– Я просто старалась что-то сделать, устроить так, как будет лучше для всех, – сказала Лена. – Мне не хотелось сидеть и ждать, когда Андрей наконец захочет по-настоящему зарабатывать. Он ушел в науку с головой и не желал замечать очевидного – что это никому не нужно. Господи, ну кому в наше время интересна филология? Когда люди и книг-то не читают?! А я должна была подумать о Мусиной жизни. Вам, конечно, легче всего оказалось записать меня в дуры и стервы (и все-то она сволочится, без всякой причины!), а может, я не дура и не стерва, а просто устала от ситуации, когда много лет ты и баба, и мужик, и коня останавливаешь, и в горящие избы скачешь, и берешь в банках кредиты, пытаясь хоть что-то заработать для семьи?! Думаешь, я злая? Может, и так… А ко мне кто-то был добрым? Включая вашу семью? Разве что бабушка. Если хочешь знать, Маша, я жалею о том, что наши отношения с ней не сложились. Только об этом и жалею. Молодая была, глупая, упрямая. Сейчас бы, наверное, постаралась выстроить отношения…
– Ну и что мне теперь, может, пожалеть тебя? – рассердилась Маша. – После всего, что было, ты вдруг приходишь и откровенничаешь?!
Лена пожала плечами:
– Думай что хочешь. Мне уже все равно.
– Тебя послушаешь, и получается, что ты – жертва?!
– Не знаю, – улыбнулась Лена. – Может, и так… Тебе, Маруся, нужно перестать ходить по черно-белой плитке… Тем более что ты актриса, тебе нужны и другие тона.
– Все это, конечно, безумно интересно и где-то для меня неожиданно, но что же, позволь спросить, дальше? Для Андрея, например?
Лена долго молчала, потом сказала:
– Дальше решать ему.
Глядя на несчастную, сломленную невестку, Маша испытывала странные чувства: не было радости и уж тем более пошлого ликования или мрачного удовлетворения от «аз воздам», была только горечь, безмерная усталость и более ничего.
– Я сейчас подумала, – сказала Лена, – что, если бы в тот день, десять лет назад, не случился этот инцидент с машинами (помнишь, когда мы пересеклись на дороге?), мы могли бы подружиться и многое сложилось бы по-другому.
Вместо ответа Маша спросила:
– Можно мне иногда приходить к вам, общаться с Мусей?
– Приходи, что ж…
Рядом с ними присели мужчина и женщина. Маша невольно взглянула на эту пару: он – в халате, большой, грузный, порядком растерянный, она – маленькая, седая, волнуется, пытается всучить ему кастрюлю с едой. Мужчина обреченно отбивается, бормочет: «Ну зачем, здесь же кормят!» Маша не удержалась от мысли, что и они с Леной выглядят столь же нелепо – у нее из пакета торчит длинная палка батона, у Лены и вовсе в сумке вареная курица.
– Знаешь, как ни странно, я рада, что этот разговор состоялся, – вздохнула Маша. – Я думала о тебе иначе… А ты просто несчастная женщина, как я… Как Полина, которая, кстати, вовсе не бесчувственная, холодная кукла… Как Татьяна… Все мы сестры по несчастью, и хотя бы потому нас следует простить и пожалеть.
– Я сейчас к Андрею… – тихо сказала Лена, поднимаясь. – Хочу предложить ему начать все сначала. Ведь было у нас и что-то хорошее, а потом ради Муси…
Маша смотрела ей вслед – как и сама Лена, она знала, что скажет Андрей.
Татьяна торопилась в больницу к брату, и вдруг запиликал телефон. Досадуя, что позвонили совершенно некстати, она взяла трубку, продолжая складывать в сумку продукты. Услышав этот голос, женщина застыла, и сумка выпала из рук.
– Таня! – сказал Сергей. – Я приехал!
Она молчала, чувствуя, как бешено колотится сердце.
– Почему ты молчишь? – спросил Сергей.
Тогда она задала вопрос, который, собственно, задавала последние недели, адресуя его и мирозданию, и Сергею:
– А где ты был так долго?
– Я все объясню! – заверил Сергей.
Она вздохнула – какая нелепость! – и со словами: «Не надо ничего объяснять, уже поздно!» – положила трубку.
Татьяна долго сидела с трубкой, слушая короткие гудки. Как странно, однако… Вот уж действительно наши желания сбываются, но в таком искаженном виде, что мы их не узнаем. Еще месяц назад она болела мечтой любить и быть любимой; это желание прошло через нее, как разрывная пуля, сделав ее несчастной, лишив прочих желаний и смыслов. И вот теперь, когда боль улеглась, когда она справилась со своим наваждением, болезненной привязанностью к Сергею, когда ее жизнь заполнена Юрой, когда на их семью свалилось столько бед: болезнь Андрея, продажа дома, – Сергей вдруг является и мило обещает «все объяснить»! Разве есть причины, которыми можно оправдать столь долгое молчание? И разве теперь между ними что-то возможно? С тех пор как она усыновила Юру, ее жизнь полностью изменилась, все свое время, душевные силы Татьяна отдает сыну, стремясь наверстать упущенное за те годы, что мальчик прожил без нее. Вряд ли Сергей захочет разделить с ней ответственность за ребенка, а если выбирать между личной жизнью и сыном, она, конечно, выбирает Юру. Значит, надо забыть Сергея, сосредоточиться на сыне, жить для него…
Вечером, возвращаясь из больницы, у своего парадного Татьяна увидела Сергея. Он бросился к ней, сказал, что им нужно поговорить. Татьяна отстранилась и, собрав волю в кулак, холодно ответила, что спешит. Сергей с горечью заметил, что у его молчания есть причины – могла бы и выслушать! Татьяна пожала плечами – а я не хочу ничего слышать, извини! – развернулась и пошла прочь. Он нагнал ее, взял за руку. Она решительно вырвалась и, зайдя в парадное, захлопнула дверь.
