– Жек… – предостерегающе прошептал Саня. – Не надо говорить то, о чем потом пожалеешь.
– Пошел ты! – выпалил Жека и ткнул в меня пальцем, будто я была не живым человеком, а игрушкой, про которую нормально говорить в третьем лице. – А на нее посмотри! Из дома одна не выходит и расслабиться может, только если мы связаны. Ей же психотерапия нужна, а ты держишь ее подальше от лечения, потому что так она гарантированно останется с тобой!
Я в шоке смотрела, как два моих самых дорогих человека ссорятся и один из них говорит – нет, выплевывает – звонкие хлесткие слова, которые попадают в цель. Я просто не узнавала Женьку, в него будто кто-то вселился. Могли ли так повлиять удары по голове? Может, у него что-то вроде приступа?
– Это уж слишком! – рявкнул Сашка. – Иди остынь! Потом поговорим.
– А чего ты ждал от ублюдка, который затесался в вашу компанию фриков? – ехидно подначил Жека. – Всё! Оревуар! Счастливо оставаться!
– Если ты сейчас выйдешь за эту дверь, – Сашка указал в сторону невидимой входной двери, пока Жека подхватывал свой рюкзак, – то вернуться будет очень тяжело.
Жека в ответ лишь прошаркал к комоду, слегка покачнувшись, и вырвал из стопки документов свои паспорта. Стопка не выдержала и рассыпалась на пол. Прямо у выхода из комнаты Женька обернулся, опершись на дверной косяк, и во мне зажглась надежда, но он лишь сказал:
– Заеду за вещами позже, и лучше бы вас не было дома. – Он взял связку, которую его мать положила на комод. – Ключи потом оставлю у консьержа.
Не сказав больше ни слова, он развернулся и покинул нашу жизнь. Я не могла поверить, что это все происходит на самом деле. На полу темнели разводы крови после драки, одеяла валялись комом у кровати, на подушках все еще не расправились отпечатки наших голов. Как жизнь могла перемениться так резко? Сашка со стоном сел и сказал полувопросительным тоном, убеждая меня – или себя самого:
– Он вернется. Успокоится и вернется.
Но я знала, что этого не произойдет. Чувствовала. Слова были произнесены, пути назад не было. Пока Сашка, закрыв лицо руками, тяжело дышал, упав на кровать, я поползла к рассыпавшимся документам. Мне под руку попались российские паспорта: мой и Сашкин, страховки на нас троих и загранники. Собирая всё в кучу, я заметила, что из загранпаспорта выпали три бумажки, наполовину улетев под комод. Наклонившись ниже, я подобрала их и перевернула. Это были три корешка от наших посадочных талонов из Нью-Йорка. Это было вчера, но сейчас мне показалось, что с того момента, как мы были счастливы и беззаботны, прошла целая жизнь.
Эти три билетика до сих пор со мной. Я заламинировала их в ряд, все вместе, и хранила, перекладывая из скетчбуков, где делала наброски, в книги, которые читала. Долгими вечерами я поглаживала эту импровизированную закладку, погрузившись в воспоминания. Я прятала эти три посадочных талона от мужа. Не специально: мы ничего не скрывали друг от друга намеренно. Просто эти билеты были только мои. Память о прекрасных моментах жизни, когда у меня было абсолютно всё, чего можно было желать. И напоминание о том, что больше мне никогда не стать цельной.
2016
А темные восторги расставанья,
А пепел грез и боль свиданий – нам.
Нам не ступать по синим лунным льнам,
Нам не хранить стыдливого молчанья.
Мы шепчем всем ненужные признанья,
От милых рук бежим к обманным снам,
Не видим лиц и верим именам,
Томясь в путях напрасного скитанья.
Женя
Я плеснул в лицо ледяной водой из-под крана. Мир вокруг мотало из стороны в сторону.
Какой это по счету бар? Или клуб?
Посмотрев в зеркало, увидел лишь расплывчатое отражение. Меня мутило, и во рту появился кислый привкус. Я даже не успел сделать пару шагов к унитазу – вывернуло прямо в раковину. Пока безжалостные спазмы заставляли внутренности скручиваться в жгуты, я трясся и сокрушался, в какой же я заднице.
Когда жизнь успела превратиться в такой кусок дерьма?
Я вспомнил свою пустую квартиру и документы на развод, которые жена передала через юриста. Хотела отсудить у меня алименты и отказалась продавать свою половину бизнеса. Конечно же, она хотела продолжать управлять кофейнями, продолжать работать вместе. Мстительная сука!
Во рту горчило от желчи. Переместившись к другой раковине, я прополоскал рот, не особо помогло. В голове немного прояснилось, опьянение отпустило не до конца, хотя стало легче. Определенно.
Я снова вперился в зеркало. Вид у меня был жалкий. Налитые кровью осоловелые глаза, небритое лицо, всклокоченные волосы. Оттянув ворот рубашки, я удостоверился, что темные пятна никуда не делись.
За все это время в туалете так никто и не появился. Я огляделся. Слишком чисто для клуба. И ни единого воспоминания о том, как я здесь оказался. Чуть левее на столешнице стояла корзинка с аккуратно свернутыми в рулончики чистыми полотенцами, щеткой для одежды, липким роликом, чтобы привести костюм в порядок, и даже с лосьоном для рук. Значит, я в ресторане. Причем в довольно приличном. И меня вывернуло прямиком в раковину. Я поморщился.
