– Полтергейст? – испуганно переспросила Дафна. – Это как в том фильме, где призраки вылезали из телевизора?
– Нет, Даф, – возразил Маррити, стараясь звучать убедительно, – настоящий полтергейст – это совсем не то, что показывали в том фильме. Полтергейст – это когда девочка-подросток поджигает что-то на расстоянии, когда расстроена. Духи из телевизора тут ни при чем.
– Ну, – вмешался Беннет, – обычно это бывают дети пубертатного возраста, как мальчики, так и девочки, хотя большая часть описанных случаев происходила с девочками, и речь шла не только о возгораниях, но и…
– Беннет, – остановил его Фрэнк, – в нашем случае это девочка. И в нашем случае это возгорания.
– Я просто…
– Вон телефонная будка, – перебил Маррити, кивнув вперед. – А в том киоске «Бургер на колесах», скорей всего, есть мороженое.
Это было не то заведение, которое он помнил с детства, – они с Мойрой еще в начале 1960-х подъезжали на велосипедах к ларьку, где обычно продавали газированную сарсапариллу. Но место сохранилось – время его пощадило, и выглядело вполне подходящим.
– Я буду только мороженое, – сказала Дафна. – Без рожка.
Беннет, а потом и Фрэнк поговорили по телефону-автомату с Мойрой и убедили ее немедленно уйти с работы и поехать в Голливуд, в «Мэйфейр-маркет» на Франклина. Потом Маррити вызвал по телефону такси и попросил заехать за ними через полчаса. Теперь они сидели за закусочным столиком в крытом дворике, полностью отгороженном от улицы прилавком закусочной.
– А почему не рожок? – спросил Маррити. – Он его потрогал?
– Да! Он должен был снять нижний рожок с помощью бумажной держалки, а он взял сверху прямо пальцами.
– Может, у него чистые руки.
– Он ими деньги трогает.
– А, да… верно замечено.
Беннет взял себе кофе, но, раз глотнув, отставил чашку на столик. Губы он промокнул рукавом своей белой рубашки, так как все бумажные салфетки, которые Дафна достала из раздатчика, сдуло ветром, когда Фрэнк передвинул прижимавшую их коробку с Рамбольдом.
– Эти Штурм и Дранг, – заговорил Беннет, – сказали мне, что ведут с тобой переговоры о покупке какого-то имущества Грамотейки – видимо, той самой машины. Сказали, ты хочешь оставить деньги себе, хотя Мойре причитается половина.
– Соврали, – ответил Маррити, потягивая кофе из чашки. – Ни со Штурмом, ни с Дрангом я никогда не разговаривал, а девушку в темных очках впервые встретил вчера вечером. Мы просто поговорили о Мильтоне, однако сегодня утром она пыталась меня убить, а спустя несколько минут после этого пыталась застрелить нас с Дафной.
– Серьезно? Застрелить вас? У нее был пистолет?
– Да, Беннет, – терпеливо произнес Маррити. – И она из него стреляла. Несколько раз. В меня.
Беннет хмуро покачал головой, подумал и спросил:
– А кто такой Мильтон?
– Один поэт, – ответила Дафна. – Он давно умер.
Беннет досадливо отмахнулся. Он, сильно щурясь, осматривал машины на парковке у торгового центра.
– Почему твой отец остался с этими людьми? – спросил он Маррити.
– Насколько я понял, он с ними знаком, – ответил Фрэнк. – Я о нем ничего не знаю – мы и с ним только вчера познакомились.
– Мойра его ненавидит.
– Я, наверное, тоже. Хотя утром в больнице он спас мне жизнь.
– Ты не сказал нам, что Дафна в больнице, – заметил Беннет. – Пришлось узнавать об этом от Штурма и Дранга сегодня утром.
– Все произошло очень неожиданно, – объяснил Маррити.
– Папа сделал мне трахеотомию, прямо на полу в ресторане «У Альфредо», – похвасталась Дафна. – На Бэйс-Лайн. Ножом.
– Они дали тебе пятьдесят тысяч долларов? – спросил Маррити.
– Вроде, да. Ты сам сделал трахеотомию? Экстренную трахеотомию? Ух ты! – Беннет снова вытер губы рукавом. – Сначала они предлагали пятьдесят тысяч за что-то, чем владела ваша бабка, за эту машину, надо думать. А потом вышло – просто за то, что я приведу вас с Дафной.
Маррити вздрогнул.
– Рад, что ты не отдал нас им.
Собирался ли Беннет поделиться с ним деньгами, он не спросил.
Дафна уже выела все мороженое из рожка.
– Как ты думаешь, микробы за это время уже умерли?
– Какие микробы?
– Которые были на руках у мороженщика? Открытый воздух ведь убивает их?
– Вполне возможно.
Она подняла рожок и, повертев, обдувала его со всех сторон.
– Я их сдула, да? Микробов?
– Уверен, что да. Только прожуй хорошенько.
– Ты должен был сказать: «Безусловно!»
– Безусловно.
– Да ты не говори, если так не думаешь.
– Даф, я понятия не имею, сдула ты их, или нет.
– Ну, верхушку он точно не трогал, – решительно заявила Дафна и откусила кончик. Растаявшее мороженое закапало ей на подбородок и на блузку.
Она бросила рожок на стол.
– Мне нужна чистая одежда, – сказала она. – И тебе тоже, пап. Мы второй день в одном и том же. И еще зубные щетки.
– Вон наше такси, – сказал Маррити, поднимаясь.
