– Значит, читала, – кивнул я.
– Ну, читала, – Наська отвела глаза. – Она же не запечатана…
– Ясно, – сказал я, не разворачивая записку. – Наська, у меня к тебе просьба есть. Серьезная.
– Ну? – Она заинтересовалась и даже отложила книжки.
– Я заходил сейчас в соседний Комок. Хотел кое-что купить, но… в общем, не продали.
– Кристаллов нет?
– Кристаллы есть, но не продали, – я помолчал. – Но у меня там еще один заказ подвис. Это… ну, подарок Дарине. Продавец велел зайти утром, в девять. А я не уверен, что смогу. Заберешь? Тебе разрешают одной в Комок ходить?
Наська фыркнула.
– Разрешают. Теперь кто запретит? Тем более завтра Дарина как раз в Комок идет. Может, и я с ней…
– Ну и здорово, – обрадовался я. – Я предупредил, Продавец отдаст тебе заказ.
– Оки, – согласилась Наська. – Ты записку хочешь прочитать?
– Я прочитаю, – успокоил я ее. – Обязательно. В темноте не хочу, у меня же глаза обычные.
Протянув руку, я потрепал куколку по голове.
– Ладно, пойду, дел по горло. Не буду мешать чтению.
– Эй, Максим… – Голос Наськи стал чуть тревожным. – А у тебя всё в порядке?
Я подмигнул ей:
– У меня всё в порядке. Честно.
– Я могу чем-то помочь?
– Да ты и так мне помогла вчера, – сказал я. – Как мы со Слугами-то, а?
Но Наська продолжала смотреть требовательно и настороженно. Я вздохнул и сказал:
– Можешь, если у тебя есть двухцветный кристаллик. Или трехцветный.
– Этих нет, – Наська покачала головой. – У меня вот такой есть…
Она запустила под себя руку и вытащила шкатулку – дешевую пластиковую шкатулку для детской косметики и бижутерии, которую я когда-то ей подарил. Открыла – затренькала простенькую мелодию кружащаяся фигурка балерины. Шкатулка больше не была пустой – там лежали какие-то мелкие куколки, фигурки из «Лего», блескучие кольца с огромными «драгоценными камнями». Наська открыла крошечный отсек и достала кристалл – граненую пирамидку в сантиметр длиной. Какую-то мутную, непонятную…
– Держи. Утром нашла один.
Я осторожно взял кристалл и поднес к глазу. Прищурился и посмотрел сквозь него на тусклый свет люстры.
Кристалл был радужный.
Он переливался всеми цветами – от красного до фиолетового, удивительным образом соединившимися, но не смешавшимися. Как там говорил Джеймс Бонд: «Взболтать, но не смешивать»? Вот и здесь: горела рубиново-красная грань, апельсиновой коркой шла оранжевая полоса, сиял лимонно-солнечный желтый цвет, проступала сочная травяная зелень, небесно-голубая линия переходила в синее, будто морская вода, пятно – и везде проступали фиолетовые точки.
Все цвета спектра в одном крошечном кристалле.
– Наська… – выдохнул я.
– Сгодится такой?
– Не знаю, – ответил я. – Что я говорю? Сгодится. Продавцы от двухцветных трястись начинают… Наська, я не могу его взять. Знаешь, сколько это шоколада?
– Сколько? – заинтересовалась она.
– Целая фабрика. Наверное.
– Много сладкого вредно, – куколка улыбнулась. – Бери, Максим. Он твой.
– Почему мой?
– Мне он не нужен, – серьезно сказала Наська. – А тебе очень, я вижу. Значит, твой.
– Спасибо, – сказал я. – Правда, спасибо. Ты очень помогла.
– Иди, занимайся делами, – Наська улыбнулась. – Я книжку хочу почитать.
Я кивнул, встал. Глянул на возвращающуюся Же.
Может быть, я только что получил шанс сам забрать подарок для Дарины.
– Сумку возьмешь? – спросила Наська.
Я взял.
К «своему» Продавцу я решил не возвращаться. Во-первых, я был обижен – он очень резко отверг все мои просьбы продать еще боеприпасов, не говоря уж о каком-нибудь «особенном» оружии. Во-вторых, если его синтезатор и впрямь был занят сложным заказом, он мог просто не выдать мне оружие сразу.
Да ладно, чего врать. Я решил его наказать.
Комков в Москве много.
Быстрым шагом я дошел до метро «Тверская». Но вместо того чтобы нырнуть вниз по ступенькам, присел на гранитное ограждение лестницы напротив одёжного магазина. Посидел немного, потом достал и развернул записку от Миланы.
В общем-то я знал, что там написано.
Почерк у Миланы был аккуратный, почерк девочки-отличницы, его даже студенческая жизнь не испортила.
«Максим! Ты уже всё понял, да? Я была не права. Так нельзя. Я делаю больно тебе и Дарине. И себе тоже. Глупо всё получилось. Если будет нужна помощь – я всё для вас сделаю. Но просто так нам лучше не видеться. Поцелуй от меня Дарину. У вас всё будет хорошо, я знаю. Спасибо за прогулку по Луне. М.»
И всё.
Я достаточно ее знал, чтобы понимать – она не делает ничего, в чем не уверена. А когда уверена, то не тратит лишних слов.
Я посидел, глядя на вывеску магазина «Армения» через дорогу.
