– Что вам всем от меня надо… – пробормотал я. – Еще и чужие… Инсеки, Прежние, Слуги, Продавцы…
Ну да.
Все тащат на свою сторону! Все предлагают стать спасителем человечества и получить полный мешок вкусняшек для себя персонально…
Я застыл, не замечая, что вода стала совсем уж ледяной и барабанит по голове, будто холодный зимний дождь.
Все.
Тащат.
На свою сторону.
Меня.
С какой стати?
А с какой стати Высший болтался в моем теле целую неделю?
А почему я так легко перенес Призыв и запросто болтаю с Гнездом?
Нет, ну правда! Я же не президент, не ученый, не какая-нибудь знаменитость. Я Максим Воронцов, мне двадцать пять лет, я даже в институт не поступил, хожу по Москве и кристаллики собираю.
Чего они от меня хотят?
Чем я могу помочь Инсеку, Ивану или Нике добиться их целей?
Да ничем!
Допустим, я хорошая боевая единица, сам не ожидал, но похоже, что сражаться у меня получается. Но даже старый, но бодрый Лихачев скрутит меня в бараний рог. Да что там Лихачев, мне мелкая Наська наваляет, если захочет…
И зачем тогда тянуть на свою сторону обычного парня Максима?
Вот почему хихикал Продавец, говоря, что я не тем озабочен. Всё то же правило, месяц назад подсказанное мне Миланой: думай не о том, что есть, думай о том, чего нет!
Я очень легко принял все эти призывы: «Переходи на нашу сторону, у нас печеньки». Ну а как иначе? Каждый ведь в глубине души уверен, что он очень важная персона, что от него всё на свете зависит.
А надо было сразу сообразить – почему я?
Мне вдруг стало не по себе. Меня даже затрясло. Вот странно, если считаешь себя обычным человеком, то это не страшно. А если понимаешь, что от тебя ждут чего-то особенного, то непонятно почему становится жутко. Это как в детстве, когда родители вбили себе в голову, что из меня получится хороший теннисист, и отдали меня в крутую теннисную секцию. Там работал знаменитый тренер, мне купили какую-то немыслимо дорогую ракетку, я каждый день бегал по корту, играл… вначале было интересно и даже получалось. Потом стало скучно. Я хотел заниматься хоккеем. И почему-то прыжками с шестом. А мне объясняли, что у меня все данные теннисиста, и я старался, пока тренер не покачал головой и не объяснил родителям, что «потенциал был, но исчерпан».
Ракетку я с тех пор в руки не брал. Но дурацкое ощущение, что от тебя ждут то, чего в тебе нет, запомнил.
И сейчас это чувство вернулось.
– Ну вас всех, – сказал я.
В конце концов, я уже объяснял Лихачеву, что не собираюсь спасать мир и ввязываться в большие игры могущественных сил. Всё, что я делал, я делал только ради одного – спасти Дарину. Весь мир не вылечишь. Завтра утром я возьму у Продавца возвратный мутаген, и она станет обычной девушкой. Я уведу ее из Гнезда, мы поселимся у меня.
И я даже пойду с ней в ЗАГС, чтобы родители и все остальные поняли: приключений мне хватило по уши!
Я выключил воду. Постоял, медленно согреваясь. И подумал, что всё решил. Все вопросы и все проблемы.
С кем я хочу быть и на чьей я стороне.
Инсек останется на Селене, и то, что у нас было с Миланой, тоже.
И мне совсем, совсем неинтересно, почему все дергают меня на свою сторону.
Оставьте меня в покое!
Глава девятая
Родители ничего не заказывали, но я знал, что они будут рады продуктам. Когда я вошел, мама сидела перед телевизором и шумно комментировала ток-шоу.
Точно так же демонстративно, как она раньше игнорировала всё, случившееся после Перемены, она теперь включилась в новости.
– Максим! – позвала она. – Ты слышал, «Гринпис» заявили, что на Земле резко упала популяция голых землекопов!
– Кого? – поразился я. – Привет, мама.
– Привет! Голых землекопов! Это такие… – Мама задумалась. – Вроде лысых крыс. Ученые говорят, что перемена климата уничтожила половину популяции!
– Очень грустно, – согласился я, глянув на отца. Тот пожал плечами. Я чмокнул маму в щеку. Алкоголем от нее не пахло, и это меня сильно радовало. Такое ощущение, что, признав существование пришельцев, она избавилась от своего порока.
Отец, впрочем, потихоньку продолжал выпивать. Как он сказал, в его возрасте отказ от алкоголя так же опасен, как и злоупотребление.
– Ты спроси, пожалуйста, Дарину, – сказала мама. – Сколько это еще будет продолжаться?
– Что? Падение популяции землекопов?
– Климатические изменения!
– А мне нравится, – заспорил я. – В этом году снег шел всего два дня. И то не лежал, сразу таял.
– Это неправильно, – сказала мама. – Мы северная холодная страна. У нас должны быть снега и мороз.
– В Сибири зима осталась…
– Да разве это зима? – Мама вздохнула. – Вот раньше были зимы! Птицы на лету замерзали! Вот какие были морозы!
Видимо, сообразив, что заботиться о судьбе голых землекопов и скучать по замерзающим на лету птицам непоследовательно, мама быстро свернула тему.
