Шарлотта переключилась на Раскасса и увидела, что тот уставился на строку кроссворда – слово из четырех букв, означающее подземное ограждение.
– Хаха! – крикнула Шарлотта через весь качающийся автобус.
– Что там у тебя смешного? – откликнулся он.
– Подземное ограждение называется «хаха» – объяснила Шарлотта.
Он написал на полях газеты: «Ты б допивала бтлк и засыпала. Завтра мн. дел».
– Ха-ха! – сказала Шарлотта и последовала его совету.
Когда в восемь утра Фрэнк Маррити прошел по гравийной дорожке, чтобы забрать «Лос-Анджелес Таймс», сразу за цепной оградкой стоял зеленый «Рамблер-универсал».
Фрэнк проснулся раньше Дафны и выбрался из-под одеяла, не потревожив дочь. В пижаме и шлепанцах он прокрался на кухню – позвонить в колледж и приготовить завтрак.
Объяснив секретарю факультета английского языка, что сегодня не приедет, он вскипятил на плите молоко и налил его в две тарелки с растворимыми овсяными хлопьями, после чего замешал в каждую по столовой ложке взбитых сливок и по чайной – ликера «Южный комфорт». Он как раз нес миски на кухонный стол, когда показалась Дафна.
– Я только что заглянула к себе в комнату, – сказала она, пододвигая стул.
– Сегодня наведем порядок, – заверил ее Маррити.
– Сумасшедший вчера был день, – только и ответила дочь, принимаясь за овсянку.
– Самый сумасшедший, – согласился он.
Хорошо, что Дафна промолчала насчет «завтрака для больной дочки», который он приготовил вместо обычных мюсли или яичницы с ветчиной, – Фрэнк, помнивший, как она давилась за ужином вчера вечером, решил пока что не давать ей ничего, что нужно жевать.
Зазвонил телефон, но он решил не вставать – пусть отвечает автоответчик.
«Вы позвонили Маррити, – произнес его записанный голос, – но мы сейчас не можем подойти к телефону. Оставьте сообщение и ваш номер, мы вам перезвоним». После сигнала и двухсекундной паузы послышался длинный гудок, который вскоре оборвался.
Фрэнк взглянул на Дафну. Девочка хмурилась, и ему на миг почудилось, что дочку встревожил не оставшийся без ответа звонок, а его голос, прозвучавший с дальнего конца комнаты.
Черно-белый кот вскочил на стол, задев вчерашнюю газету, Дафна согнала его и стала рассеянно просматривать заголовки.
– Вчера было десять лет со смерти Элвиса, – сообщила она. – Интересно, духи возвращаются на годовщину?
– Пойду оденусь и схожу за свежей газетой, – сказал Маррити, отодвигая свой стул.
В лучах восходящего солнца на дорожку ложились длинные тени лимонного и персикового деревьев, а на юге небо светилось глубокой прохладной синевой. Крошечные белые хлопья пепла, медленно кружа в воздухе, взблескивали на солнце, а на севере над горами клубился белый дым.
Газета лежала на гравии у самых ворот, но Маррити уже заметил зеленый «Рамблер» и, медленно пройдя мимо газеты, не сводя взгляда с машины, отпер замок. За рулем сидел, тоже уставившись на Фрэнка, тот самый седой старик, который вчера заехал к ним на дорожку, но тут же дал задний ход и скрылся.
Маррити толкнул ворота и вышел на улицу, направляясь к водительскому окну. Оно было опущено.
Фрэнк не успел и рта раскрыть, как заговорил старик:
– Она позвонила мне вчера рано утром. Разрешила взять ее машину.
Маррити уставился на морщинистое дряблое лицо под причесанными седыми волосами, соображая, где мог его видеть.
– И вы разбили окно в кухне и влезли к ней, чтобы взять ключи, – догадался он. – Кто вы? И зачем приехали сюда?
– Приехал, чтобы… – старик вроде бы тронул дверную ручку, но сразу передумал выходить. Откинулся на спинку сиденья. – Это не так просто объяснить.
Голос у него был хриплым, как у застарелого курильщика и пьяницы.
– Я Дерек Маррити.
У Маррити закружилась голова, в желудке похолодело. Он отступил назад, чтобы не потерять равновесие, но ответил ровным голосом:
– Вы – мой отец?
– Да, я. Твоя бабушка… моя мать… послушай, парень… она сказала, мне лучше… сказала, что для всех будет лучше, если я уйду. Тогда, в 55-м. Теперь она умерла и не сможет больше меня шантажировать. Я мог бы убить ее и остаться – может, так и надо было, но как убить собственную мать?
– Ты убил мою мать.
Старик выдохнул сквозь стиснутые зубы.
– Черт возьми, мальчик, разве я знал? Я высылал твоей бабке деньги, чтобы она передавала Веронике. И письма. Думаю, твоя бабка оставляла деньги себе, а письма выбрасывала. На нее похоже.
– Ты оставил с ней своих детей.
– А ты бы предпочел приемную семью? Разве Грамотейка плохо о вас заботилась? Не забывай, она не предвидела, что Вероника покончит с собой.
Фрэнку захотелось рассказать этому старику о пьяных, безнадежных последних днях Вероники – и захотелось, очень захотелось выслушать его ответ, но здесь, на улице, было не место. Вместо этого он спросил:
– Кем был отец Грамотейки? Как на самом деле звали Просперо?
Старик покачал седой головой.