Потом порвал записку на мелкие клочки. И аккуратно выбросил в оказавшуюся рядом урну.
Что я чувствовал?
Печаль? Облегчение? Стыд?
Наверное, всё сразу.
А потом пошел по Страстному. Время у меня еще было.
Наверное, я все-таки не совсем уверен, что Продавец выдаст мне волшебную чудо-пушку, которая позволит уложить полсотни Слуг.
К родителям я зайти не рискну. Либо они что-то почувствуют, либо я сломаюсь – и Виталий Антонович будет зря дожидаться меня вечером в «Рэдке».
Нет, ну правда, а я действительно собираюсь ему помогать?
Ради призрачной надежды, что Иван спасет его сына?
Чушь ведь, самоубийство. Когда я шел в Гнездо сражаться с монстром, я хотя бы понимал, ради чего готов умереть. А сейчас?
Ну не такие уж мы друзья. Помочь мне было его инициативой…
Но я повел себя, будто глупый герой романа, который сейчас читает Наська. Совершал поступки романтические и безрассудные (положим, я этих книг не читал, но догадывался, что разумных вещей герои любовных романов не делают).
Бомж Андрей действительно нашелся у памятника Высоцкому. Он стоял перед ним в точно такой же позе, раскинув руки и запрокинув голову. И декламировал:
Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф.
Детям вечно досаден
Их возраст и быт –
И дрались мы до ссадин,
До смертных обид,
Но одежды латали
Нам матери в срок –
Мы же книги глотали,
Пьянея от строк.
У него даже была аудитория: на каменных ступеньках-скамейках вокруг памятника сидели несколько пожилых дам, длинноволосый мужчина с гитарой, молодая некрасивая девушка, как ни странно, поглядывающая на Андрея с интересом и едва ли не с обожанием.
Я тоже присел на ступеньку. Поискал глазами и нашел несколько сумок, в которых любитель поэзии таскал свой скарб.
Только в грезы нельзя насовсем убежать:
Краткий век у забав – столько боли вокруг!
Попытайся ладони у мертвых разжать
И оружье принять из натруженных рук.[3]
Он на миг запнулся, откашлялся, полез в задний карман своих широченных бермуд, опасливо оглянулся и достал металлическую фляжку. Сообщил публике:
– Горло сжимает от этих стихов! Володя простил бы, он сам был таков!
Сделав несколько глотков, он наткнулся на меня взглядом, радостно улыбнулся и протянул фляжку. Я покачал головой. Андрей продолжил читать – с выражением, эмоционально, будто это он сейчас готовился взять из ладони убитого друга окровавленный меч.
Ему поаплодировали. Андрей раскланялся и подошел ко мне, сел рядом. Бесцеремонно обнял. Я не сопротивлялся – то ли он попал под дождь, то ли все же где-то помылся: пахло от него только алкоголем, каким-то пряным, может быть, ромом?
– Хорошее место! – сияя, сказал бомж. – Много читателей, много поклонников. Живой, живой поэт. Уходить буду куда-нибудь.
– Почему?
– Володе и так хорошо, – пояснил Андрей. – Видишь, сколько людей? А вечером даже молодежь приходит! Поют!
Одна из пожилых дам вышла и принялась читать стихи. Не знаю, наверное, тоже Высоцкого. Ее вежливо слушали, но мне кажется, ей не хватало эмоций.
– Выберу кого-нибудь подзабытого, – рассуждал Андрей вслух. – Думал, может, к Твардовскому, он тут рядом, у метро. Но там цветочки лежат, значит, приходят. Поищу кого-нибудь из старых времен, кого только в юбилей вспоминают… Как дела твои?
– Нормально, – ответил я. – День хороший.
– Ага, – бомж закивал. – И кольцо сегодня хорошее, греет…
Я покосился на лунное кольцо в небе. Неужели он и впрямь чувствует то слабое излучение, которое оно отражает на Землю?
– Андрей, скажите, а кто вы по жизни… – Я осекся, едва удержавшись от неуместного «были».
Но мне показалось, что оно все равно прозвучало.
– Я, друг мой юный, когда-то был плохим поэтом и известным литературным критиком. А ныне – профессиональный алкоголик и бомж! – сказал Андрей с гордостью. – Запомни накрепко: алкоголиками и бомжами люди порой становятся от несчастий, которые судьба обрушила на их плечи. Бывает, что слабость душевная или болезнь телесная приводят к такому печальному итогу. Но я настоящий алкоголик и бомж, выбравший свою цель осознанно, шедший к ней долго и трудно. В иные годы я бы примкнул на этом пути к какой-либо субкультуре или основал свою. Однако Перемена дала мне знак – в эпоху бессмысленности всего не нужны лишние смыслы для существования.
– Вот и вы про смыслы, – сказал я озадаченно. – И почему же не нужны?
– Суета сует и всяческая суета, – вздохнул Андрей. – Люди верили в Бога, но оказалось, что Бог в нас не верит. Мечтали о чудесах науки, но все наши чудеса оказались детскими забавами. Патриотизм не нужен, детей рожаем по привычке, книжки новые не пишем, даже стихами баловаться перестали. Вот я и решил, раз уж мир катится под откос, провести остаток дней с удовольствием. Погоды нынче теплые, мокро только… – Он вздохнул. – Спиться-то получилось легко, это я всегда любил. А вот к грязи привыкать пришлось… Но – всё уда