Более жестко сфокусированным краем своего внимания Раскасс увидел новоприбывшего в жизнь Маррити как зигзагообразную линию на узком участке Сан-Бернардино 1987 года; зафиксированная в нескольких местах, она сливалась с чередой машин, каждая из которых была зеленым «Рамблером-универсалом». Но и в машине за новоприбывшим трудно было уследить – по крайней мере, однажды линия «Рамблера» как будто заканчивалась, а потом начиналась заново с другого места.
Разобраться во всем этом было непросто. Область 1987 года представляла собой хаос, тысячи линий жизни размывались в облачный клубок – особенно на полосах, которые соответствовали горам Шаста и Таос в Нью-Мексико. Эту дымку создавало Гармоническое Сближение, взвихренное виртуальными личностями, проявлявшимися как точки в психическом тумане, но дальше во времени она не простиралась.
Жизнь Лизерль Маррити невероятно изгибалась внутри этого облака: вместо того чтобы двигаться вперед во времени, она круто заворачивала вбок, перпендикулярно, и занимала одномоментно мили и акры пространства, после чего оканчивалась смерчем, застывшим над горой Шаста. Лизерль попросту выпрыгнула из четырехмерной ткани, но двигалась в пространстве, а не во времени.
Почему-то казалось, что она оседлала золотую спираль между Пасаденой и горой Шаста, а в поперечном сечении, сообразил Раскасс, спираль должна выглядеть как свастика.
Сосредоточившись на вихре 1987 года, Раскасс стал погружаться в прошлое, в гущу того времени, чувствуя, как поле его зрения сужается, теряет обзор. Петляющий след автобуса проходил через область позднего лета, как частица пыли, участвующая в броуновском движении в стакане воды, и на его траектории Раскасс разглядел крошечную петельку – остановку на середине горного подъема, на высоте Панорама-Пойнт.
Он направил себя обратно в эту конкретную пространственную локальность, на конвейерную ленту последовательного времени. Раскасс стоял на коленях, вцепившись руками в шест ограды. Он простоял так совсем недолго, и колени, вдавленные в жесткий утоптанный песок, не успели заболеть.
Он уже встал на ноги и рассматривал огоньки Сан-Бернардино, когда сзади тяжело подошел Гольц.
– Видел мою татуировку? – спросил он.
– Я видел нашего человека из зеленого «Рамблера», – резко ответил Раскасс. – Он, похоже, не рождался – просто возник здесь и сейчас в последние несколько дней.
Гольц присвистнул, его легкомыслие как ветром сдуло.
– А вот это похоже на работу старухиной установки. Я-то думал, он отец Фрэнка Маррити.
– Нет, не отец. Я даже не представляю, кто это. Но, кстати, об отце Маррити – у него тоже не видно ни матери, ни момента рождения – просто появляется в 1928 году в Швейцарских Альпах, но умер он в Нью-Джерси в 1955-м. Это я помню, его убили мы.
– Значит, Дерек Маррити мертв. Уже тридцать два года как мертв.
– Да.
– И он не рождался, и матери у него нет? Я думал, он сын Лизерль Маррити. Лизерль Марич. Внук Эйнштейна.
– Нет. Лизерль его… усыновила.
– А зачем вы его убивали в 55-м? Сколько вы поубивали интересных людей, вместо того чтобы поговорить с ними. Уверен, что не хочешь отозвать Шарлотту?
– Уверен. Мы с ним уже поговорили. И пришли к выводу, что мертвый он нам полезнее, чем живой, – хотя пока от него было не много пользы.
– И какой пользы мы ждем от него мертвого?
– Будет проводником, оракулом – происхождение позволяет. В этом качестве он еще пригодится, – Раскасс, развернувшись, зашагал к автобусу, но задержался перед открытой дверью. – Думаю, мы должны выбросить тело… которым мы заплатили, прямо здесь.
– Конечно, – ухмыльнулся Гольц. – Мы оставляем за собой след из мертвецов. Как Гензель и Гретель, чтобы найти дорогу обратно.
Фрэнк Маррити проснулся на больничном стуле, когда окно в алюминиевой раме чуть посветлело. Дафна спала под тонким одеялом, трубка капельницы была все так же прикреплена к ее локтю, и ему не терпелось поскорее забрать отсюда дочь.
Фрэнк полез в карман рубашки за визиткой агента АНБ, а вытащил сразу две: карточку агента – с одним телефонным номером на 800, и визитку Либры Носамало Моррисон. Врач-ветеринар.
Надо было отдать ее Джексону, подумал Фрэнк, вместе с визиткой такси. А может, следует отдать ей карточку Джексона? Кто эти люди? Либра Носамало – избавь нас от зла…
Он встал, потянулся и, подойдя к столику Дафны, написал на верхней страничке ее блокнота: «Вышел покурить – вернусь через 5 минут». Блокнот он положил ей на одеяло.
Миновав сестринский пост и лифтовый холл, уже ступив на ковровое покрытие вестибюля, уже с пачкой «Данхилла» и зажигалкой «Бик» в руках, он кивнул скучающей за стойкой дежурной – и с удивлением увидел за окном Либру Носамало Моррисон, стоящую рядом с блочной бетонной скамьей, опять с сигаретой. Она смотрела не на него, а на все еще темную парковку.
Фрэнк помедлил и остановился.
Вчера днем она была в Сан-Бернардино, подумал он. Что она делает в этой больнице – в детской больнице? Ну… «Данхилл», Мильтон, Хаусман, виски «Лафройг» – она явно здесь, чтобы поговорить со мной. В пять утра.
