Рис. 84.«Медный Змей Моисея». Гобелен. Duomo Museum. Palazzo Reale. Milan (Италия). Взято из Интернета
Рис. 85.«Медный Змей Моисея». Библия Пискатора
Современный монумент Медного Змея установлен в Иордании, на «Горе Небо», рис. 86.
Рис. 86.Современный памятник «Медный Змея Моисея» на Горе Небо. Фотография сделана А. Т. Фоменко в 2019 году
Здесь, в качестве наглядного пособия к скалигеровской версии истории, возвели внушительный «Мемориал Моисея»: Mount Nebo Siyagha Memorial of Moises. Christian Hole Place, рис. 87, 88.
Рис. 87.Памятная стела у входа в Мемориал Моисея на Горе Небо в Иордании. Фотография 2019 года
Рис. 88.Музей и Мемориал Моисея на Горе Небо. Комплекс построен как иллюстрация к скалигеровской версии истории. Фотография 2019 года
Отсюда видно, насколько причудливо отражались и переплетались реальные события на страницах старинных летописей. Теперь становится понятно, почему на монете Константина Великого у основания Лабарума изображен извивающийся змей (см. выше рис. 73). Фактически прямо указана аналогия с Медным Змеем Моисея, то есть с пушкой. Снова выходит, что Лабарум — это символ пушки. Наша реконструкция подтверждается.
Сближение истории Константина Великого с историей Моисея сквозит также у Евсевия. Когда он говорит о победе Константина над Максенцием, то тут же вспоминает о победе Моисея над войсками фараона. В частности, у него говорится о КОЛЕСНИЦАХ ФАРАОНОВЫХ [19:0], с. 264. Но мы уже показали в книге «Библейская Русь», что библейские «колесницы» — это опять-таки пушки, огнестрельное оружие (пушки на колесах, потому и колесницы). Таким образом, вероятно, в «Явлении Креста» Константину Великому переплелись две темы: сражение за принятие ХРИСТИАНСТВА и использование впервые в широких масштабах огнестрельных пушек в Куликовской битве.
Граф Гильом окончательно крушит врагов «страшным колом». Неоднократно подчеркивается юность Гильома. Это прекрасно отвечает библейской версии, что Давид был юным по сравнению с Голиафом. Сказано: «Юнец Гильом соратников ведет. В руке он держит яблоневый кол, который заострен, тяжел и толст. Сильнейший из вилланов груз такой пол-лье — и то едва ли пронесет, но легче им орудует Гильом, чем лучник оперенною стрелой. Рек ГОЛИАФ: «Нам всем конец пришел. Не человек — сам черт нас подстерег. Жердь у него в руке тяжка, как воз. Не устоит пред ним из нас никто: кого он стукнет, тот не встанет вновь»...
Язычники бегут — испуг их гонит. Летит им вслед Гильом победоносный... Кому по голове колом ни грохнет — пусть даже недруг смел, и росл, и мощен, — тому ее раскалывает тотчас. Поубивал он басурманов столько, что груды трупов устилают поле... Ввязаться в бой и получить удар колом, который у юнца в руках: не человек он — сущий сатана» (стихи 1000—1011, 1020—1027, 1045—1047).
Итак, Дмитрий Донской (Давид), вооруженный пушками, громит Мамая (Голиафа). Библейские авторы уклончиво назвали пушку «пращой» в руках юного Давида. «Праща» (то есть порох, прах) выпустила камень (ядро, картечь), сразивший великана Голиафа. Французы описали это как удары страшным колом, которым Гильом крушил язычников-сарацин Голиафа. Этот «кол» (то есть пушка) тяжел настолько («как воз»), что сильнейший из вилланов не сможет пронести его на пол-лье. Постоянно говорится о грудах трупов неверных басурман, устилающих поле брани. Все понятно. Пушечная картечь выкашивала врагов целыми рядами. Противник охвачен паникой и бежит.
Затем, на протяжении всей поэмы «Отрочество Гиольма» постоянно упоминается этот яркий образ — юный Гильом со страшным острым колом в руке.
ВЫВОД. Все это прекрасно отвечает картине Куликовского сражения.
Дмитрий Донской лично сражался, был ранен, и солдаты потеряли его в гуще боя. Когда битва завершилась, все кинулись искать Дмитрия. Не то попал в плен, не то погиб. Владимир Андреевич «подождал час и не нашел великого князя, начал плакать и кричать, и по полкам ездить сам стал, и не сыскал, и говорил всем: «Братья мои, русские сыны, кто видел или кто слышал пастыря нашего и начальника?» И добавил: «Если пастух погиб — и овцы разбегутся» [771].
Наконец нашли. «Набрели на великого князя, избитого и израненного всего и утомленного, лежал он в тени срубленного дерева березового. И увидели его и, слезши с коней, поклонились ему, Сабур же тотчас вернулся поведать о том князю Владимиру и сказал: «Князь великий Дмитрий Иванович жив и царствует вовеки!»... Все князья и воеводы, прослышав об этом, быстро устремились и пали в ноги ему».
Франкские авторы описали этот важный сюжет вполне узнаваемо. Они сообщили, что Гильом был ранен, попал в плен, но потом его освободили. Сказано: «Гильом подъехал к нехристям поближе... и граф, об осторожности забывший, БЫЛ В ПРАВОЕ ПЛЕЧО ПОРАНЕН СИЛЬНО... С собой Гильома сарацины тащат: они его в полон обманом взяли... Услышали оруженосцы весть, что взят Гильом язычниками в плен, от гнева чуть не тронулись в уме. Поспешно всяк броню и шлем надел... и юноши вскочили на коней... И отобьем Гильома у врага» (стихи 1070, 1076—1078, 1105—1106, 1167—1171, 1215).
