– Гимназия не слишком пострадала. Необходимо срочно открыть ее, чтобы разместить там людей, оставшихся без крова, приготовить всем суп, найти одеяла…
Господин Вейзер говорил уверенным голосом. Среди царящего вокруг хаоса изрекаемые им истины звучали убедительно, цели сразу приобретали четкость и ясность.
– Чтобы восстановить движение внутри Боваля, следует распилить упавший платан, – продолжал он. – А для этого нам нужны руки… Много рук. Пусть те, чьи разрушения могут подождать, придут на помощь тем, кто испытывает наибольшие трудности.
В этот момент появилась очень взволнованная госпожа Керневель.
– Мэтр Вальнэр лежит у себя в саду! – сообщила она. – Он мертв: его убило упавшим деревом.
– Вы… вы уверены?
Как будто материальных повреждений недостаточно, теперь еще и смерть…
– Ну да! Я его трясла, он не шевелится, не дышит…
Антуан вспомнил о смерти Реми. Снова увидел себя, пытающегося разбудить малыша.
– Надо сходить к нему, – решил мэр. – Немедленно. И занести в дом.
Он умолк. Конечно, он задумался о мерах, которые ему придется принять, если помощь будет запаздывать. Что делать с мертвецом? А если он не единственный? Куда их складывать?
– Кто позаботится о его дочери? – спросил кто-то.
Господин Вейзер провел рукой по волосам.
Тем временем подошли другие жители, среди них два муниципальных советника, которые сразу встали позади мэра. Кто-то из толпы предлагал кров, другие знали, где взять одеяла, третьи решительно высказались в пользу гимназии. Постепенно стала, запинаясь, проявляться робкая солидарность. Господин Вейзер объявил, что через час в зале совещаний состоится собрание, в котором могут участвовать все, и будет принято решение…
И тут позади толпы раздался даже не голос, а звериный рык.
– А как же мой сын? – прокричал господин Дэме. – Кто поможет нам найти его?
Он стоял в нескольких метрах от собравшихся, опустив руки с крепко сжатыми кулаками… Что поражало в его вопле, так это то, что в нем не было злобы, которой можно было бы ожидать от этого человека. Лишь неприкрытое отчаяние.
– Разве мы не должны были нынче утром отправиться прочесывать местность?
Его голос утратил силу, поэтому сказано это было тоном заблудившегося человека, спрашивающего дорогу.
Все собравшиеся перед мэрией участвовали в организованных накануне жандармерией поисках, и никого нельзя было упрекнуть в равнодушии к ситуации господина Дэме. Но его требование настолько разнилось с наступившей реальностью, что никто не отважился бы пуститься в необходимые объяснения.
Господин Вейзер, которому выпала эта обязанность, откашлялся, но тут раздался ясный и уверенный голос:
– Ты вообще отдаешь себе отчет в происходящем, Роже?
Все обернулись.
Господин Мушотт скрестил руки на груди, как подобает поучающему, каковым он и являлся. Отец Эмили постоянно кичился своей нравственностью. Прежде чем получить ученую степень, он был несносным, придирчивым бригадиром, не знакомым ни с великодушием, ни со снисходительностью. Сейчас он стоял в нескольких метрах от господина Дэме, своего заклятого врага. У всех в памяти сохранилась звучная пощечина, которую отец Реми отвесил ему, когда они вместе работали; господин Мушотт отлетел тогда метра на два и плюхнулся в корзину для стружки. Раздавшиеся смешки лишь усилили унижение пострадавшего. Господин Вейзер на пару дней отстранил виновного от работы, но отказался увольнять его. Очевидно, в этой ситуации, скорей комичной, нежели действительно жестокой, он, как и все остальные, видел только ответную реакцию.
– Все коммуникации нарушены, – продолжал господин Мушотт, – город пострадал от стихийного бедствия, целые семьи оказались на улице, а ты думаешь, что имеешь первоочередное право?
То, что он говорил, было верно, но при этом чудовищно несправедливо и замешено на столь очевидной жажде реванша, что руки опускались. Даже Антуану захотелось ответить.
В другое время господин Дэме набросился бы на противника, пришлось бы разнимать их. Но сейчас в этом не было необходимости: господин Дэме не сдвинулся с места. Он был готов к подобному ответу, и то, что он принял такую постыдную форму, ничего не меняло.
Мэр сделал вялую попытку вмешаться.
– Ну, ну… – пробормотал он, но больше никаких слов у него не нашлось.
Всех охватило не только осознание невозможности помочь господину Дэме, но и ощущение, что исчезновение маленького мальчика, сколь бы трагическим оно ни было, отныне отойдет на второй план. Его место займут обрушившиеся на всех невзгоды, и оно уже никогда не станет общим делом.
Город не мог продолжать искать ребенка, он смирился с его исчезновением.
Даже если малыш заблудился и был жив в последние часы перед природным катаклизмом, теперь это уже было не так.
Все ограничились надеждой, что ребенка похитили…
Наступившее молчание стало знаком того, что отныне господина Дэме ждет одиночество.
