Утром Дафна и слушать не хотела о том, чтобы пропустить похороны Грамотейки.
Вместе с ключами Маррити положил в карман чистых брюк скомканное письмо Эйнштейна и частичку плиты Чаплина. Он подумывал о том, чтобы положить их в гроб, но гроб закрыли уже в морге. Он решил, что когда-нибудь потом вернется к могиле и зароет все в траву.
Нащупав их в кармане, Фрэнк думал, что теперь должны успокоиться все призраки. Лиза Маррити, она же Лизерль Марити или Марич, прошедшая долгий путь, прежде чем быть похороненной на этом калифорнийском кладбище. Отец Маррити, убитый в Нью-Джерси тридцать два года назад и с тех пор незаслуженно ненавидимый. Орен Лепидопт, отдавший жизнь, чтобы спасти Маррити и Дафну. Сам Эйнштейн, бессильно наблюдавший, как его открытия, одно за другим, приносят одни разрушения.
Маррити нащупал в кармане все еще влажный конверт, и в голове у него слова священника над гробом слились с голосом Эйнштейна: «Пребуду в доме Господнем многие дни… Ты хочешь спать. То будет сон благой. Ему сопротивляться ты не в силах».
Маррити узнал последние три фразы – слова Просперо, обращенные к его дочери Миранде. В последний раз, подумал Маррити.
Прощай, Грамотейка. Спасибо, что вырастила двух сирот, которых бросила у тебя на руках моя мать, пьяница и самоубийца. Спасибо, что хотела, как лучше, даже если поступала неправильно, например, когда не рассказывала нам об опасном положении, в котором оказался наш отец, и не уничтожила сарай Калейдоскоп, как велел тебе твой отец.
На севере горизонт над горами еще был затянут серым дымом, но Маррити ощущал за ним пустоту. Голос Эйнштейна затихал, и последними его словами было: «А это порожденье тьмы – мой раб».
Затем голос умолк, и Фрэнк не сомневался, что Мэтт пропал тоже.
Дафна держала его за правую руку, а Шарлотта за левую. Священник закрыл Библию, могильщики подняли гроб и, вытащив из-под него алюминиевые перекладины, опустили в бетонный склеп, и грязный желтый экскаватор уже катил по траве, дымя дизельным выхлопом.
– Все кончилось, пап, – сказала Дафна и потянула его прочь.