…Юра начал деловито накрывать на стол (парень старался помогать ей по хозяйству). Татьяна, чтобы не обидеть сына, честно поклевала приготовленный им ужин, хотя больше всего ей сейчас хотелось закрыться в своей комнате и пореветь всласть, пожалеть себя разнесчастную.
– Ешь! – нахмурился Юра. – Худая стала – просто жуть!
Татьяна грустно улыбнулась – Юрина забота казалась ей трогательной. Они поужинали, выпили чай. Обычно по вечерам они с Юрой устраивали «семейное чтение» – устраивались вместе на диване и читали вслух. Татьяна приобщала мальчика к «золотой» детской классике, подсовывала сыну свои любимые книги. После чтения они обычно обсуждали прочитанное, разговаривали обо всем на свете. Зная, что Юра ждал этого вечернего общения целый день, Татьяна чувствовала вину, потому что сегодня у нее ни на что не было сил. Она начала читать, но вскоре замолчала, уставившись в окно. Некоторое время Юра деликатно молчал, выжидая, потом все-таки прервал ее раздумья:
– Ма, что-то случилось?
– Нет, скорее не случилось, потому и грустно. Вырастешь – поймешь!
– Как будто сейчас не понимаю! – обиделся Юра. – Личная жизнь, да?
Татьяна усмехнулась – какой ты догадливый, сынок! – извинилась и, сославшись на усталость, пошла спать.
На следующий день, вернувшись с работы домой, она обнаружила там незваного гостя. Сергей с Юрой сидели на кухне. Сын поил гостя чаем. На столе в вазе стояли свежайшие розы.
– Что здесь происходит? – Ее голос зазвенел от гнева.
– Не видишь – чай пьем! – невозмутимо ответил Юра. – И ты давай садись с нами!
– Почему ты пускаешь в дом посторонних? – возмутилась Татьяна.
Юра достал из вазы конфету и спокойно заметил:
– Зачем так волноваться? Во-первых, он не посторонний, он назвался твоим другом, а во-вторых, будем считать, он ко мне пришел! Раз я тут живу – имею право принимать кого хочу!
– Ты права не качай! – прикрикнула Татьяна и осеклась – чего, собственно, она кричит на ребенка, он-то тут при чем?!
– Может, все-таки чаю налить? – улыбнулся Юра.
– Налей! – неожиданно согласилась Татьяна и села за стол.
Она пила чай, стараясь не смотреть на Сергея. Тот тоже казался смущенным.
Юра взглянул на них и хмыкнул:
– А говорите, что друзья… Не понимаю!
Татьяна с Сергеем промолчали.
– Кажется, она на вас обижена! – заметил Юра. – Я по ее лицу вижу. Вообще, она добрая, вы не думайте!
– Я знаю, – кивнул Листик.
– Это надо постараться, чтобы ее довести! Вот вы, например, чего такого сделали? – спросил Юра.
– Понимаешь, какая штука, парень, – начал Сергей, – я действительно виноват. Исчез на два месяца, не звонил… Могу представить, что обо мне теперь думает Татьяна. Но у меня есть оправдание…
Татьяна не сдержалась и выразительно посмотрела на Сергея – ну-ну!
– В сентябре, вернувшись в Прагу из Петербурга, я заболел. И вот незадача, на два месяца выпал из жизни. Оно, конечно, следовало бы предупредить знакомых, – Сергей усмехнулся, – но такие вещи, как болезнь, сложно предугадать и спланировать.
Татьяна почувствовала, как у нее что-то оборвалось в груди:
– Что с тобой было?
В голосе волнение, тревога, какая тут, к чертовой матери, гордость!
– Наверное, в Петербурге сильно простудился, лечиться не стал, это уж как водится, и в итоге загремел в больницу с воспалением легких! – Сергей нервно постукивал пальцами по краю стола.
– Неужели пневмония в наше время способна вывести человека из строя на два месяца? – спросила Татьяна.
Сергей пожал плечами:
– На счет пневмонии не знаю. Изобретение пенициллина, понятное дело, сильно упростило задачу. Но я в этот раз получил по полной программе, приплюсовав к своим болячкам еще и заражение крови – врачебная ошибка, последствия которой свалили меня с ног еще на полтора месяца. Вот так все неудачно совпало, хотя доктора уверяли, что мне еще повезло, мог и вообще не выкарабкаться.
«Как странно, – подумала Татьяна, – примерно в это время тяжело болел Юра. Даже болезнь та же самая…»
Помолчав, она спросила:
– А сейчас с тобой все в порядке?
– Да, – ответил Сергей.
– Но разве позвонить, предупредить было нельзя? – Она осеклась.
Сергей вздохнул:
– Я, вероятно, не сумею объяснить… Сначала я просто не мог сообщить тебе, потому что в разобранном виде валялся в больнице, потом боялся напугать, понимал, что ты захочешь приехать, а я не мог допустить, чтобы ты увидела меня слабым…