Покидать уборную не хотелось, потому что я не был уверен, что один. Кто-то мог ждать меня снаружи. Парень? Девушка? Я в упор не помнил, кто на этот раз и был ли кто-то вообще.
Обессиленно привалившись к стене, я достал из кармана мобильный и привычно заскочил на страницу Василисы. Дела у нее шли неплохо, судя по активности. Весь профиль Лиса оформила в едином стиле, и на первый взгляд он был похож на аккаунт художника-иллюстратора, не более.
Но иногда, помимо работ, сделанных на заказ, в карусель к небрежным скетчам она загружала пару личных фоток. Я пролистал любимые записи. Вот они в Греции, знакомый рыжий затылок на фоне заката и тонкие пальцы Лисы на мужском плече. К моему неудовольствию, это всегда были фотографии бокалов в руках, двух пар ног на фоне голубого моря или городского люка, сплетенных пальцев на столе. Кольца они не носили. Никаких селфи и фотографий в полный рост. Только обрывки их жизни, которые для постороннего человека не значили бы ничего – но для меня составляли весь мир. Каким же больным придурком я был.
Страницу Сашки я так и не смог найти. Либо он ее не вел, либо не указывал настоящего имени. Василиса никогда не отмечала его аккаунт, и, пролистав все ее подписки, зайдя на каждую страницу, я так и не смог найти его. «ВКонтакте» они забросили еще году в 2011.
Обновив страницу, я увидел новую запись от Лисы. И сразу принялся с жадностью читать:
Сегодня целый день плачу. Во-первых, твой подарок прекрасен. А во-вторых, ты далеко, и я страшно скучаю по твоим объятиям.
Первым в карусели был простой скетч. Раньше, когда у нее только появился планшет, она могла потратить на такой рисунок полдня. Подозреваю, сейчас это занимало гораздо меньше времени. Василиса стала талантливым иллюстратором. Я не сразу понял, что изображено, но, приглядевшись, осознал, что это рисованный альбом с красивыми буквами. Полистав слайды, я увидел, что дальше фотосессия. Откровенные снимки. Интимность была не кричащей, чужому человеку фотографии показались бы ничего не значащими. Ее пальцы с фокусом на родинке у основания мизинца. Широко раскрытый карий глаз в обрамлении пушистых ресниц. Ох, ее большие глубокие глаза, которые преследовали меня во снах. Волосы, завивающиеся спиралями. Стопа с нарисованными кнопками, будто на телефонной трубке. Не в силах смотреть дальше, я погасил экран.
Это была ода Василисе. И я знал, кто автор этих фотографий. У них отличная жизнь, убеждал я себя. Ты разрушил все, что у тебя было, но они просто перешагнули через это и продолжили быть счастливыми вместе. Оставь это, прекрати следить, больной ты сталкер, за их жизнью. Я ударился затылком о стену. Фотография с ногофоном так и стояла у меня перед глазами. Мне не удастся прекратить подглядывать за ними. И отпустить их не удастся.
Я даже не помнил, как оказался под знакомыми окнами. Не был здесь семь лет, с тех самых пор, как, торопясь, словно вор, собрал свои вещи и сбежал, оставив ключи консьержу. Возможно, они переехали? Я хотел, чтобы они переехали. И боялся этого больше всего на свете.
Пока хмель до конца не выветрился и смелость не покинула меня, я решительно набрал номер квартиры. Домофон протренькал несколько раз, и раздался голос, от которого мои внутренности подпрыгнули к горлу:
– Заходи же, мой герой! – пропела она со смехом, но я слышал слегка грустные нотки. Даже годы спустя я мог легко уловить фальшь в ее напускном веселье. Я все еще знал ее.
Я пожал плечами. Понимая, что слова предназначались не мне, все же шагнул в парадную. Поднявшись на второй этаж, увидел широко распахнутую дверь квартиры и знакомый коридор. Никого не было видно. Беспечная Василиса? Лиса, которая не закрывается на все обороты замков?
Войдя в коридор, я замер. Послышались легкие шаги и тот же делано беспечный голос:
– Я уже заждалась, еще чуть-чуть – и специи бы уже не понадо… – увидев меня, она будто налетела на стену. Застыла, раскрыв рот, и выронила деревянную ложку.
Время остановилось. Мы смотрели друг на друга – и годы, годы проносились у меня перед глазами. Она была похожа на мою Лису, но в то же время совсем чужая. Семь лет изменили ее. Фигура стала пышной и мягкой, волосы до пояса, вокруг глаз морщинки. Но моя Лиса угадывалась в бледной коже, в округлившемся «о» маленького рта, в тонких пальцах, которые она прижала к груди в районе сердца. И в слезах, которые градом покатились из ее больших карих глаз.
– Василиса, всё в порядке? – раздался незнакомый мужской голос у меня за спиной.
И я понял, что мы так и стояли, разинув рты, в шоке смотря друг на друга, даже не закрыв дверь. Резко обернувшись, я увидел незнакомого мужика. В животе похолодело, и я сразу понял, что это «ее герой». Он нес набитые пакеты с логотипом «Ленты», из которых торчали пучки зелени.