Господин Мушотт, удовлетворенный своей, хотя и позорной, победой, подошел к мэру и предложил свои услуги: вдруг он может быть где-нибудь полезен…
По дороге домой Антуан пытался раздобыть что-нибудь, чтобы навести порядок в доме, – карманный фонарик, электрические батарейки… Денег у него с собой не было, но в такой день ему непременно продали бы все в кредит. Однако побитые железные жалюзи скобяной лавки были еще опущены. Тогда он решил заглянуть в церковь и взять там свечек.
Входя, он встретил госпожу Антонетти с тяжелой хозяйственной сумкой. Она бросила на него насмешливый взгляд. На прилавке не осталось ни единой свечи.
14
Два последовавших один за другим урагана, гроза, проливные дожди вызвали такой шок, что все предшествовавшее им как-то стерлось в сознании Антуана. Несколько часов назад он с ужасом представлял себе тело Реми, смытое потоком воды из Сент-Эсташа и принесенное в город. Он видел, как, подобно мертвой рыбе, оно на спине проплывает мимо его дома, мимо дома своих родителей… Но все случилось иначе. События, какими бы драматическими они ни были, предоставили Антуану неожиданную передышку. Возможно, тело обнаружат за несколько километров от Боваля, ураган наверняка смыл многие улики…
Или это только отложенная партия и через несколько дней поиски возобновятся? Если труп Реми еще на месте, теперь он уже не так хорошо спрятан, чтобы во время повторного прочесывания его не обнаружили.
Сейчас участь Антуана зависела от полной неопределенности, за которую он мысленно начинал цепляться.
Госпожа Куртен принялась за уборку дома, вооружившись шваброй и какими-то тряпками, – работы было невпроворот… Антуан рассказал ей о мерах, принятых мэрией, которые мало что значили конкретно для них.
– Они нас бросили! – проворчала она.
– Мэтр Вальнэр умер…
– Да что ты? Как же так?
Госпожа Куртен, в повязанной на голове косынке, перестала выжимать тряпку над ведром.
– На него вроде дерево упало…
Госпожа Куртен снова взялась за уборку, но теперь она работала медленно. Она была из тех людей, кому размышления частенько мешают заниматься другими делами.
– А что же будет с его дочкой?
Эта мысль взбудоражила Антуана. Кто станет возить худенькую девочку по центральному проходу церкви по воскресеньям? Кто летом будет гулять с ней по городу, останавливая инвалидное кресло перед лавками, куда она никогда не войдет, кто купит ей мороженое, которым она будет обстоятельно лакомиться, сидя среди других посетителей на террасе «Кафе де Пари»?
Обычно жизнь в Бовале текла медленно, изменения происходили постепенно. Однако события последних трех дней оказались такими стремительными и жестокими, что захватили его врасплох. Пейзаж менялся быстро, чересчур быстро.
Антуан снова вспомнил про господина Вейзера, которого, как и все здесь, недолюбливал. Потом он подумал об усилиях, которые тот приложил, чтобы мобилизовать имеющиеся в наличии немногочисленные силы. В сложившихся обстоятельствах он сумел продемонстрировать волю, полностью направленную на общее дело, хотя – это станет известно днем – крышу его завода снесло, и ему следовало принимать срочные меры, чтобы обезопасить оборудование, укрыть материалы, сберечь то, что еще могло послужить. Он легко мог бы оправдаться тем, что думает о себе, как и большинство других.
И раз уж у нас крыша и дом пока целы, подумал Антуан, может, стоит, например, пойти помочь Дэме?
– Ты что, считаешь, мне больше делать нечего?
Материнский ответ прозвучал с шокирующей прямотой, как выстрел.
Платан в центре города распилили вскоре после полудня в молчаливом присутствии жителей Боваля. Они размышляли о его возрасте; казалось, он всегда был здесь. Теперь площадь была пуста.
Вокруг Боваля тоже оказалось немало поваленных деревьев, они мешали прибытию техники. В течение двух дней сообщение было затруднено.
Наконец появилось электричество, а потом заработал телефон.
Дом Куртенов пропах илом, всю мебель нужно было менять. Мать принялась заполнять бланки для страховой компании, формуляры для департамента, который обещал быстро прислать денежные средства, которых на самом деле придется ждать долго, а бо́льшая часть их так и не придет. Бланш Куртен трудилась, как муравей, молчаливая, сосредоточенная, но при этом раздражалась по пустякам и проявляла резкость и непредсказуемость как в движениях, так и в реакциях.
Антуан вместе с Тео, Кевином и другими ребятами принял участие в общественных работах. Пронесшиеся над ними ураганы заставили всех на время забыть о разногласиях между Антуаном и Тео. Все мальчишки из коллежа, будто отряд скаутов, добровольно помогали семьям, испытывавшим трудности, порой забывая о собственных бедах. Наконец Антуан не выдержал и отправился в Сент-Эсташ.
Деревья государственного леса были повалены сотнями. В тех местах, где ветер особенно свирепствовал, их падение оставило совершенно прямые коридоры.
Обстановка в лесу Сент-Эсташ оказалась еще более удручающей. Туда просто невозможно было проникнуть, казалось, лес буквально скосили, почти все деревья валялись на земле… Только некоторые, по странной и непонятной причине, выдержали удар и производили впечатление караульных, выставленных среди опустошенного пейзажа.