– Думаю, в доме, где мы будем прятаться, есть стиральная машина, – сказал Беннет.
Шарлотта осматривалась вокруг глазами старика, который утверждал, что он Фрэнк Маррити из будущего.
В зеркале заднего вида она увидела голубые глаза молодого Хинча. Шарлотта помнила, что парень изучал богословие в духовной семинарии в Сан-Франциско, пока его прогрессивные, вежливо скептичные преподаватели не посоветовали ему искать настоящую сверхъестественную силу в другом месте. Шарлотта была уверена, что Весперс завербовал его, напомнив о древнем обещании: «Нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете как боги, знающие добро и зло».
Денис Раскасс, лежавший без сознания по другую руку от Маррити, сказал бы скорее «эффективность», а не «зло». И «трусость», а не «добро».
Над подголовником переднего кресла виднелись несколько кудряшек, торчащих из взъерошенной шевелюры Гольца.
Рация на приборной доске щелкнула и зашипела, потом пробился голос:
– Третий.
– Второй, – ответил в микрофон Гольц.
– Нашли машину Первого, пушки острова Наварон.
Гольц нетерпеливо переключил частоту, и голос продолжил:
– На Юкке. В окрестностях никого подозрительного не замечено. Стереосистама сгорела, внутри все в дыму.
– Машина на ходу?
– Да, в полном порядке.
– Встречайте нас на углу Санта-Моники и Моби Дик… – щелк! – и Ван-Несс. Обменяемся машинами, эту возьмете вы.
– Понял, – ответил голос, и Гольц повесил микрофон на крючок.
– Отвези нас на пересечение Санта-Моники и Ван-Несс, – сказал он Хинчу.
Шарлотте стало интересно, почему могла загореться стереосистема в машине Раскасса.
Она вдруг заметила, что смотрит на собственный правый профиль, и огорчилась, обнаружив усталые морщины у глаз и губ. Обернувшись к Маррити, она порадовалась, что морщины в уголках глаз прятались за темными очками.
– Какого черта, – заговорил Маррити, – сегодня утром ты пыталась убить Фрэнка Маррити – молодого меня? Шарлотта пожалела, что не видит выражения его лица.
– Думаю, – поспешно вмешался Гольц, – произошло недоразумение.
Он развернулся всем телом, чтобы видеть Маррити в щель под подголовником.
Поле зрения Маррити сузилось в верхней части – вероятно, старик хмурился.
– Очень скоро, – пообещал ему Гольц, – у нас у всех будет возможность задать все вопросы и получить на них ответы.
Глаза его за стеклами очков заморгали, Шарлотта поймала его взгляд, брошенный на обмякшнее в углу тело Раскасса.
– По-моему, он умер, – добавил Гольц. – Или умирает.
Он отвернулся и снова стал смотреть вперед.
Шарлотта попробовала переключиться на зрение Раскасса – и обнаружила, что видит Гольца и Хинча прямо перед собой, а старого Маррити на заднем сиденье за ними. Она явно смотрела назад со стороны приборной панели. Лица и ладони выглядели неестественно ярко, как будто она видела все в инфракрасном свете. Раскасс, видимо, вышел из своего тела, но находился еще рядом.
Она снова переключилась на зрение Маррити.
– Не думаю, – сказала она.
Справа от нее старый Маррити откашлялся, изображение перед ним дернулось.
– Правда, зачем вы его убили?
– Не мы, а ваш Брэдли, – поправил Гольц. – Он ударил его по голове рукояткой пистолета. Ваш зятек, если вы и правда Фрэнк Маррити.
– Я о своем отце. В 1955-м. Я… не вижу в этом никакого смысла.
– С чего вы взяли, что это не имело смысла? Вам тогда сколько было, три года? Да и я тоже не знаю, я тогда еще не родился. Раскасс говорил, что мертвым ваш отец был нам полезнее, чем живым. Что бы это ни значило.
Гольц неуклюже развернулся на сиденье и улыбнулся Маррити.
– Может, расскажете что-нибудь интересное? Какие-нибудь новости из будущего?
– А вы уверены, что вы убили его?
Гольц пожал плечами.
– Так сказал Раскасс. Он говорил очень уверенно. А что, вы разве слышали о нем после 55-го года?
– Нет… это был мой… мы с сестрой ненавидели его за это – за то, что он бросил нас и даже не пытался связаться.
– Ну, что ж, – заметил Гольц, – ненависть – полезный опыт, даже если она и беспочвенная, как в вашем случае. Она даже лучше, чище. Ну, расскажите нам что-нибудь о будущем.
Фрэнк Маррити несколько раз моргнул.
– Э… Советский Союз рухнет в 91-м. Берлинскую стену снесут еще раньше, в 89-м. Без всякой войны, просто вся коммунистическая конструкция развалилась изнутри, как прогнившая тыква, – он глубоко вздохнул и выдохнул только через несколько секунд. – Я хочу заключить с вами сделку. Я кое-что сделаю для вас, а вы для меня. Но сначала купите мне бутылку водки.
– Сначала разговор, потом водка, – возразил Гольц.
– Нет, – ответил Маррити. – Ваши люди убили моего отца и… я теперь не знаю, что мне со всем этим делать. Я всю жизнь ненавидел его за то, что он сделал, а теперь его нет, и он всего этого не делал… и я боюсь…
Он замолчал, беспомощно рассмеялся, и на мгновение, пока он не сморгнул, Шарлотта увидела слезы, размывавшие картинку по краям. Но продолжил он ровным голосом: