са, когда они толковали с ним в Ньюпорт-Бич – каких-то двенадцать часов назад! – А от «трения», если можно так выразиться, в горах и начались все эти пожары.
– Калибан… – повторил Маррити. – Что это такое?
– Диббук, ясное дело – устало ответил ему Мишел. – Точнее, «диббук ме руах раах», осколок злого духа. Еще точнее, это иббур, дух человека, не нашедший своего места в мире, который ищет себе хозяина, чтобы жить в нем. А горы, – он глянул на Лепидопта, – еще горят?
– Днем горели.
– Значит, диббук еще преследует вашу дочь, – обратился к Маррити Мишел. – Впрочем, ей ничего не грозит, пока сама не пригласит его войти – проникнуть в ее сознание насильно он не способен.
Маррити стал прощупывать сознание Дафны, но уловил только направленное на него внимание и беспокойную скуку. Еще ему послышалась фоновая музыка. Фрэнк попытался передать дочери улыбку и пожатие руки.
– До рассвета далеко? – спросил он.
– Несколько часов, – ответил Малк. – И еще несколько часов мы просидим здесь.
– Нам надо туда, – с отчаянием произнес Маррити, сжимая кулаки. – Мне нужно туда!
– Куда? – беззлобно возразил Малк. – До рассвета они у больницы не покажутся, а сейчас могут скрываться где угодно. Вашу дочь могут держать в Кафедрал Сити, в Индио, в Палм-Дезерт – не говоря уже обо всех горах вокруг города. Придется нам ждать рассвета.
– А пока чем займемся? – спросила Шарлотта. Солнцезащитные очки в полутемной комнате выглядели неуместно, однако никто ей об этом не напомнил. Шарлотта грызла ногти – курить Мишел запретил, потому что дым отгонит духов.
– Нам нужно узнать больше, чем мы знаем, – ответил ей Мишел, – так что займемся раскопками древней мудрости.
Фрэнк заметил, что Лепидопт нахмурился.
– В матрицах Ричарда Гамильтона, – продолжал Мишел, – никто не находил смысла, пока семьдесят лет спустя Гейзенберг не применил их для разработки принципа неопределенности. А безумное предположение Фитцджеральда об эфирном ветре, сжимающем движущийся объект в направлении движения, оказалось точным описанием происходящего, хотя объяснение было ошибочным. Тензор кривизны Римана – Кристоффеля считался бесполезной игрой воображения, пока не пригодился Эйнштейну для общей теории относительности. Правда, ваш прадед, – он бросил взгляд на Маррити, – отказался от космологической постоянной, которую первоначально включил в уравнение общей теории. Он уверял, что это была самая большая ошибка в его жизни, но, если верить нашей Шарлотте, это было не так уж бессмысленно. Ну, я думаю, он и сам об этом знал. Он просто испугался – и у него были основания.
– Я физик, – продолжал Мишел, – но должен сказать, что большинство физиков не в восторге от той реальности, которую им приходится отображать. Большинство из них предпочитает формулировать задачи в терминах ньютоновской механики, и только позднее, в процессе разработки, они прибегают к квантово-механическим концепциям. Это можно сравнить со старыми «цветными» открытками – черно-белыми фотографиями, раскрашенными акварелью. А надо сразу подходить с позиции квантовой теории, перспектива гораздо шире. Точно так же и с фактором сверхъестественного. Мы научились не притягивать его уже после того, как проблемы очерчены, а с самого начала держать наготове, как цветные карандаши в коробке, наряду с квантовыми карандашами.
Лепидопт шепотом спросил:
– А разве мы не должны были все это время разговаривать шепотом? И поститься?
– Ты хороший ученик, Орен. Но на этот раз… – Мишел, встав, кивнул на плиту и ящики за кроватью, – мы, я думаю, и так справимся.
Шарлотта нахмурилась.
– Кто к нам придет?
– Духи, – ответил Мишел. – Устроим спиритический сеанс. Орен, открой виски, будь добр, и налей каждому по стакану.
– Первые разумные слова за всю ночь, – отметила Шарлотта. – А зачем нам вызывать духов? Я с ними встречалась – довольно бесполезные существа.
– В ванной всего четыре стакана, – сказал Малк. – Пластиковых.
– Мы с Фрэнком можем пить из одного, – успокоила Шарлотта.
– Духи, с которыми вы встречались, проникали, надо думать, со своей стороны, – произнес Мишел, беря у Лепидопта открытую бутылку виски «Канадиан Клаб». – Говорили задом наперед и тому подобное. Когда навещаешь их у них дома, они оказываются разумнее.
Малк принес из ванной пластиковые стаканчики и теперь сдирал с них целлофан, передавая Мишелю.
– Спасибо, – Мишел налил в один янтарного виски и протянул Шарлотте. Маррити внимательно следил за каждым движением, чтобы она могла взять его, не шаря рукой.
«И зачем я помогаю ей их морочить?» – спрашивал он себя.
Старик налил Лепидопту и Малку, потом себе и со звоном поставил бутылку на стол.
– К тому же, – договорил он, – разговаривать с духами на их дорожке гораздо проще, если немножко выпить.
Он поднял стакан.
Шарлотта сделала основательный глоток и передала стаканчик Маррити. Завяжу с завтрашнего дня, подумал он и отпил. Проглотив алкоголь и передавая Шарлотте стакан, Фрэнк был искренне признателен, что задуманная Мишелем операция, чем бы она ни была, подразумевала выпивку. Шарлотта допила виски и протянула пустой стакан Мишелю.
