове.
– Я в ясном уме, – блекло сказал Жека. – И я устал.
– Давай тогда приляжем поспим, а позже съездим в травмпункт, – я погладила его по колену.
– Я устал бороться с миром, – отмахнулся от меня Жека. – Не могу.
– Что ты хочешь этим сказать? – Сашка начал выходить из себя, но я сделала ему глазами знак быть мягче.
– Мне нужно уйти, – без эмоций ответил Жека.
– Ты хочешь побыть один? – спросила я.
– Нет, я хочу уйти насовсем, – пробормотал он. – Так будет лучше.
Мы с Сашкой потрясенно замерли, в ужасе смотря на то, как Женька медленно встал, покачнулся и снова осел на пол. Одеваться он начал сидя. Я вообще удивилась, как после такого количества ударов он мог двигаться.
– Жек! Ты действительно считаешь, что стоит принимать такие решения сгоряча? – в голосе Сашки появились просительные нотки, и я поняла, что это не шутка. Это происходит прямо сейчас. С нами.
– Я, блядь, устал! Ясно?! – выкрикнул Женька в лицо ошеломленному Сане. – Устал постоянно получать по морде и доказывать, что я не верблюд. Я хочу жить нормально! Хочу быть нормальным!
– То есть с нами ты нормальным быть не можешь? – прищурившись, спросил Сашка.
– Да! Да, мы ненормальные! – продолжал Женька на повышенных тонах. – Ты посмотри на себя! Стремишься контролировать всех и вся! И тебя трясет от страха, только подумаешь, что тебя могут бросить и ты останешься один!