– Ты пообедать зашел? Я еще не начинала готовить… ох, а уже одиннадцать…
– Да нет, я сыт. Продуктов вот принес, – я показал пакет. – Настоящих. Мясо, картошка, сыр…
– Не бери картошку! – возмутилась мама. – Ее, оказывается, продают за дикие деньги!
Но пакет она приняла и понесла на кухню, добавив:
– Я сварю суп. Молодежь вечно забывает, что надо есть суп!
Мы с отцом переглянулись.
– Мама деликатно дает нам поговорить, – сказал папа. – Что стряслось?
– Неужели видно? – удивился я.
– Я тебя четверть века знаю, – усмехнулся отец.
Мы сели на диване. Мама действительно осталась на кухне, включила там то ли телевизор, то ли радио и принялась греметь посудой.
Я подумал, что она всегда так поступала, когда к отцу приходил кто-то поговорить «по делам». И была на кухне ровно столько времени, сколько шли «серьезные разговоры». Однажды папа ей сказал: «Ты идеальная жена чиновника, знаешь, когда появляться и когда исчезать…»
– Да так, разное… – пробормотал я.
– В новостях говорили про стрельбу в Представительстве, – сказал отец небрежно.
– Ага… Не беспокойся. Меня там уже не было к этому моменту.
Отец молча смотрел на меня.
– Я был далеко, – сказал я, чувствуя себя очень неловко.
– Насколько далеко?
– Ну… триста восемьдесят тысяч километров примерно. Я не знаю, вчера Селена была в апогее или в перигее.
– Ясно, – сказал отец. – Помочь могу?
– Всё уже нормально, – ответил я.
Вот за что я папу очень люблю – он не лезет с ненужными расспросами.
– Тогда спрашивай.
Я помолчал.
Вот как тут спросить?
– Пап, я нормальный?
– Что-что? – поразился отец.
– Ну, странностей со мной каких-то не было в детстве?
– Когда тебе было три года, ты ел лимоны, – сказал папа. – Брал лимон и сгрызал, словно яблоко или мандарин.
– Фу, – меня аж перекосило. – А еще что-нибудь?
Отец прищурился.
– Если ты хочешь спросить, родной ли ты нам, – да, родной.
– Папа, я вовсе не это хотел спросить! – выпалил я с облегчением. – Но все-таки, какие-то особенности у меня были? Почему на меня всё это сыплется?
– С Дариной поссорился? – спросил отец.
Я промолчал. Покачал головой.
– Та девушка, что у тебя жила несколько дней… Милана, верно? – продолжал отец.
– Теперь хоть понимаю, в кого я такой умный, – пробормотал я и заговорил тише: – Слушай, вот как в такой ситуации поступать? Мне они обе нравятся и… ну, понятно. Я им тоже. И я про обеих думаю. Засыпаю – думаю, просыпаюсь – думаю. Значит, они мне обе важны. Но так нельзя… наверное.
– Долго – нельзя, – вздохнул отец так же негромко. – Скажи, когда ты с Миланой, – ты думаешь о Дарине?
– Да.
– А когда с Дариной? Думаешь о Милане?
Я молчал.
– Останешься обедать? – спросил отец как ни в чем не бывало.
– Нет, наверное, – ответил я. – Спасибо, пап.
Да, этот прием и здесь работает. Важно не то, что есть. Важно то, чего нет.
– Обращайся, – улыбнулся отец.
Не знаю, почему я пошел в «Рэдку». Есть я и впрямь не хотел, а то поел бы маминого супа. Наших там днем немного, больше случайных посетителей.
Но меня будто потащило туда.
Я прошел по Столовому переулку мимо своей старой школы – она по-прежнему работала, даже осталась «испанской», свернул на Малый Ржевский. У мелких как раз кончились уроки, меня чуть не смело потоком галдящей детворы, затеявшей шутливую потасовку у памятника героям-учителям и героям-ученикам. Ну, памятник – это слишком громко, наверное, пять маленьких фигур на выступе, над бронзовой доской с перечислением имен… Имен было много. В давней войне, которой скоро сотня лет исполнится, погибли десятки миллионов.
Я вдруг подумал, что для Прежних эта война могла быть ничего не значащим пустяком, который они же сами и затеяли. Например, на каких-то галактических фронтах дела шли плохо. Им потребовались не миллионы Измененных в год, а десятки миллионов. Ну а что может быть лучшим прикрытием для изъятия из человеческого общества огромного количества здоровых детей, чем мировая война, непрерывные бомбардировки, движущиеся туда-сюда обратно по Европе и Азии армии?
Или не надо приписывать Прежним наши собственные, человеческие зверства?
…Но все-таки, зачем я решил зайти в «Рэдку»?
Надо было мне догадаться, наверное.
Но я как-то расслабился после разговора с отцом.
И только увидев за столиком Ивана и Виталия Антоновича, понял, что пришел сюда не по своей воле.
Больше никого из серчеров в кафе не было. И персонал, несмотря на теплый солнечный день, весь попрятался внутри. Уверен, если их спросить, никто не ответит, почему на столиках стоят таблички «Зарезервировано», а они толкутся в помещении. Вот захотелось им так сделать – и всё тут…
Виталий Антонович сидел мрачный, напряженный, начисто лишившийся всей своей ироничности и лоска. Немудрено – в присутствии Ивана он выглядел как бледная копия рядом с оригиналом.