«Не разговаривайте с ней», – сказал Джексон.
Маррити попятился, сделал два шага назад и развернулся к лифтам.
Но голос сзади окликнул: «Фрэнк!» – и он остановился, а потом обернулся.
Она вошла в вестибюль и, едва Фрэнк взглянул прямо на нее, повернулась к нему, помахала с улыбкой. На ней и теперь были темные очки – и, кстати, она была в тех же черных джинсах и бордовой блузке. Правая рука ее скрылась в сумочке – возможно, нащупывала сигаретную пачку. Она что, собирается позвать его покурить за компанию?
Кто-то толкнул дверь за спиной женщины, но Маррити смотрел только на нее, на большой стальной револьвер, появившийся из сумочки.
Маррити следил за дулом – оно поднималось и нацеливалось ему в лицо.
– Фрэнк! – выкрикнул вошедший и, рванувшись вперед, всем телом толкнул женщину в спину – ее рука резко взлетела, и в тот же миг уши Маррити разорвал громогласный хлопок выстрела. Позади него разбилось и с грохотом обрушилось стекло.
За спиной женщины стоял его отец, не отрывая взгляда от голубого ковролина.
– Не смотри на нее, Фрэнк! – почти так же громко, как и в первый раз, выкрикнул он. – Она слепая, пока ты на нее не смотришь!
Дерек Маррити повернулся к женщине за стойкой регистрации: – Ложись!
Маррити, пригнувшись, смотрел в коридор, уходивший к лифтам.
– Фрэнк! – позвала женщина в темных очках. – Взгляни на меня!
Это напомнило Маррити того рисованного человечка, который несколько часов назад просил Дафну: «Позволь мне войти, Дафна!» – и вместо этого он посмотрел на один из дюжины голубых диванчиков и нырнул за него.
Женщина все-таки сделала еще два выстрела – и одна пуля заставила диванчик подпрыгнуть.
– Посмотрите на меня, кто-нибудь! – взвизгнула она.
– Ты стоишь лицом к лифтам! – выкрикнул Дерек, обращаясь, видимо, к Либре Носамало. – Мы у тебя за спиной.
– Врешь! – сказала она и еще два выстрела потрясли вестибюль.
Если она обойдет эту кушетку, то расстреляет меня в упор, подумал Маррити. Он изготовился к рывку через вестибюль в коридор, но тут услышал, как распахнулись двери, и голос отца произнес:
– Она ушла. Она не смогла ничего увидеть. Иди к лифтам, не оглядываясь назад.
Маррити поднялся на ноги и поспешил к лифтовой двери, заставив себя смотреть только на нее. Отец, тяжело дыша, пристроился рядом. Выглядел он совсем не таким больным, как вчера.
– И выходим через заднюю дверь, – сказал старик. У него еще и загар появился.
Маррити нажал кнопку «два».
– Нет, я к Дафне.
– Фрэнк, она умерла, ты ей уже ничем не поможешь. Тебе нужно отсюда выбираться.
…она умерла…
У Маррити замерло сердце и, не успев опомниться, он уже прыгал через две ступеньки по лестнице. Позади внизу отец ударился о створку лестничной двери, которая не успела закрыться.
Маррити пинком распахнул дверь второго этажа и помчался мимо поста к палате Дафны. Он чуть не упал от облегчения, увидев, что она сидит на кровати, испуганно моргая.
– Ты… в порядке? – спросил он, затаив дыхание. – Здесь никого не было?
– Все хорошо, – хрипло ответила она и перешла на шепот: – Женщина стреляла в тебя или мне приснилось? Нет, здесь никого не было.
– Даф, – заговорил Фрэнк, – пора тебе выписываться.
Развернувшись к шкафу, он сорвал с вешалок ее джинсы и блузку. Лицо у него было холодным от пота.
– Так сразу? – прошептала Дафна. – У меня же капельница.
– Позовем сестру снять. Или я сниму. Если уж справился с трахеотомией, сумею… но нам не…
Из коридора донесся звук шагов по линолеуму, и Маррити поспешно заслонил собой Дафну, но в палату вошел его отец.
– Они ее перенесут… – начал он и осекся при виде девочки. – Не понимаю, – отчетливо произнес он.
И тут Маррити повернулся и бросился на дочь, прикрывая ее, потому что в уши ударил оглушительный грохот, и отец, стукнувшись о дверной косяк, стал оседать на пол.
Грохот не повторился, но сквозь звон в ушах Маррити почудился глухое потрескивание, как бывает, когда звук на пустом канале телевизора увеличен до отказа.
Он со страхом оглянулся через плечо – но никого не увидел в дверях, только отец лежал на линолеумном полу, видимо без сознания. Треск прекратился – если этот звук и вправду доносился извне. Обмякшее лицо отца было бледным и старым.
Фрэнк дрожащими пальцами отодрал с локтя Дафны полоску пластыря и вытянул иглу капельницы из запястья. Подозревая, что девочку тоже оглушило, он молча сунул одежду ей в руки.
Она попыталась приподняться, но тут же сморщилась:
– Ребра! Помоги сесть.
Маррити обхватил дочь за плечи и помог ей сесть. Она быстро сорвала с себя больничную рубашку и влезла в джинсы и блузку. Больные ребра ее больше не беспокоили. Присев у шкафа, девочка одной рукой достала обувь и кивнула отцу.