– Паниск умен настолько, что отныне я буду называть его только Вигеториксом, даже наедине, – с важностью изрек Гамилькар. – Думаю, мы решили единогласно? Действуем, как предложил Вигеторикс?
Маги молчали.
5
В святилище храма Асклепия, в специально устроенной нише, установили новенькую статую Аполлона. Эти «боги» не враждовали между собой, поэтому их идолы вполне могли соседствовать; к тому же, пока новая статуя не прошла через ритуал отверзания уст и глаз[18], она самостоятельной силой не обладала.
Ровно в полночь окованные бронзой двери святилища раскрылись и в зал вошла небольшая процессия. Впереди, освещая себе путь факелами, шествовал капитул пяти магов, за ними четверо младших посвященных несли длинный закрытый ящик. Поставив свою ношу на пол, они поклонились магам и вышли. Двери закрылись, а факелы нашли свое место в специальных низких подставках перед статуей Аполлона; таким образом, статуя и стоящий перед ней алтарь оказались как бы в полукольце огня.
Василид и Гамилькар сняли крышку ящика, и все присутствующие запели древний гимн Аполлону, почему-то не на греческом, а на мертвом халдейском языке. Человек, лежащий в ящике, зашевелился и тихо выругался.
– Марк Порций Катон, готов ли ты принять от нас посвящение высшего мага? – пропел Апепи.
Катон встал из ящика и прошелся по залу, с вялым любопытством рассматривая убранство. Маги с упреком уставились на Василида: посвящаемый ломал весь древний ритуал.
– Катон!!! – прикрикнул Василид. – Веди себя, как положено при посвящении!
– А! – махнул рукой Катон. – Прости, великий. Надоело в ящике валяться, затекло все. Да, я готов принять посвящение. Давайте побыстрее перейдем к делу, а то есть хочется…
– Последнее говорить не стоило, – проворчал Василид. – Достаточно ясно высказанного согласия. Сначала мы должны открыть тебе великую тайну о природе нашего могущества, об источнике силы, из которого мы черпаем…
– Тоже мне, великая тайна! – рассмеялся Катон. – Силу дают нам мелкие служебные боги-гении, населяющие сопредельный мир.
– Откуда…
– Ты же сам говорил: «Настоящий маг всегда стремится расширить границы дозволенного» – я и расширил. Читал кое-что, экспериментировал и понял: человек, сам по себе, никакой магической силой не обладает и обладать не может. Никто! Сверхъестественными способностями наделены лишь коренные жители сверхъестественного; но сами по себе, без людей, и они бессильны. А еще они вечно голодные и злые! За помощь этих «богов» мы их кормим – собой. Давая могущество, гении съедают в нас жизнь. Первой исчезает способность радоваться обыкновенным вещам… да что я говорю? Вы и сами все прекрасно знаете. Это же вы меня посвящаете, а не я вас!
Маги потрясенно молчали. Наконец один из них, Анаксимен, прокашлялся и серьезно, безо всякой наигранности, спросил:
– И ты, зная цену, все-таки идешь на посвящение? Мы-то, в свое время, ничего не знали…
– Обратного пути, насколько я понимаю, нет? – Катон горько усмехнулся. – Жизнь – печальная штука, и конец ее для всех одинаков. Все уйдут к Орку[19]: и пастух, и маг, и сенатор; все станут бледными, унылыми тенями в царстве мертвых! Так пусть хоть здесь, на земле, я поиграю в могущество – все не так скучно. Посвящайте дальше, великие!
– Я отказываюсь в этом участвовать! – злобно завизжал Апепи. – Весь ритуал сломан!
– Так уходи, никто не держит, – ехидно сказал Гамилькар. – Посмотрим, что по этому поводу скажет Хозяин…
– Тихо! – зашипел Паниск и высокомерно возгласил: – У великих нет хозяев!
– Катон, мальчик мой, – смущенно заговорил Василид, – мы должны провести ритуал открывания уст и глаз новой статуе Аполлона, а потом представить тебя… ему. Он сам назначит испытание при посвящении, и ты выполнишь все точно и безукоризненно… понимаешь? Не возражая и не рассуждая! Готов?
– Нет!
– Что значит – «нет»? Обратного пути нет, ты сам сказал!
– Я сам проведу ритуал, а вы смотрите!
Катон подошел к статуе, полоснул себя ножом по левой ладони и помазал кровью алтарь. Затем протянул обе руки к Аполлону и выкрикнул звонко и повелительно:
– Аполлон! Сет! Молох! Баал-Зебуб! Люцифер!
Твоими именами заклинаю тебя: открой глаза – и смотри! Открой уста – и говори!
Ослепительное сиреневое пламя вспыхнуло на алтаре, со скрежетом открылись глаза, из которых ударили лучи белого света. Послышался низкий, рокочущий голос, от которого дрогнул пол святилища:
– Все, кроме Катона, – пошли вон!
Великие исчезли, будто просочились в щели между створками дверей, только Катон продолжал стоять перед жутким, ожившим идолом. Тишина, от которой вибрировали камни святилища, становилась все оглушительней и невыносимей. Ледяной холод сковал тело Катона, смертный ужас опутал его душу. Казалось, ни одного мгновения этого страха невозможно выдержать, хотелось вжаться в камни, забиться в какую-нибудь норку, раствориться…
– Поклонись! – пророкотал бас.
