– Ну какой институт, ба! – с досадой отмахнулась Рита, вытирая тыльной стороной ладони взмокший лоб. – Не до него теперь. И прекрати этот разговор. Я тебя сейчас тут одну не брошу, – раздражённо заключила она.
Рита, сама того не желая, рассердилась на бабушку за то, что та наступила ей на больную мозоль. Ведь учёба в Питере была её голубой мечтой…
В этот город она влюбилась с первого взгляда – и навсегда. Если Москва всегда казалась Рите неряшливой, аляповато разодетой и крикливой толстухой-купчихой, то Питер девяностых представлялся ей красавцем-аристократом, которого не портит даже некоторая неухоженность и запущенность облика.
Впервые она очутилась в городе на Неве благодаря всё той же Диане Валерьевне. В северной столице проходил конкурс «Танцы народов мира», и преподавательница уговорила девочку поучаствовать с сольным номером. Рита заняла тогда третье место среди юниоров, а конкуренция была неслабая. Ей пришлось состязаться и со знойными «бразильскими» танцорами, и с зажигательными «испанцами», и с развесёлыми «цыганами», и с дикими «африканцами», и с горячими «кавказцами», и даже с утончёнными «индийцами», но не это главное. Она была потрясена красотой Петербурга и очарована им навеки…
Как раз в то время на экраны вышел фильм Алексея Балабанова «Брат» и сразу же приобрёл статус культового. Образ Данилы Багрова, простого русского парня в сером свитере и с неизменным плеером, стал самой узнаваемой фигурой национального кинематографа. Фразы из фильма цитировал каждый второй. «Вот ты умный, немец… Скажи мне – мы зачем живём?» «Не брат ты мне, гнида черножопая!» «Скоро всей вашей Америке – кирдык». Рита с Нелькой бегали к Асе на девятый этаж и смотрели у неё видеокассету с «Братом» не менее пятнадцати раз, захваченные романтикой бандитизма и мрачноватой красотой петербургских улиц. Питер и сам был полноправным героем этого фильма… Ритиным подругам уже посчастливилось там побывать – Ася ездила со школьной экскурсией, а Нелька с родителями. Рита отчаянно завидовала им, но даже в самых смелых фантазиях не могла себе представить, что скоро и ей представится такая возможность.
…Она гуляла вдоль канала Грибоедова и по набережной реки Мойки, любовалась Медным всадником и Исаакиевским собором, застывала в благоговейном трепете перед Зимним… Это, бесспорно, был её город. Она поняла, что хочет здесь жить…
Мысль об учёбе в питерском институте культуры пришла ей в голову практически сразу, но Рита целый год трусливо гнала её прочь, убеждая себя в том, что, во-первых, сама на бюджетное отделение ни за что не поступит, а во-вторых, эту затею явно не одобрит бабушка. К чему внучке ехать аж в Петербург, если в Москве этих институтов… Поступай – не хочу! В родном городе жизнь всяко дешевле обойдётся, чем в чужом, неприветливом и практически незнакомом Питере, в котором, к тому же (если верить телевизионным новостям), царит разгул криминала.
Так и не признаваясь себе вслух в том, что это – не просто глупая детская «хотелка», а вполне серьёзные намерения, Рита поехала на вступительные экзамены. «Это же так, понарошку… – говорила она себе. – Просто хохмы ради. Да кто меня туда возьмёт, разбежалась! Всего лишь попробовать… прикольно ведь».
На творческих испытаниях нужно было продемонстрировать свои балетные навыки, а также русский народный танец. Если с первым заданием Рита кое-как справилась (сказалась детская мечта стать балериной), то со вторым вышел полный провал. Она, конечно, сымпровизировала какую-то невероятную стилизацию с притопами, прихлопами и вращениями (руки в боки, весёлый взвизг) … Но это была чистой воды самодеятельность.
– Довольно, довольно! – замахала на неё морщинистыми лапками одна из членов приёмной комиссии. – Деточка, вы где-нибудь занимались танцами профессионально?
– Студия восточного танца «Хабиби», – отрекомендовалась Рита. – Город Москва.
– Ясно… – дама многозначительно поджала сухой накрашенный лоскуток губ. – Ну, что я вам могу сказать… Если честно – техника отвратительная. Проще говоря, у вас её просто нет!
Рита опустила голову, изо всех силёнок уговаривая себя, что не больно-то и хотелось.
– Но пластика, пластика! – продолжала дама с воодушевлением. – Вы же гибкая, как лиана. Из вас можно вить верёвки – в прямом, а не переносном смысле. Такая пластика, такая врождённая грация – одна на тысячу! Деточка, вы чудо как талантливы. Добро пожаловать в следующий тур!
И ровно с этого момента вся Ритина затея перестала быть «просто шуткой». Она поняла, что дико, до одури, до зубовного скрежета хочет поступить!
Её приняли. Откладывать разговор с бабушкой (которая пребывала в счастливой уверенности, что внучка поехала в Питер просто погулять, отдохнуть, развеяться, отметить окончание школы) больше было нельзя. Настала пора признаваться. Рита вывалила старушке всё от начала до конца и замерла в ожидании головомойки.