Франки напали на сарацин и освободили Гильома: «Когда от пут избавили Гильома, пообнимал он всех оруженосцев и молвил: «Вы спасли меня, бароны» (стихи 1276—1278).
Соответствие между жизнеописаниями Донского и Гильома налицо и достаточно яркое.
Согласно нашей реконструкции, Куликовская битва была религиозной. В ней апостольское христианство одержало верх над царским и было принято в качестве государственной религии во всей Великой Империи. Это и стало вторым Крещением Руси и Империи. Многие проигравшие царские христиане ушли в XIV—XVI веках на юг и на восток, где создали цивилизации Индии, Камбоджи, Китая, см. наши книги «Будда и Кришна — отражения Христа» и «Последний путь Святого Семейства».
Крещение Руси и Империи, по-видимому, упомянуто и во франкском сказании. Сказано: «Гильом в ответ: «Коль рыцарского сана я сподоблюсь, не видеть вам своих владений больше: воздвигну я в Оранже храм с подворьем, монахов там велю держать три сотни». Язычники бегут — их гонит страх» (стихи 1030—1035).
А также: «Добьюсь я, что Орабль крещенье примет и Магомета навсегда отринет, и будет ею бог всевышний признан. В Оранже заживем мы с нею мирно, народ там в христианство обратится» (стихи 567—572).
ВЫВОД. Французы XVII-XVIII веков отразили переломное религиозное событие в истории Ордынской «Монгольской» Империи XIV века. Правда, они ошибочно сочли, будто речь шла о более поздней эпохе, когда магометанство, отделившееся от христианства, уже стало восприниматься как враждебное течение.
Куликовская битва произвела глубокое впечатление на людей той эпохи. Мы уже указали два отражения этого события на страницах «Отрочества Гильома». Но есть еще одно. Близкое к библейской версии и вполне узнаваемое.
Юный Гильом сходится в поединке со страшным великаном-бретонцем, вооруженным несколькими щитами и тремя тяжеленными дубинами. За битвой наблюдают большое число зрителей и государь. Великан насмехается над Гильомом. Начинается тяжелое сражение. Наконец Гильом поражает противника метким ударом в лоб, разбивает ему череп.
Окружающие рукоплещут. Это — явно отражение библейской версии сражения юного Давида (Донского) с великаном Голиафом (Мамаем). Этот раздел франкской поэмы достаточно большой. Мы ограничимся лишь некоторыми цитатами, ярко рисующими всю картину сражения.
Сказано: «Ликует во дворце сегодня каждый... Пир шутками своими оживляют... Горд и прекрасен ликом император. Но тут предстал один бретонец Карлу, широкобедрый, крепкий, коренастый. Он черен, как чернила, видом страшен. Усы его большие вниз свисают. До пояса зарос он волосами. Покрыто темя гривою косматой. А вот на лбу плешина небольшая. Нет в мире человека безобразней. Идет пред ним слуга с двумя щитами, другой с натугой три дубинки тащит — копья, пожалуй, тяжелей любая. Урод-бретонец встал пред государем, такими с ним заговорил словами: ... «Я — наилучший из бойцов на палках и спесь пришел посбить с французов ваших. Кто бы из них ни стал со мной тягаться, получит всяк ударов три десятка»...
Нагнал бретонец на французов страху... пятнадцать раз подряд затеял схватку, пятнадцать раз с соперниками сладил... Вот встал бретонец перед государем: «Народ у вас, сеньор, дрянной и слабый»...
Чуть не свела с ума Гильома ярость... дубинку крепко сжал рукою правой... «Мне позволенье отлучиться дайте. Хочу с бретонцем поиграть я малость»... Король ответил: «С богом отправляйся! Но будет, я боюсь, тебе несладко»...
Бретонец на Гильома взгляд уставил и счел, что перед ним какой-то мальчик. Возвысил голос грубо он на графа: «Оставь-ка ты меня в покое, малый... Я с первого убью тебя удара».
«Ты шлюхин сын, — вскричал Гильом отважный, — себе успел наесть такую харю... Усы тебе, хвастун, я обкорнаю»... От ярости бретонец чуть не спятил, как дикий вепрь на отрока помчался, так в щит его своей дубинкой грянул, что загудел дворец и весь затрясся. Французов это сильно испугало. Но мужество в Гильоме не иссякло. Врагу не удается сделать шагу, чтоб перед ним Гильом не оказался... Граф за рубаху грубияна сгреб, вплотную притянул к себе рукой, другою же лишил его усов — их вырвал так, что обнажилась кость...
Едва бретонца гнев с ума не свел. На графа снова ринулся он в бой, что было сил ему удар нанес. Гильом уже себя погибшим счел... Юн, дерзок, смел, решителен, силен... отпрыгнул он, ударил в свой черед, бретонцу угодил с размаху в лоб, кость лобную пробил, разбрызгал мозг, и мертвым пал хвастун пред королем. «Трус, — рек Гильом... — Зовите челядь — пусть из зала прочь труп этого сквернавца уберет». На зов сбежались сорок слуг толпой... и без задержки вышвырнули в ров» (стихи 2390—2527).