– Актриса! – без энтузиазма ответила Маша. – Играю в театре!
– Хотите сняться у меня в рекламе? – с ходу предложил режиссер.
– Чего? Стирального порошка?
– Ну почему же… Можно что-нибудь такое… эээ… женское.
Маша усмехнулась:
– Прокладок? Нет, спасибо! Я вообще рекламу терпеть не могу!
– Вы, наверное, грезите об Офелии? – Он едва не хихикнул.
– А хоть бы и так!
– Ну, как говорится, дай-то бог! Только вся штука в том, что он не всем дает. А желающих много… Так что прокладки и порошок не самый плохой вариант, детка! – снисходительно улыбнулся «кожаный пиджак».
В комнату вошел Саша. Увидев Машу в компании режиссера К., он переменился в лице. Девушка тут же встала из-за стола и, взяв Сашу за руку, потянула за собой в коридор.
– Он что, пристает к тебе? – гневно спросил Бушуев, когда они вышли.
– Успокойся! Никто ко мне не пристает!
– Скажи еще, что вы просто разговаривали об искусстве!
– К чему эта ревность? Не знала, что ты ревнивый!
– А вот, пожалуйста, знай!
Маша внутренне сжалась:
– Ну и зачем все это?
Он смутился:
– Ладно, Маруся, прости меня! Наверное, все дело в том, что я отчаянно комплексую и чувствую себя неудачником.
– Разве ты неудачник?! Что ты говоришь!
«Господи, зачем мы здесь? Чужая квартира, чужие люди!» – с тоской подумала Маша.
– Саша, идем домой, уже поздно!
Они вышли на улицу. Зашагали к метро. На полпути Бушуев остановился и, кинув взгляд на часы, охнул:
– Маруся, метро уже закрыто! Ах я осел! Как мы теперь доберемся до дома?
– Ничего, – она улыбнулась, – не огорчайся, как-нибудь дойдем.
Рядом затормозила серебристая иномарка.
– Ну что, братцы-кролики? – из машины высунулась знакомая морда режиссера К. – Далеко шлепать? Садитесь, подброшу!
Саша было намеревался послать его ко всем чертям, но, взглянув на усталую подругу, поблагодарил К. и попросил Машу сесть в машину.
Режиссер притормозил у их парадного. Прощаясь, протянул Саше визитку:
– Держи, поэт! Будут финансовые проблемы – обращайся! Нам в рекламе нужны хорошие копирайтеры!
Саша взял визитку, сдержанно кивнул на прощание. Придя домой, они сразу легли спать.
Утром, проснувшись, Маша обнаружила Сашу на кухне. Он курил. Пепельница перед ним была опять доверху заполнена окурками.
– Тебе не кажется, что ты слишком много куришь?
– Не знаю. Не думал об этом…
– Мог бы и подумать! – Она вспылила. – Совершенно очевидно, что ты гробишь свое здоровье!
Он мрачно усмехнулся:
– На свете есть и куда более очевидные вещи!
Маша нахмурилась, предчувствуя приближение грозы. Выражение лица любовника и тон его голоса не предвещали ничего хорошего.
– Ты о чем? – обреченно спросила она, уже догадываясь, что Саша имеет в виду.
– О том, что я занимаюсь не тем, чем следует! Потому что в наше время, как бы складно ты ни «подсюсюкивал ямбом», стихами бабло не заработать!
– Зачем сейчас об этом?!
– Прости, я, кажется, опять все испортил!
– Что случилось?
Она села рядом с ним.
– Ровным счетом ничего! Но чувствую себя паршиво, и ничто не радует.
– Тогда в чем смысл? Зачем ты здесь? Зачем я здесь?
Он нервно рассмеялся:
– А нет никакого смысла! Вообще ни в чем!
– И в нашей любви?
– Басманова, ехала бы ты на все четыре стороны! Не надо приносить себя в жертву!
– Ты хочешь, чтобы я уехала?
– Я не это хотел сказать. А другое… Например, то, что жертвенность у сестер Басмановых в крови!
– Зачем ты меня обижаешь?
Он вздохнул:
– Ладно, Маруся, прости. Это я во всем виноват. Накручиваю себя… Меня вчера ударили в область собственного достоинства, и я распереживался, как подросток. Смешно – вдруг возликовали все внутренние демоны, и я теперь маюсь от зубной боли уязвленного самолюбия, звенящей внутри гигантским злобным комаром.
Маша растерялась:
– Что ты, Саша? Комары какие-то, непонятные обиды… А при чем тут я? И наша любовь?
После долгой паузы он признался:
– Мне больно видеть, что ты устала. Я понимаю, эта жизнь не для тебя. Ты привыкла к лучшим условиям, и, пока я не могу их предложить, тебе лучше жить в Петербурге. Эта конура, как ни крути, не профессорская квартира на Мойке. А работать телом в массовках не лучшее занятие для талантливой актрисы.
– Что ты говоришь! – Она заплакала.
– Уезжай, так будет лучше для нас обоих, поверь!
– А как же ты?
– Я скоро приеду! И все будет хорошо! – Он вытер ей слезы. – Ну-ну, Маруся, не плачь! Собирайся! Я отвезу тебя на вокзал!
Маша чувствовала отчаяние, усталость и понимала, что у нее больше нет сил бороться за чувства.
