Он поднял портфель Маррити и поставил на сиденье рядом с собой.
– Однако мы заполучили письма Эйнштейна к его дочери. Они могут оказаться полезными.
– Я спасаю то, что еще можно спасти, – Мишел, судя по голосу, был доволен. – Прежде всего ты должен будешь…
Его прервало электронное жужжание сотового телефона. Только один человек знал этот номер, и Лепидопт выпрямился и протянул руку между спинками кресел, чтобы достать аппарат из чехла.
Глубоко вдохнув, он включил прием.
– Да?
– Ваши люди опоздали, – прозвучал из трубки голос Фрэнка Маррити. – Они захватили мою дочь.
– А где вы сейчас?
– В отеле Рузвельта, в вестибюле. Они…
– Как они вас нашли? – спросил Лепидопт.
– Точно не знаю… может быть, мой отец… хотя он не…
Лепидопт напрягся, услышав возню на том конце линии, но слегка расслабился, когда раздался женский голос.
– У них в ящике хранится мумифицированная голова его отца, – сказала женщина. – Она не совсем мертвая и способна указать на местонахождение Фрэнка через электронную спиритическую доску. Нам нельзя здесь оставаться.
Словно издалека, донесся голос Маррити:
– Что за бред ты несешь?
– Дайте ему трубку, – попросил Лепидопт и почти сразу услышал тяжелое дыхание.
– Фрэнк, кто она, эта женщина с вами?
– Ее зовут Шарлотта, фамилии не помню. Это она пыталась убить меня утром, в темных очках. Она, как видите, перешла на мою сторону. Слушайте, это же бред: голова моего отца в ящике, «не совсем мертвая» и выслеживает меня…
«Перебежчица с той стороны!» – сообразил Лепидопт и, прикрыв трубку ладонью, шепнул Малку: – К отелю Рузвельта – мигом! – убрав руку, он заговорил: – Послушайте, Фрэнк, мы сможем спасти вашу дочь. Нам надо встретиться. Мы только…
– Но это ведь безумие, да? Дафна похищена, а я торчу здесь с этой сумасшедшей…
Лепидопт осторожно поинтересовался:
– За последние три дня с вами не происходило ничего сверхъестественного или паранормального?
– Сами знаете, что происходило. Вы же были там прошлой ночью, когда это существо появилось в телевизоре.
– И вы кое-что знаете об Эйнштейне и о сарае вашей бабушки. А ваша Шарлотта, как ее там, замешана в эти дела подольше вашего?
– Очевидно, да.
– Тогда допустите, что она не сумасшедшая. Не спешите с выводами. Шарлотта с нами поговорит?
– Да, она хочет.
– Хорошо. Мы в десяти минутах от вас – оставайтесь в вестибюле, там людно. Договорились? На карту поставлена жизнь вашей дочери!
– Хорошо.
Лепидопт выключил телефон и вернул его в чехол.
– Я думал, что этого агента схватили, но он сейчас в вестибюле отеля Рузвельта с женщиной из конкурирующей команды. Она, видимо, перешла на другую сторону и хочет с нами поговорить.
– Отлично! – сказал Малк, подавшись к рулю.
– У той команды, – продолжал Лепидопт, – если верить женщине, в ящике хранится голова отца моего агента, которая выводит их на него.
– Я могу его прикрыть, – не оглядываясь, сказал Мишел. – Купишь пару бутылок виски, Орен.
Лепидопт сжал губы. Он помнил, как использовалось виски для определенных демонстраций в годы его учебы.
– Этот агент, – продолжал Мишел, – как ты его завербовал?
– Представился агентом АНБ. Пришлось действовать поспешно – его дочь чуть не впустила в себя диббука.
– Диббука… – седая голова впереди кивнула. – Как, по-твоему, ты обозначишь этого агента в твоем итоговом Tsiach[15]-отчете? Едва ли сине-белым, я думаю, – добавил старик с усмешкой.
Сине-белым, цветами израильского флага, обозначались агенты, всецело преданные делу Израиля.
– Думаю, он пойдет под грифом В, – ответил Лепидопт. – Может быть, «В минус». Он с самого начала лгал нам о том, куда спрятал письма Эйнштейна, но все агенты в чем-то лгут.
– И в идеале вообще никогда не узнают, что они – агенты, – уточнил Мишел. – По крайней мере он считает, что работает на АНБ, даже если агент АНБ сорвал планы диббука. Так?
– Так.
Лепидопт поймал в зеркале заднего вида сочувственный взгляд Малка.
– Надеюсь, ты помнишь, – сдержанно произнес Мишел, – что ты – что мы – не пользуемся здесь обычными каналами. У нас нет дипломатического иммунитета, если поймают – отправимся за решетку как шпионы.
– Хотел бы я знать, в шпионаже за кем нас обвинят? – заметил Лепидопт.
Мишел рассмеялся.
– Думаю, для ареста будет достаточно и того, что ты выдал себя за сотрудника АНБ. А еще их заинтересует твой американский паспорт. Ты до сих пор играл очень быстро и свободно. Я здесь, чтобы тебя приструнить и спасти тебе, бунтарю, шкуру.
Лепидопт устало покивал, хотя старик его не видел. Он гадал, найдется ли в баре отеля разрешенная еда. На кошерные сэндвичи надеяться, конечно, не приходилось. Может быть, сельдерей и морковные палочки. И побольше!
– На самом деле он из Моссада, – тихо произнесла Шарлотта. – А не из АНБ.
