ета[9]. Три года назад еще были живы двое людей, которые видели этот фильм, но Пол Ивэно умер в 84-м, а Джорджия Хейл в 85-м.
– Очевидно, Чаплин сжег не все копии, – сказал Малк.
– Верно. Это наверняка была его собственная копия, сохраненная вопреки совету Эйнштейна.
Боззарис удивленно уставился на него:
– Эйнштейн советовал сжечь все?
– Да, – кивнул Лепидопт. – Эту похоронили вместе с Чаплином, но Лизерль ее как-то заполучила. Помните, Маррити сказал, что после смерти Чаплина она ездила в Швейцарию? Теперь, я уверен, не осталось ни одной копии фильма – оригинальную пленку Чаплин наверняка уничтожил после того, как перегнал его на видеокассету.
– Опасно оставлять такие вещи где попало, – заметил Малк.
– Очень.
Малк развел руками.
– А для чего… это нужно? Для чего это было нужно?
Лепидопт перевел взгляд с сорокалетнего Малка на Боззариса, которому не исполнилось и тридцати.
Люди двадцатого века, думал он, но все же евреи, а значит, больше знают о прошлых столетиях, перспективах на будущее и разных мировоззрениях, чем обычные люди из их окружения, и тем не менее росли они, окруженные теми же самодовольными умолчаниями двадцатого века.
– Вы же члены «Халомота», – напомнил он. – Вспомните свои тренировки, вспомните кое-что из того, что видели.
– Мы готовы к тому, что это будет нечто сверхъестественное, – ухмыльнулся Боззарис.
Лепидопт хмуро кивнул.
– Чаплин надеялся, что фильм поможет ему перемещаться в пространстве-времени. Правда, не сам по себе, а как полезный – гипотетически – компонент соответствующего устройства. Так катапульта придает реактивному самолету начальное ускорение при взлете с авианосца. Фильм может придать вам ускорение, но не заменит вам самолета. Он…
– Вроде машины времени? – перебил Боззарис.
– Установка, хранившаяся у Лизерль, способна была на большее. Но и машиной времени тоже могла быть.
Лицо Боззариса не дрогнуло.
– То есть человек может перемещаться в прошлое и будущее?
– Да, – спокойно ответил Лепидопт, – и менять их. В 1928-м Эйнштейн собрал прототип, обеспечивавший только движение туда-обратно – в прошлое и будущее оператора, но без малейших отклонений конкретно от этого прошлого и будущего. Устройство было примитивным – кажется, Эйнштейн чуть не погиб при его испытании в 1928, но с тех пор Лизерль расширила его возможности и усовершенствовала, в том числе дополнив просмотром фильмов. Плита из Китайского театра тоже могла быть дополнительным компонентом устройства.
Малк кивнул и жестом предложил Лепидопту продолжать.
– Чаплин, – рассказывал Лепидопт, – по-видимому, задумывал фильм как действующую машину времени, которая работает автономно, то же самое касается и более поздней его ленты «Огни большого города». Он заметил, что его фильмы пробуждают в зрителях осязаемые потоки психической энергии, и этими двумя фильмами пытался их направлять. С Эйнштейном он познакомился в январе 1931-го, они вместе побывали на нескольких сеансах, а когда через несколько месяцев Чаплин вернулся в Лондон, он отказался от встречи с премьер-министром – обед в его честь должен был состояться в Палате Общин – и помчался в Берлин, чтобы снова встретиться с Эйнштейном. Кажется, Эйнштейн считал, что эта идея не столько нереализуема, сколько в принципе нежелательна.
– Зачем Чаплину понадобилась машина времени? – спросил Боззарис.
Лепидопт поджал губы.
– Его первый сын, родившийся в 1919 году, прожил всего три дня. Через две недели Чаплин начал съемки «Малыша», в котором бродяга, персонаж Трампа, усыновляет мальчика-сироту, а власти пытаются отобрать у него ребенка. По-видимому, этого… замещающего киношного воскрешения ему было недостаточно. Чаплин хотел вернуться и каким-то образом спасти своего реального сына.
Боззарис с помощью стакана ровно раскатал по столу брусок голубого пластилина.
– Ну вот, готово.
Он поднял голову и хмуро свел брови:
– Помнится, тело Чаплина вырыли и требовали за него выкуп?
– Да, – согласился Лепидопт, отступая от стены. – Два придурка, которым просто нужны были деньги на гаражную мастерскую. Их поймали, и гроб с телом Чаплина вернули на кладбище Веве, но вот женщину, которая подбила этих двоих на кражу, полиция не нашла, а она, конечно, забрала из гроба видеокассету.
Малк хмуро смотрел на пластилиновый блин на столе.
– Если фильм и плита с отпечатками – это те усовершенствования, которые привнесла Лизерль, – спросил он, – что же тогда – основной двигатель?
Боззарис отошел от стола, а Лепидопт сел на его стул напротив Малка.
– Машинка, – рассеянно объяснил он, примеривая цилиндры. – Такая маленькая, что умещалась в портфеле. Эйнштейн называл ее «машинхен» – маленькой машиной, а из его записей нам известно, что одной из ее функций – Бог знает зачем – было измерение очень слабого напряжения. Так или иначе, я подозреваю, что она сейчас в Ньюпорт-Бич – или была там в воскресенье. Завтра на рассвете мы с Эрни поедем ее искать.