Бабушка коротко всплакнула, но неожиданно не стала устраивать бурных сцен. «Это твоя жизнь, Ритуля, – сказала она ей, утирая слёзы платочком. – Почему ты должна чувствовать себя привязанной к моей юбке? Твой выбор, твоё право самой искать свою дорогу. Я не могу тебе помешать или остановить. Вон, мать твою старалась привязать к дому, к семье… а что вышло? Где эта кукушка теперь? И след её простыл…»
– …Я тебя сейчас тут одну не брошу! – сердито буркнула Рита, отворачиваясь. Но бабушка мягко взяла её лицо за подбородок и заставила взглянуть себе в глаза.
– Ты что это такое удумала, а? – спросила она строго. – Учёбу бросить, даже не начавши? Потерять целый год? Сиднем возле старухи сидеть? Да на кой ты мне тут нужна!
Рита вытаращила глаза, а бабушка продолжала:
– Чтобы завтра же и духу твоего здесь не было! Собери-ка вещи, возьми самое необходимое, вот ведь – не зря солений и варений накрутили, повезёшь с собой. В общежитии сама будешь кушать и соседок угостишь.
– Ба, да у меня даже и денег-то на билет нет, – призналась Рита, боясь полностью отдаться всплеснувшейся в груди сумасшедшей и радостной надежде.
– Уж на билет-то я тебе наскребу, – пообещала бабушка. – Вон, пойду к Семёновне в семнадцатую, она мне давно за огурчики отдать обещала. У неё сын из этих, «новых русских»… у неё деньжата всегда водятся.
– Спасибо, бабуленька-роднуленька!!! – и Рита кинулась к ней на шею.
Сразу на входе в студенческое общежитие в нос ударял резкий запах древних старушек и старой мебели. Даже на последнем курсе четыре года спустя, когда, казалось бы, давно пора привыкнуть к этом неповторимому «аромату», Рита, забегая в общагу, на несколько секунд впадала в оторопь.
Впрочем, это было лишь одним из многочисленных неудобств. Удручающая бедность обшарпанной общежитской обстановки снилась ей затем ночами много лет, даже когда учёба осталась лишь далёким воспоминанием.
Комната, которую пришлось делить с тремя другими девушками, продувалась насквозь всеми ветрами. Сквозняки гуляли по коридорам, из оконных щелей вечно тянуло, сколько ты их ни заклеивай, а горячая вода подавалась, похоже, по принципу «как бог на душу положит». За любовь к хмурому и пасмурному Питеру приходилось платить постоянными простудами и воспалениями – казённые грубые одеяла самых мрачных расцветок совершенно не спасали от холода.
Общая душевая была отдельным испытанием. Рита никогда в жизни не чувствовала себя настолько униженной, как при водных процедурах в общаге. Мыться приходилось буквально у всех на глазах – между условными кабинками не было даже перегородок, не то что дверей. Справа и слева от тебя – чужие голые намыленные тела, а перед тобой, на скамеечке – очередь из других страждущих. Рита дико смущалась, съёживалась, поворачивалась лицом к стене и торопливо тёрла себя мочалкой, стараясь побыстрее разделаться с этим процессом, который походил больше на надругательство над женским достоинством, чем на мытьё. Толстухи с вокального отделения украдкой поджимали животы и расправляли грудные клетки, явно комплексуя на фоне худощавых, с торчащими рёбрами, фигурок танцовщиц, с их ровными спинками и балетной осанкой.
Завидная фигура была вызвана не столько постоянным недоеданием, сколько требованием педагогов держать себя в форме. Хотя и голодали тоже, чего уж скрывать…
Выживали, как могли. Скидывались со стипендии чуть ли не целым курсом и дружно ехали на оптовый рынок, где покупали на всех мешок самой дешёвой картошки – мелкой, как фасоль. Затем варили её в мундире (у кого хватило бы терпения чистить эту мелочь?) и дружно уплетали с солью и маринованными огурчиками. Бабушкины деликатесы прославились на всю общагу: и огурцы с помидорами в сладковато-солёном рассоле, и острые баклажаны, и рыже-золотистая кабачковая икра, и нежнейшее, сладчайшее, как мёд, варенье… Про компоты, это нектар богов, не стоит даже и упоминать! Каждый норовил напроситься к девушкам в комнату на ужин – все знали, что за трапезой на стол непременно будет выставлена очередная драгоценная банка…
Рита не могла часто ездить домой, но бабушка передавала ей сумки с через знакомую проводницу, и девушка затем пёрла их с вокзала, обливаясь потом и то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух и дать хоть немного отдыха рукам, оттянутым тяжеленным стеклянным грузом.
– Эх… сюда бы сливочного маслица кусочек… или хотя бы маргарина, – мечтательно вздыхала Ритина верная подружка студенческих лет, Ниночка Малютина, уплетая исходящую паром картошку и закусывая хрустящей и сочной квашеной капусткой – разумеется, тоже продуктом бабушкиного производства.
– Хочешь нажрать жопу, как у Женуарии? – невозмутимо интересовался кто-нибудь из соседок, и все принимались дружно хохотать.
Напольные весы стояли практически в каждой комнате: студентки очень переживали перед еженедельными контрольными взвешиваниями в институте и худо-бедно старались контролировать массу тела самостоятельно.
«Стипухи», конечно, не хватало практически ни на что, кроме самых необходимых и простых продуктов питания. Но всё-таки Рита старалась учиться как можно лучше, чтобы получать повышенную стипендию. Она не могла позволить себе роскоши расслабиться и скатиться на четвёрки, не говоря уж о трояках.