Она протянула руку, и Маррити взглянул на стеклянный столик, чтобы она смогла увидеть свой бокал с мартини.
– Спасибо, – кивнула она, обхватив ножку пальцами.
Вестибюль в отеле был огромный, вдоль всех четырех стен на уровне второго этажа тянулась галерея, богато украшенный потолок поднимался высоко над головами, отражая эхо разговоров, смех и рокот чемоданов на колесиках. Маррити с Шарлоттой сидели рядом на кожаном диванчике, спиной к выходу на Голливудский бульвар и неподалеку от черной каменной статуи Чарли Чаплина, сидящего на лавочке, чтобы туристы могли сфотографироваться рядом. По словам Шарлотты, когда вокруг было столько бегающих глаз, Маррити мог не думать о том, чтобы обеспечить ей хороший обзор.
– Он сказал – ты не сумасшедшая, – признался Маррити.
– Приятно слышать.
Латунная пепельница стояла на столике рядом с ее сумочкой. Дотянувшись до нее, Шарлотта достала из сумочки пачку «Мальборо» и зажигалку.
– Мумия… головы моего отца? – Маррити прочистил горло. – Откуда она у них?
– Они говорили, что убили его в 1955 году. Зачем, не знаю.
– Тогда он и пропал. Вот почему он так и не вернулся к нам. Если, конечно, это правда, – Маррити откинулся на спинку диванчика, еще не веря, но уже обдумывая услышанное. – А я его ненавидел все эти годы.
«Как мне теперь жить? – растерянно думал он. – Эта ненависть была фундаментом моего решения стать для Дафны совсем не таким отцом».
– У тебя есть фургон? – помолчав, спросила Шарлотта.
– М-м? О, извини, нет.
Маррити взял третий стакан пива, сделал большой глоток. Поставил и сказал:
– Пей вино, потому что не знаешь откуда. Веселись, потому что не знаешь, куда…
Шарлотта, рассмеялась и обняла его за плечи свободной рукой.
– Кувшин вина, и свиток со стихами – и ты![16] – процитировала она.
Фрэнк заглянул ей в лицо – увидел свое отражение в стеклах очков – и Шарлотта, наклонившись, быстро поцеловала его в губы.
Он потянулся и коснулся ее щеки и вдруг всерьез ответил, а она приоткрыла губы, пальцами сжала его плечо. Он почувствовал у нее на языке вкус джина. С соседнего столика заулюлюкали – но ему было все равно.
Внезапная вспышка изумления заставила его сомкнуть губы и отстраниться.
Ее лицо было очень близко, она вздернула одну бровь.
– Дафна… – хрипло сказал он.
Шарлотта буквально вспыхнула – отняла руку и сложила ладони на коленях.
– Упс! Вот уж для нее это лишнее.
Маррити, закрыв глаза, сосредоточился и передал образ самого себя, обнимающего Дафну. А в ответ ощутил нечто вроде робкого подбадривания, словно подмигивание сквозь слезы.
– Все в порядке, – передал он Шарлотте. – Она не против. Мы должны вернуть ее.
– Вернем. Эти люди не дураки, – глубоко вздохнув, Шарлотта сделала глоток мартини. – Я тоже не против.
На языке Маррити остался вкус ее джина. Его трясло. Фрэнк два года не целовался с женщинами, и куда дольше не целовался с женщинами, которых почти не знал.
– И я не против, – поспешно заверил он и, переведя дыхание, сменил тему: – Ты говорила про Моссад. Это израильская разведка?
– Утром в тебя стреляла, днем поцеловала. Что дальше будет?
Шарлотта вздохнула. Маррити посмотрел, как она зажигает сигарету.
– Да, израильская. Они, по-видимому, пристально следят за всем, что связано с Эйнштейном. Ты знаешь, что после смерти первого президента Израиля в 1952 году они спрашивали у Эйнштейна, не хочет ли он стать президентом? Это был не просто красивый жест: в Моссаде знали, что некоторые открытия Эйнштейна не были обнародованы.
– Например, машина времени, – покачал головой Маррити. – Кажется, ты сказала… прости господи!.. что это я – этот старикан, этот старый пьяница! Тот, что назвался моим отцом. Вроде как я из будущего?
– Одного из вариантов будущего. Определенного будущего не существует. С помощью машины из сарая твоей бабушки он вернулся сюда, в 1987 год, из 2006-го. Его жизнь…
– Из 2006-го? Тогда ему всего… если он – это я… пятьдесят четыре. Он выглядит старше.
Маррити попытался прикрыться скепсисом, но ничего не вышло. Он поверил в это, поверил, что этот старик с опухшим лицом – действительно он сам, и ему была отвратительна сама мысль, что этот брюзгливый старый дурак где-то бродит, с кем-то разговаривает. Маррити ни разу в жизни не напивался вдрызг, до полного беспамятства, но сейчас ему казалось, что именно это с ним и происходит. Что он еще наговорит, беспомощно гадал Фрэнк, какие мои личные тайны разболтает этим людям?
Щекам стало горячо.
– Дафна разговаривает с ним?
– Думаю, он не рвется с ней поговорить, – тихо возразила Шарлотта. – У него за плечами уже два жизненных пути – один почему-то прервался, и его выбросило в другую жизнь. В первой, счастливой, Дафна умерла вчера в итальянском ресторане. Он добивается, чтобы на этой временной линии она не стала взрослой – чтобы ее жизнь оборвалась.