– Такси, – вспомнил Малк. – И карточка.
Лепидопт улыбнулся и кивнул.
– Правильно. Я позвонил в фирму такси, представился сотрудником полиции, якобы выясняющим, каким рейсом и из какого аэропорта улетала Лизерль. Однако таксист сказал, что возил старуху в одно место в Ньюпорт-Бич, а вовсе не в аэропорт. На углу Бальбоа и Двадцать первой, прямо у Ньюпортской пристани. Может быть, устройство или какие-то его части до сих пор там, через тридцать шесть часов.
– То есть едем уже сегодня утром, – проворчал Боззарис.
– Молодым людям вредно много спать, – рассеянно бросил Лепидопт.
Он осторожно вдавил один из цилиндров в мягкий голубой слой пластилина и, равномерно надавливая, покатил от себя. Прокатив на четыре дюйма, он поднял цилиндр – на голубой поверхности отпечатались пять вдавленных бороздок с различимыми выпуклыми фрагментами букв на них. Второй цилиндр Лепидопт выровнял на том же месте и покатил его по выпуклым линиям, не тронутым первым цилиндром.
Когда он поднял второй цилиндр, на пластилине остался прямоугольный отпечаток размером один дюйм на четыре с крошечными выпуклыми значками; верхний их ряд повторялся в конце – Лепидопт для надежности прокатил цилиндры больше чем на один оборот. Значки были буквами еврейского алфавита. – Лупа нужна? – спросил Боззарис.
– Да, – ответил Лепидопт, хотя сразу же, сощурившись, сумел разобрать из значков надписи «1967», «камень Рефидим» и «изменить прошлое».
Опять Рефидим, подумал он. Место в Синайской пустыне, где Моисей добыл воду из скалы. Место, куда изначально должна была направиться 55-я парашютная бригада во время Шестидневной войны в 1967-м, для чего нам выдали значки, обтянутые радиационной пленкой, которые на самом деле были амулетами.
Вздохнув, он пошевелил пальцами искалеченной руки.
– Принесешь мне лупу, Эрни?
Действие второеНет, вы точно не умрете
Он ходил во всех грехах отца своего,
которые тот делал прежде него…
Дерек Маррити не собирался и близко подходить к педиатрической больнице Эрроухед – нет уж, спасибо! – хотя и знал, что Фрэнк сейчас там.
Ему нужно было еще раз увидеться с Фрэнком Маррити, сказать ему, что делать, – и если Фрэнк прислушается и выполнит хотя бы часть советов Дерека, ему не доведется сменить уютный дом на жизнь в трейлере размером 24 фута за сетчатой оградой трейлерного парка. Но сегодня был не самый подходящий вечер для такого разговора.
Он развернул к себе левую руку, лежавшую на руле, чтобы взглянуть на часы, а правой рукой надавил на головку, включая подсветку циферблата. Почти половина второго ночи. Неподходящее время для пьяного вождения, да еще когда на руках нет убедительных документов, а ехать придется мимо освещенных пустырей, полных бродячих собак, и темных авторемонтных мастерских на бульваре Бэйс-лейн в Сан-Бернардино.
Разговор Фрэнка с Дафной должен был закончиться по меньшей мере час назад, и Фрэнк наверняка спал сейчас в своем грузовичке на больничной парковке.
Дерек прекрасно знал, что произошло в больнице. Фрэнк Маррити задремал над «Тристрамом Шенди», сидя на стуле в палате Дафны, но проснулся, когда кто-то заглянул в дверь. Человек извинился и пошел дальше по коридору, но к тому времени проснулась и Дафна.
Перед сном она почти не разговаривала, может быть, сказывались последствия анестезии, но сейчас она была полна сил и явно не рада видеть рядом отца.
Дерек знал, что на наклонном столике у ее кровати лежал блокнот, и Дафна написала в нем: «Ты разрезал мне горло», – прорвав в двух местах бумагу.
Фрэнк Маррити, бедняга, ответил что-то вроде: «Мне пришлось, ты задыхалась». «Кашляла», – написала она.
«Дафна, – возразил Маррити, – ты не кашляла, ты задыхалась! Ты могла умереть. Я люблю тебя, я спас тебе жизнь».
Девочке пришлось вырвать испорченный листок, после чего она написала: «Все было ОК… ты разрезал мне горло… не хочу, чтобы ты тут сидел». И, когда он, конечно же, стал уверять, что все сделал, чтобы ее спасти, что любит ее, она написала: «Я тебя ненавижу».
Дерек знал, что на этом месте Фрэнк Маррити слепо побрел к своему грузовичку и в конце концов заснул на сиденье, пообещав себе при первой же возможности напиться.
Возможно, одна из группировок успела разместить в палате микрофоны и записать все реплики Фрэнка Маррити. Но Дереку запись была не нужна.
В сотне ярдов впереди на темном шоссе вспыхнули два габаритных фонаря, а в зеркале заднего вида его быстро нагоняли две фары. Не похоже на полицейскую машину – скорее, пьяный за рулем. Это хорошо, решил Дерек, съезжая на медленную правую полосу, все копы в округе погонятся за ним и не обратят внимания на чинный старый «рамблер». Если он старый. Я забыл…