Он был слишком растерян и разозлен, поэтому, замахнувшись, открылся. Я ударил его, вколачивая кадык в шею. Гарри зашатался, выпустив меня и схватившись за горло. Круглые очки слетели на пол, из глаз у него выступили слезы, а на губах запузырилась кровь. Но это была чужая кровь, и я решил, что это символично и даже смешно.
– Ты не волшебник, Гарри, – сказал я. – Ты хренов пожиратель смерти.
И влепил ему в челюсть так, что послышался хруст. Гарри рухнул.
Я нагнулся, подобрал с пола его очки, в последнюю секунду выдернув их из-под падающего тела. Незнакомый мне молодой парень, может быть, юное творческое дарование, а может быть, и обычный неприметный менеджер, рухнул на пол, колотя себя в грудь длинным тонким ножом. Слуги прочные, он пронзил себя уже раз десять, но всё никак не умирал.
Нацепив очки, я оглянулся. Половина Слуг уже была мертва, остальная работала над этим.
Монстров я в зале не увидел.
И бросился к выходу.
Ника напрыгнула на меня у самых дверей. Повисла на спине, повалила. Лицо ее было искажено яростью, она всё пыталась схватить меня за горло, но слишком вытянувшиеся в прыжке руки мешали.
– Что ты наделал, сука, что ты наделал! – закричала она.
– Уничтожил ваш мятеж, – ответил я. – Ничего личного, Иван попросил.
Она вдруг замерла, уставившись на меня. Повторила:
– Иван попросил?
– Иван попросил, – подтвердил я и, подтянув ноги, пнул ее в живот. Ника отлетела, я поискал взглядом хоть какое-то оружие – и поднял нож, лежащий рядом со Слугой, отрезавшим себе голову. Поднялся.
– Лживая мразь! – взвыла Ника, в ужасе оглядывая зал. – Мразь!
– А ты-то чего не сдохла? – спросил я. – Ты же пила!
– Я себе эмпатию не гасила! – выкрикнула, будто выплюнула, Ника. – Это для слабаков!
Я остолбенел.
Эта дрянь была человеком – по меньшей мере, по части эмоций! Она всё чувствовала! Она просто ненавидела и презирала людей!
Ника снова кинулась на меня. Я ждал, сжимая нож и понимая, что в лучшем случае у меня будет одна-единственная попытка.
За спиной дважды гулко грохнуло.
Первая пуля вошла Нике в грудь, а вторая в лоб.
Она шатнулась, останавливаясь. Подняла руку и неожиданно погрозила мне пальцем. Сказала:
– Запомни… он очень хитрый…
И оскалилась в улыбке, которая на глазах становилась каменной.
Я обернулся.
В дверях стоял деда Боря с пистолетом в руках.
– Мы победили, – сказал я. – Кажется.
Деда Боря повернулся и шаркающей походкой побрел назад.
Я всё понял. Ну, почти всё. Бросился за ним.
Глава четвертая
В фойе лежали два уничтожителя, утратившие невидимость. Один был опутан тонкой металлической сеткой, еще одна валялась рядом, разрезанная на куски. Второй застыл у двери в комнату, где мы сидели, наполовину забравшись туда. Оба уничтожителя медленно каменели и походили сейчас на песчаные скульптуры, забытые на пляже.
Рыжий парень, похожий на Рона из детского фильма, уже превратился в груду песка, перемешанного с форменной одеждой. Из штанины медленно высыпалась струйка. Что меня потрясло – так это рыжий налет на горке песка в том месте, где была его голова. Я вначале даже не понял, в чем дело. А потом сообразил.
Этот охранник красил волосы в рыжий цвет! Тело рассыпалось, а краска осталась!
Деда Боря медленно прошел мимо монстров. Подошел к Елене, которая застыла, прижимая руки к лицу. Постоял миг, потом выстрелил в лежащего на полу Виталия Антоновича.
Дважды, потому что силовое лезвие уничтожителя рассекло нашего старшего напополам.
На негнущихся ногах я подошел ближе, взглянул в лицо Виталия, пока оно еще не превратилось в камень.
Наверное, мне было бы легче, если бы он был еще жив. Если бы я мог сказать ему: «Виталий, мы победили! Виталий, твой сын вернется на Землю и станет человеком!»
Я не знаю, легче ли умирать, когда знаешь, что смерть не напрасна. Когда ты рискнул и потратил жизнь не впустую, а сражаясь за то, что тебе дороже всего. Если верить книжкам и фильмам – то да, конечно.
А как на самом деле?
Когда я умирал, вколов себе концентрат мутагена, мне было очень страшно. И то, что мы победили, не слишком-то радовало. Я, конечно, прошептал Дарине, что рад за нее, но на самом деле это было не всерьез, словно игра на публику.
Но умирать, не зная, победили мы или нет, – еще страшнее.
– Виталий… – прошептал я. – Старший, мы справились…
Он не отвечал, он был мертв. Мертв еще до выстрелов деда Бори. Может быть, его убила боль, а может быть, потеря крови.
Я даже коснулся его ладони, выпачкав руки в крови, но уже через мгновение пальцы Виталия перестали быть теплыми и влажными, рассыпались сухим песком. И кровь на моей коже тоже осыпалась тончайшей каменной пылью.
Если бы моя рука стала распадаться, я бы не удивился. Но со мной всё было в порядке. А вот кровь Виталия на полу тоже обращалась в песчаную корку. Даже какие-то далекие брызги исчезали.