– Вы – хороший солдат, – признес старик, наклоняя бутылку над стаканом под пристальным взглядом Маррити.
Дафне хотелось спать, но у нее болели ребра, а струя воздуха, проникавшего в палатку, стала холоднее, и она пожалела, что, собираясь вчера с отцом к «У Альфредо», не надела свитера. Отца она чувствовала так ясно, словно он стоял позади ее стула, ощущала на вкус каждый сделанный им глоток виски, и даже от выпитого им алкоголя ей как будто становилось теплее.
Тихая музыка из динамика за ее спиной, казалось, десятки лет блуждала в эфире. В ней слышались отголоски свинга, но безжизненное исполнение иссушило оживленную мелодию – Дафна представила эстраду в клубе, разрисованную блестящими нотами, из какого-нибудь старого фильма с Фредом Астером, в котором дряхлые усталые музыканты в траченных молью фраках размахивают туда-сюда своими тяжелыми саксофонами.
Вид на Палм-Спрингс, помимо воли, завладел ее вниманием. Белые огоньки фар казались уличными фонарями, которые снялись с якоря, покинув свои места вдоль бульваров, и понемногу Дафна начала различать размеренное мигание красных и зеленых точек – огни светофоров. Дома загорались желтыми светлячками, дразнили, намекая, что семьи в них собираются к ужину.
К музыкантам присоединился певец, и спустя какое-то время Дафна разобрала в гундосом мурлыканье слова:
«Я слабый, грешный человек. Не служат духи мне, как прежде, и я взываю к вам в надежде, что вы услышите мольбу, решая здесь мою судьбу… да будет, Дафна, милостив твой суд… скажи: „Входи“, – и я войду!»
Дафна узнала существо, которое прошлой ночью явилось ей в образе мультяшного персонажа из больничного телевизора. Ветер из воздуходува раздувал ей штанины джинсов, словно их трепала чья-то рука.
– Папа! – взвизгнула девочка, но этот громкий крик был лишь непроизвольным эхом ее мысленного вопля.
Вертикальная труба рядом с печью в кухне лопнула, выпустив в воздух струи пара. Гольц слабо вскрикнул, когда горячий пар хлестнул его по затылку, и вцепился правой рукой в колесо кресла, развернув его на четверть оборота.
Сморгнув слезы, он обернулся, прищурившись, на треснувшую трубу, из которой сочилась тонкая струйка воды.
– Это она! – прорычал Гольц. – Полтергейст. Она может устроить тут пожар. Надо ее усыпить.
– Ну, она просто искала, за что ухватиться, это рефлекс, – возразил Канино, подавшись вперед и присматриваясь к длинной трещине в оцинкованной стали. – Она была прикована к этой трубке, вот и ухватилась за нее, когда голова закружилась. Это не со зла.
– Мне голову ошпарило! – проворчал Гольц. Он приподнял руку, словно собирался потереть затылок, но сразу уронил ее на колени. – Девчонка опасна.
– Скоро получишь новехонькую голову, – сказал ему Канино.
Маррити подавился, расплескал виски по ковру и по стене. Вскочив на ноги и откашлявшись, он выкрикнул:
– Боже, эта тварь опять преследует ее, триффид или как там его! Мы должны…
– Мы ничего не можем сделать – отсюда, – мрачно произнес Мишел. – Ваша дочь знает, что не должна поддаваться ему.
Маррити закрыл глаза и мысленно повторял:
Не впускай его, ничего не говори. Не дай ему себя обмануть.
Обливаясь потом, он понял, что больше всего его грызет тревожное осознание того, что его собственное постаревшее «я» находилось сейчас с Палм-Спрингс, участвуя во всем этом или как минимум не мешая тому, что там творилось. Творилось с согласия родного отца Дафны!
– Шарлотта, – попросил он, – ты звонила им – позвони еще раз. Мне надо поговорить с тем… с тем стариком, которым я стал.
Пристально глядя на Мишеля, он четко произнес:
– Разрешите ей еще раз позвонить.
Мишел только вскинул брови и уставился на него осоловелыми глазами.
– Если этот триффид подберется к ней, – продолжал Фрэнк, – она будет так же связана с ним, как и со мной. (Или даже вместо меня, – с содроганием подумал он.) Им это ни к чему. Если я им объясню…
– Но ведь они не собираются стирать Дафну, – сказала Шарлотта. – Они согласились вместо нее взять меня…
– Все равно они при первой же возможности постараются удалить девочку, – заявил Мишел. – Это из-за нее законченная машина Лизерли лишилась важного компонента – фильма. – Он погрозил Маррити пальцем: – Это диббук, а не трибб и не триффид. А нам пора вызывать наших призраков.
– Это может даже пойти на пользу, – заметил Малк и, в ответ на обращенные на него взгляды, пожал плечами.
– Если мы заранее встряхнем духов, привлечем их внимание, позволив молодому Маррити поговорить со старым Маррити, они, скорее всего, охотнее соберутся на нынешний сеанс. Их привлечет парадокс – разительное нарушение нормального течения событий.
– Проследить звонок Весперсы не сумеют, – добавил Лепидопт. – Телефонная линия проходит через полдюжины рубильников. Да и психически они на нас настроиться не смогут, особенно здесь, – он неопределенно махнул на конические стены.