– Тебя это не касается, мальчик. Пусть будет Проспер О.
– Альберт Эйнштейн, – подсказала из тени за приоткрытой калиткой Дафна.
– Даф! – прикрикнул испуганный Маррити, шагнув к ней, – Тебе здесь нечего делать. Это…
– Твой отец, – закончила за него Дафна. Она была еще в пижаме, стояла на гравии босыми ногами. – Ты представил себе Альберта Эйнштейна, скажешь, нет, пап? Старого ученого со всклокоченными волосами.
Она вышла за ворота в холодный косой луч и, подойдя к отцу, взяла его за руку.
– Почему Грамотейка вас шантажировала? – обратилась она к старику.
– Даф, – взмолился Маррити, – мы ведь не знаем, кто этот человек. Иди, подожди меня в доме!
– Хорошо. Но он наверняка твой отец – очень на тебя похож.
Дафна выпустила руку Фрэнка и, миновав ворота, побежала обратно, вверх по дорожке.
Маррити невольно покосился в сторону человека за рулем, хотя по его взгляду тот мог заметить, что Фрэнку замечание Дафны не польстило.
Однако его отец сидел, зажмурив глаза и нахмурившись, словно у него вдруг схватило живот.
– Ты в порядке? – окликнул его Маррити.
Старик открыл глаза и промокнул их рукавом нейлоновой куртки. Потом глубоко вдохнул и выдохнул.
– Надеюсь, надеюсь. Что она сказала?
– Сказала, что ты на меня похож.
– Подбородок Маррити, – сказал его отец с горькой улыбкой, – и в глазах, мне кажется, что-то есть, и в переносице. Посмотри на фотографии Эйнштейна тридцатых годов.
– Я думал, мы ирландцы.
– Мой отец, может, и был – или кем там Фердинанд приходился Миранде, моей матери. А вот звали его не Маррити – это девичья фамилия твоей бабки, только она добавила второе «р», чтобы звучало по-ирландски. Фамилия венгерская, сербского происхождения. Кажется, я не первый никудышный отец в нашей семье. Правда, у меня – я в этом абсолютно уверен – не было выбора. – Он открыл и снова закрыл рот, а потом добавил: – Мне жаль. Не могу выразить, как мне жаль.
Маррити ответил колкой улыбкой.
– Может, и жаль. Только жалостью уже не поможешь.
Помолчав, его отец кивнул.
– Наверно, не поможешь. Пустишь меня в дом?
Маррити даже удивился.
– Нет, конечно! Можем как-нибудь встретиться – оставь мне свой телефон. Между прочим, отсюда тебе лучше уйти пешком, я запомнил номер машины и намерен сообщить об угоне.
– Пустишь меня? – повторил старик. – Вчера умерла моя мать… твоя бабушка.
Маррити насупился. Ему не хотелось бы задавать больные вопросы при Дафне, но, может быть, для начала они смогут обойтись и без больных вопросов. А если прогнать старика сейчас, он может больше и не вернуться, и ему будет нестерпимо больно – опять.
Маррити тяжело вздохнул.
– Конечно, ты можешь зайти. Но обещай мне, что как только я скажу, что тебе пора, ты не будешь устраивать сцен и просто уйдешь.
– Согласен.
Берт Малк, пригнувшись под откинутой крышкой капота арендованного «Форда LTD» на противоположной стороне улицы через несколько домов, не рискнул выпрямиться, чтобы взглянуть вслед Маррити и старику из зеленого универсала; впрочем, он заметил, что старик хромает, и логично предположил, что идут они в дом к Маррити. Девочку, выбежавшую из дома в пижаме и после короткого разговора вернувшуюся обратно, Малк успел рассмотреть.
Он положил на радиатор ящик с инструментами и сделал вид, что возится с клеммами на аккумуляторной батарее. Малк простоял так уже десять минут, то склоняясь над мотором, то садясь за руль, словно пытаясь завести машину. Вскоре придется уехать.
Поселок располагался за пределами Сан-Бернардино: здесь не было ни светофоров, ни тротуаров. Малк стоял на клочке травы, примятой и изрытой колесами. В доме, перед которым он припарковался, окна и дверь были забиты фанерой, а на дорожке громоздился коричневый мусорный бак едва ли не больше самого дома.
С восточного конца улицы к нему медленно приближался синий BMW. Малк склонился над аккумулятором, словно высматривая на устройстве ржавчину.
BMW проехал мимо, моргнул тормозными огнями у дома Маррити, но миновал и его. В заднем окне тускло отражался солнечный свет. Машина притормозила у знака остановки на западном конце квартала и свернула направо.
С бесстрастным лицом он принялся швырять инструменты обратно в ящик. Пора убираться, подумал он.
Женщину, сидевшую рядом с водителем, он четыре минуты назад видел на пассажирском месте в «Хонде Прелюд», медленно проехавшей, между прочим, в том же направлении, с востока на запад. Он взял себе на заметку: волосы темные, до плеч, стройная, за тридцать, в темных очках и голубой блузке с короткими рукавами. Настоящая пцаца[7], подумал он, красотка-брюнетка. Оба раза, проезжая, она смотрела прямо перед собой, не оборачиваясь на дом Маррити, и вполне могла сойти за местную жительницу, если бы не оказалась два раза подряд в разных машинах с разными шоферами.
Малк защелкнул ящик с инструментами и убрал рычаг, поддерживающий капот. Пора было убираться.