Ночь была бессонной. Ася не могла дождаться, когда же, наконец, наступит утро. Она лежала на кровати, даже не раздеваясь, и вновь и вновь смаковала чудесные мгновения. Взгляд Дэвида… его голос, улыбка и смех… и то прикосновение, когда они вместе фотографировались… совсем лёгкое, ненавязчивое объятие… и его губы, которые были близко-близко…
Её так и подмывало позвонить девчонкам и пригласить их к себе, чтобы поделиться распиравшим её счастьем. Но Ася решила приберечь сенсацию до утра. Сейчас всё равно уже поздно, а вот завтра она предъявит им не только рассказ, но и их совместные фотографии с Дэвидом Копперфильдом! То-то они обалдеют! Можно, кстати, даже приврать для красного словца, что Дэвид выпросил у неё телефончик…
Еле-еле дотерпев до рассвета, Ася торопливо приняла душ, запихнула себе в рот бутерброд «с маслой и сырой», как она говорила в детстве, и, прихлёбывая на ходу обжигающий чай, выскочила в прихожую, где схватилась за сапоги. Раньше всего – в восемь утра – открывалась фотолаборатория, которая находилась у чёрта на рогах. Придётся ехать туда на метро с двумя пересадками. Можно, конечно, проявить плёнку и где-нибудь поближе, возле дома, но тогда придётся ждать аж до десяти часов! На это Ася пойти не могла, промедление было подобно смерти.
– Куда ты, Аська? – крикнула ей вслед мама, только-только проснувшаяся и выползшая на кухню завтракать. – Время – семь, у тебя же пары в девять начинаются!
Но входная дверь уже хлопнула – а дочери и след простыл.
К фотолаборатории она подъехала аж за полчаса до открытия и потом нервно приплясывала перед входом, зябко ёжась от противно моросящего сентябрьского дождика (зонт, конечно же, впопыхах забыла). К восьми утра её нервы были натянуты как струна. Ася топталась на узком крылечке, переминалась с ноги на ногу, проклинала последними словами непунктуальность работников и уже готовилась психануть, начав выламывать дверь. Но к счастью, вскоре появился молоденький сотрудник лаборатории – один-единственный – и отпер замок, с некоторым изумлением покосившись на алчущую проявки Асю, которая рванула внутрь чуть ли не вперёд него самого.
Парнишка ещё не успел занять своё рабочее место, как Ася уже выложила ему на стол плёнку и с тревогой спросила:
– А когда фотографии будут напечатаны?
– Проявка – через час. Бесплатно, если печать тоже будете заказывать у нас. Фото напечатаем к завтрашнему утру, – отозвался лаборант, принимая плёнку и упаковывая её в специальный конвертик.
Ася чуть не взвыла.
– Только к завтрашнему утру?! А сегодня никак не получится? – взмолилась она. – Мне и нужно-то всего несколько кадров…
– Ну… – парнишка уставился на Асю изучающим взглядом и смягчился: то ли из-за её красоты, то ли из-за неподдельного отчаяния, которое явственно читалось на этом прелестном личике. – Если доплатите за срочность, то можно и сегодня. Через пару-тройку часов приходите, будет готово. Так какие именно кадры вам нужно отпечатать и в каком формате?..
Эти пару часов Ася просто бегала кругами вокруг здания, в котором располагалась фотолаборатория. Можно было, конечно, зайти в какое-нибудь кафе неподалёку, выпить кофе и почитать книжку в тепле… Но движение – единственное, что успокаивало Асю при сильном волнении. Да и всё равно ей не удалось бы сосредоточиться над книгой, мысли витали слишком далеко от чужих вымышленных страстей. Её даже не сильно беспокоил тот факт, что она прогуливает лекции в самом начале учебного года – да наплевать, наплевать!..
– Сожалею, девушка, – молодой лаборант качал головой и выглядел действительно очень огорчённым, – но напечатать фотографии не удалось. Ваша плёнка засвечена с самого начала, а затем идут какие-то странные кадры с ковром на стене…
Асе показалось, что она сейчас умрёт.
– Как засвечена? – жутким голосом переспросила она. Парнишка сочувственно развёл руками:
– В начале – несколько совершенно белых кадров. Очевидно, вы ненароком приоткрыли заднюю панель фотоаппарата и засветили первые снимки… Мне правда очень жаль, – добавил он, обеспокоенно наблюдая за тем, как переменилось её лицо. Словно ей только что сообщили о смерти любимого человека…
Ненароком приоткрыла?! Да Ася тряслась над этой плёнкой, как наседка-клуша над цыплятами!
– Может быть, это какая-то ошибка? – изо всех сил желая ей помочь, произнёс паренёк. – Вдруг вы нечаянно принесли засвеченную плёнку, а нужная осталась дома, и на ней все кадры в порядке?
Да Ася отдала бы всё на свете, чтобы это было действительно так. Но увы и ах – плёнка существовала только одна (если не считать той, что выбросил охранник в Кремлёвском дворце), и она была безнадёжно испорчена.