А дальше все было как в каком-то сне. Или фильме. Словно Маша наблюдала за происходящим со стороны – вот по перрону идет Саша с ее чемоданом в руках, вот она сама, бледная, заплаканная, плетется следом, а вот, сверкая огнями, появляется поезд. Саша обнял ее на прощание.
– Мы скоро увидимся!
Она смотрела на него из окна вагона. Поезд тронулся, и девушка наконец поняла, что это не фильм и не сон. Войдя в купе, Маша разрыдалась, перепугав попутчиков своей экзальтированностью.
Глава 3
Недавно они переехали в новую просторную квартиру. Продажей старой, подбором новой, оформлением кредита занималась Лена. Тем не менее переезд и сопутствующие ему хлопоты оказались для Андрея весьма энергозатратным мероприятием. К тому же то обстоятельство, что квартира расположена в районе, удаленном от места его работы, Лена в расчет не приняла, и теперь ему приходилось тратить на перемещения от дома до института гораздо больше времени.
Вскоре после переезда жена затеяла грандиозный ремонт, который по причине своей постоянной занятости никак не могла закончить. Андрея раздражала затянувшаяся разруха, необустроенный быт, незнакомые люди, снующие по квартире, банки с краской и стремянки; по вечерам он не спешил возвращаться домой, тем более что его там никто не ждал – Лена работала допоздна, а Марина неделями гостила у бабушки. С кафедры он уходил последним из сотрудников, ужинал в скромном кафе, а придя домой, погружался в работу над диссертацией. Лена появлялась после десяти, усталая, раздраженная, и для общения у обоих не было ни сил, ни желания. Часто о том, что жена вернулась с работы, он догадывался по звукам телевизора, доносящимся из ее комнаты.
В этот вечер в привычный сценарий внесли изменения – навстречу Андрею выбежала дочь, а следом за ней в коридор вышла улыбающаяся Лена. Андрей растерялся и обрадовался настолько, что приветливо отозвался на приглашение жены поужинать вместе.
За ужином он попытался поговорить с дочерью, но девочка сегодня не была расположена к общению – Муся сосредоточенно вертела в руках ложку и не отвечала на его вопросы. Андрей отметил, что она подросла, вытянулась в длину, но по-прежнему такая же худенькая и задумчивая.
Слишком задумчивая: когда Марине исполнилось четыре года, выяснилось, что у девочки аутизм. Для окружающих она была словно заключена в раковину отчуждения, не всегда шла на контакт даже с самыми близкими людьми, мало и неохотно разговаривала, оставаясь погруженной в свой загадочный мир. Лена страшно переживала, считая аутизм болезнью. Однажды она очень эмоционально сказала Андрею, что их дочь будто «запечатана в панцирь, до нее не достучаться!». Андрей возразил, заметив, что Марина «просто не такая, как все!» – и жена с горечью подтвердила: «Да, не такая!» Лена любила дочь, но ее любовь сочеталась со странными приступами то сентиментальности, когда она бросалась перед девочкой на колени (вырывая у той какой-нибудь предмет, завладевший ее вниманием) и целовала ребенка, прижимая к себе, то нескрываемого раздражения.
Андрей чувствовал огромную вину перед Мариной, он многое бы отдал за то, чтобы наладить с ней контакт, но как раз никакого контакта и не было. Ему оставалось только надеяться, что, может, со временем что-то изменится.
– Как твои дела? – спросила Лена.
Андрей односложно ответил, что все хорошо, и из вежливости сделал ответный ход конем, выразив заинтересованность делами жены.
– Начинаем новый проект, – улыбнулась Лена. – Кстати, поздравь меня, я на днях покупаю новую машину!
Андрей отметил, что она изменилась внешне: новая стильная прическа, яркий макияж, взгляд очень уверенной в себе женщины…
– Дорогой, тебе нужно подписать кое-какие бумаги! – сказала Лена.
Андрей замялся:
– Слушай, а может, пора переоформить руководство фирмой на кого-то другого?
Иногда Лена просила его подписать те или иные документы, в суть которых он старался не вникать. Андрей находил подобную миссию утомительной и нелепой.
– На кого другого? – удивилась Лена.
– На тебя или твоего Анатолия!
– А смысл? Зачем нужна лишняя волокита и пустая трата времени? Неужели тебе сложно потратить несколько минут на эти бумаги? Я так часто тебя о чем-то прошу?!
Последняя фраза была сказана с определенной, многообещающей интонацией, которая не сулила Андрею ничего хорошего. Все Ленины истерики начинались с этой особенной интонации. Он понял, что жена начинает «заводиться».
Она раздраженно прикрикнула на дочь:
– Муся, не сутулься! Сколько раз можно повторять!
Андрей понял, что раздраженный выпад жены адресован ему. Какое-то время они молчали, и вдруг Муся разлила чай. Лена закричала на девочку.
– Зачем так? – укоризненно заметил Андрей.
– Прошу тебя, не вмешивайся! – вскинулась Лена.
– Я знаю, почему так происходит! – не сдержался Андрей.
– И почему же?
– Потому что Марина похожа на меня!
Лена задохнулась и не нашлась что ответить – он попал в точку. Ее на самом деле не могло не раздражать то, что их дочь так очевидно похожа на отца. Нос картошкой, жидкие волосы! А самое главное, в чем, впрочем, Лена боялась признаться самой себе, – в болезни дочери она винила Андрея.