Видимо, «метапатроны», как их называл Прежний, – и впрямь заряд наноботов. В чье тело попадали, ту органику и превращали в камень. Настраиваясь по генетическому коду, например.
– Он знал, что я так сделаю, – сказал деда Боря севшим голосом. – Мы все… договорились. Никаких следов.
Старик поднял пистолет и посмотрел в ствол.
– Не надо! – выкрикнул я.
– Да ты что! – Деда Боря быстро опустил оружие. – И в мыслях не было!
Елена подошла к нам. Лицо у нее стало мертвенно-белым.
– Мы им были не нужны, – сказала она. – Когда ты ушел… эта рыжая падла послала к нам монстра… но мы ждали. Но второй успел… Виталия…
Я помнил, как быстро двигался уничтожитель в Гнезде. Удивительно, что погиб только Виталий.
Наверное, это тоже были Измененные, собранные по-быстрому, для одной-единственной цели – охранять сборище Слуг. Не сегодня-завтра они бы в любом случае сдохли.
Дарина когда-то сказала, что для такого превращения нужны добровольцы. И что полным-полно людей, готовых обменять всю свою жизнь на несколько суток в виде Измененного.
Я тогда не до конца ей поверил.
А теперь, после разговоров со Слугами и неправильным Гарри, – полностью.
Среди людей очень много психов.
Кто-то готов умирать за веру, кто-то готов умирать за правду, кто-то – за других людей. Кто-то готов умереть за ложь, если ее красиво подать. Вот те мальчишки, что просились в Гнездо, разве трудно им задурить головы и отправить на «подвиг»? Но это еще ничего.
Куда чаще люди готовы убивать, даже зная, что сами умрут. Безумная школота, приходящая на урок с папиным ружьем и полным портфелем патронов. Обвешанный динамитом террорист – не идейный, а просто желающий убить побольше народа. Наемник, едущий на войну не ради идеи и даже не ради денег, а ради возможности «пострелять из арты по мирняку» и получить свой адреналин.
– Максим… Макс!
Я посмотрел на Елену. Она, оказывается, трясла меня за плечо.
– Надо уходить, Макс. Там… всё чисто? – Елена кивнула на конференц-зал.
– Там очень грязно, – сказал я задумчиво. – Но да, там стало куда чище, чем раньше.
– Надо уходить!
Если честно, я не верил, что нам удастся уйти. По всему музею звенели какие-то тревожные сигналы. Внизу суетились люди, бо́льшая часть двигалась в сторону выходов, но кто-то метался из стороны в сторону. Тонкий женский голос выкрикивал:
– Любочка! Кто видел Любу? Быстро ко мне, всё потом, Верочка, брось мольберт…
Наверх, к счастью, никто не двигался. И откуда раздались выстрелы и крики, похоже, никто выяснять не спешил.
– Пойдем, – согласился я. – Мне кажется, мы сделали всё, что могли.
Мы сбежали по лестнице. Я подумал, что и сумку, и сеткомет мы оставили где-то наверху, и это улики, но ведь мы все равно наверняка попали на видеокамеры, и когда их просмотрят, нас опознают и найдут.
Не вышла у нас тихая диверсия. Не получилось бросить кристаллик в пунш и уйти незамеченными, уж слишком пунш оказался необычным…
Но я вдруг подумал, что в любом случае рад тому, что увидел. Слуги, убивающие сами себя… редко когда справедливость торжествует так явно и так ярко.
Внизу лестницы нас едва не сбила с ног крупная немолодая женщина в форме служительницы музея, мечущаяся из стороны в сторону, а потом вставшая у лестницы и раскинувшая руки. Глаза у нее сделались совершенно безумные, она выкрикивала:
– Задымление! Задымление!
Никакого дыма и огня не было, конечно. Наверное, она видела свой персональный кошмар – сгорающие без следа бесценные полотна. Но свою ноту в общую симфонию паники она вносила, люди начинали озираться и ускоряли шаги. Мы обогнули ее и, смешавшись с толпой, стали пробиваться к выходу.
Несколько раз нам попадались охранники, но они, похоже, были больше озабочены тем, чтобы вывести людей наружу, в лица не вглядывались и никого остановить не пытались.
Может быть, эти крики про задымление сыграли нам на руку: все пытались покинуть музей, а не разобраться в происходящем.
И через пару минут мы, вместе с другими посетителями, вырвались из кондиционированной прохлады в теплый апрельский вечер. С набережной доносились сирены пожарных машин, а мы, не сговариваясь, пошли в сторону центра.
– Надо от стволов избавиться, – сказал деда Боря деловито. – Не то чтоб это помогло, но…
– Отдашь пистолет мне, – ответила Елена. – Я избавлюсь.
– И в кафе бы зайти, – добавил деда Боря.
– В туалет? – устало спросила Елена.
– Почему сразу в туалет? Хочу выпить рюмку! Нервы шалят! Да, в туалет… тоже…
Мы зашли. Все равно надо было где-то присесть, не передавать же оружие прямо на улице.
Это было крошечное кафе, на пять или шесть столиков. Нам нашелся один свободный. Елена и деда Боря заказали коньяк, я попросил зеленый чай покрепче.
– Пуэр? – спросила официантка, совсем молодая девчонка. Интересно получается, в магазине ей бы коньяк не продали, а на работе она его нам продает.