Тут вдруг её осенило – да ведь это дело рук поганого плешивого репортёришки! Он был ужасно обозлён тем фактом, что Ася перетянула на себя всю его славу. И хотя репортаж в итоге получился отменным, даже оператор показал ей большой палец и сказал, что ей нужно работать в их команде, в Останкино, тот мерзкий тип всё равно дулся всю дорогу до метро, подчёркнуто игнорируя Асю. Даже попрощался сквозь зубы. Ну конечно же, этот скот специально засветил плёнку, когда их фотографировал! Отомстил! Господи, уж лучше бы она попросила это сделать кого-то другого… Хотя бы улыбчивого менеджера Дэвида.
– Нет, – отозвалась она бесцветным голосом. – Никакой ошибки. Спасибо…
Ей было стыдно признаваться девчонкам в том, что её кинули. Ася вообще не выносила выглядеть лузером. Пусть хотя бы в чужих глазах она – всегда на коне, вечная победительница. Поэтому Ася не стала рассказывать историю с засвеченной плёнкой. Зато уж в повествовании о том, как она брала интервью у Дэвида Копперфильда, она не поскупилась на красочные детали!
Разумеется, она записала на видео выпуск новостей, в котором показали её репортаж. И хотя сама Ася мелькнула в кадре всего пару раз – в основном была видна лишь её рука с микрофоном, и даже её голоса практически не было слышно, поскольку сверху наложили голос переводчика – эта запись грела ей душу, хоть немного восполняя ущерб от испорченной плёнки.
Рита с Нелькой традиционно завидовали и смотрели на Асю с восхищением. Есть ли в этом мире хоть что-то, чего она не может добиться? То, что ей не по зубам? Тем более, Ася преподнесла всё случившееся с ней в Кремлёвском дворце с триумфальным видом победительницы. Договорилась даже до того, что руководство канала затем чуть ли не в ногах у неё валялось, зазывая к себе работать на постоянной основе. И что Дэвид рассыпался в комплиментах и любезностях… Вот только фотосъёмка была категорически запрещена, сетовала Ася – и в общем-то, не грешила против истины.
Репортаж подруги засмотрели вместе с ней до дыр и нашли, что Дэвид просто лапочка, и что они с Асей неплохо смотрятся вместе.
– Но, всё-таки, он старый, – вздохнула шестнадцатилетняя Рита с выражением лица «Платон мне друг, но истина дороже». – Ему вот-вот стукнет сорок один год, это же кошмар! Никогда бы не смогла встречаться с мужчиной, который по возрасту годится мне в отцы, – убеждённо подытожила она.
РИТА
В июле 1998 года Рита с блеском поступила на кафедру хореографии питерского института культуры. А ровно через месяц, как гром среди ясного неба, грянул дефолт…
Конечно, Рите с бабушкой приходилось нелегко и раньше. Все эти годы после развала великой некогда страны они жили впроголодь. Особенно трудно стало после смерти дедушки – но ничего, сдюжили. Крутились-вертелись, трудились в поте лица, экономили и подрабатывали. Однако к девяносто седьмому стало казаться, что жизнь потихоньку налаживается, что «лучшее, конечно, впереди». Да и Рита начала зарабатывать вполне приличные деньги за выступления с Дианой Валерьевной – ей даже удалось скопить кое-какую сумму на своё будущее обучение. Они с бабушкой хранили эти скромные сбережения в серванте, в пустой фарфоровой супнице, гордясь тем, что не доверились мошенникам типа «МММ», чьи финансовые махинации несколько лет назад потрясли всю страну. Они считали себя крайне прозорливыми и предусмотрительными, поэтому август девяносто восьмого показался им настоящим концом света. Истинным апокалипсисом…
– Что же теперь будет, Ритуля? – плакала бабушка, когда все их накопления превратились в пшик. Имеющихся денег не хватило бы даже на то, чтобы закупиться продуктами на неделю. Так… разок в магазин сходить, да на пустые прилавки полюбоваться. – Как будем жить? На что?!
Рита сдерживалась и не распускала нюни, однако и сама пребывала в смятении, попутно вслух бормоча какие-то неубедительные слова утешения старушке.
Счастливчиков, предчувствовавших обвал рубля и успевших заблаговременно обменять «деревянные» на «зелёные», среди их знакомых можно было пересчитать по пальцам одной руки. Все остальные оказались такими же нищими, как и они сами. Все сидели у разбитого корыта, выли и сосали лапу. Даже хлеб покупали теперь уже даже не половинками, а четвертинками. Да и то – чёрный…
Кто-то отчаянно пытался обменять жалкие оставшиеся гроши на доллары, опасаясь ещё большего падения рубля. В редких открытых обменниках в те августовские дни царила давка и вились бесконечные змеиные очереди…
Зарплату не платили никому и нигде. Даже в «Останкино». Ася жаловалась подруге, что родители продолжают ходить на работу лишь потому, что их там хотя бы кормят. Что касается научных работников вроде Нелькиных отца и матери, то они и вовсе стали никому не нужны.
И вновь их выручила столь ненавистная Рите фазенда.
Весь конец августа и начало сентября они с бабушкой провели на грядках за сбором урожая для последующей продажи и консервации. Рита запомнила этот период отдельными картинками: ягоды, фрукты и овощи… бесконечная стерилизация и закрутка… ряды пузатых стеклянных банок, выстроившихся на полу вдоль стен и накрытые полотенчиком…
Наконец, немного разогнувшись и с облегчением констатируя, что с голоду, вроде бы, они не помрут, бабушка спросила:
– А когда же ты в институт поедешь, Ритуля? Занятия уже две недели как начались.