Даже мысли о неподчинении этому голосу не могло возникнуть; самым естественным, самым желанным движением для Катона было лечь на живот и ползти к подножию идола…
– Поклонись!!! – снова прогремел бас, и юноша со слабым удивлением понял, что не ползет на брюхе, а продолжает стоять.
– Non facio![20] – услышал он вдруг свой голос и ужаснулся собственной дерзости, но как-то… не до конца. Потом ему удалось перевести дух и сбросить напряжение; страх отступил, осталась только смертная, ледяная тоска.
Тишина совсем перестала звенеть, стала обычной тишиной; рокочущий голос, в котором поубавилось басовитости, произнес:
– Хорошо. Можешь не кланяться. Ты горд, я горд. Это было испытание…
Катон усмехнулся криво и устало сказал:
– Понимаю. Я тебе зачем-то нужен, только потому и жив до сих пор. Хватит пытаться меня согнуть, давай договариваться!
– Договариваться? – голос беса стал вкрадчивым. – Ну что же, давай. Могущество, долголетие, здоровье, слава… ну как? Подойдет?
– Подойдет. А взамен?
– Исполнение отдельных моих поручений, которые ты и так исполняешь. Я проведу тебя на самый верх, ты станешь величайшим из императоров… но будешь выполнять мои приказы.
– Конкретные приказы, не более трех.
– В год?
– За все время действия нашего договора. И никаких твоих обычных штучек: «Приказываю всю жизнь делать то-то и то-то!». Один приказ – одно дело, ограниченное по времени. Если прикажешь убивать детей или стать извращенцем – не сделаю. Non facio!
Существо, которое высшие маги называли Хозяином, досадливо проговорило:
– Трудно с тобой, Катон. Но я рад, что не ошибся в выборе. Пусть будет по-твоему Что-нибудь еще?
– Прикажи своим духам, чтобы перестали поедать меня изнутри, пусть служат бесплатно. Не хочу стать пустой оболочкой от человека, даже за могущество, долголетие и славу. И так уже…
– Принято! Легионы моих подданных будут служить тебе бесплатно, и я сам приду по первому же зову… но зови пореже, уважай старость. Я видел, как создавались звезды, как создавался этот мир, я…
– Договорились.
Катон подошел к алтарю и еще раз полоснул ножом по руке; кровь, пролившаяся на камень, тут же вспыхнула фиолетовым пламенем. И в этот момент ему вдруг показалось, что оживший истукан чем-то похож на Флакка, с наслаждением набивающего себе брюхо бараньими потрохами. Гадливость подступила к горлу и вытеснила последние остатки страха.
– Ешь, старый обжора, – буркнул Катон, повернулся к статуе спиной и пошел к выходу из святилища.
6
Самый молодой, но и самый могущественный из высших магов Марк Порций Катон принимал посетителей в специальной комнате при святилище Аполлона. Теперь он мог позволить себе виллу, да уже имел ее, но дома полагалось отдыхать и принимать многочисленных друзей, а не работать. Кроме того, политика требовала его постоянного присутствия в столице. Могучего и прославленного мага вскоре должны были представить императору Гаю Мессию Траяну Децию, благочестивому и благополучному Августу. Что же, прославленное в веках имя Марк Порций Катон уверенно и по праву прозвучит и во дворце, и в сенате!
– К тебе посетительница, великий! – раб-привратник отвесил глубокий поклон. – Вот, велела передать.
На стол, за которым сидел Катон, лег увесистый мешочек. Что там? Ага, золото… Мешочек полетел в специальный ящик, к своим собратьям. Богатство растет, растет. Скучно. Может быть, власть окажется веселее.
– Зови.
В комнату вошла красивая, но уже несколько перезрелая матрона в длинной столе[21], ниспадающей до пола. Она с изумлением уставилась на Катона.
– Но… ты так молод, великий… сможешь ли ты мне помочь?
Катон посмотрел на женщину особым, недавно обретенным зрением и тяжело вздохнул. Одно и то же, одно и то же!
– Муж надоел тебе еще до свадьбы, все дети – не от него. Ты привыкла покорять мужчин, потакать малейшей своей прихоти, и вдруг – неудача. Приглянулся смазливый мальчишка, ты вертишь перед ним хвостом, готова сама из тряпок вылезти, а он – ни в какую! Не нравишься ты ему, и все тут!
– Но я люблю его, люблю, люблю! – истерично разрыдалась женщина и упала в кресло, прикрыв лицо рукой. Впрочем, она умудрялась посматривать на Катона сквозь пальцы, и взгляд был вполне охотничий, изучающий.
– Давай, – сказал Катон и протянул к ней руку. – Что у тебя там?
Прядь волос, конечно! Катон прикрыл глаза и вступил в контакт.
– Ради него я готова на все, на все! – тараторила женщина. – Он просто не понимает, как я…
– Заткнись!
Женщина послушно замолчала и перестала плакать. Готово!
– Все, иди! Придет к тебе твой… сегодня же придет! – Катон специально употребил грубое слово, услышанное в тавернах: женщина была ему неприятна. Было