– Мы убили большую часть нападавших, – сказал я. Подумал и добавил: – Вообще-то уже всех.
– И ты убивал?
– Между нами? – спросил я. – Да.
Взгляд полицейского смягчился:
– Я должен был заступать на смену… пришел, а тут…
Он бросил окурок, раздавил и спросил:
– Что тебе, парень? Представительство закрыто для посещения. Завтра приходи.
– Не факт, что завтра смогу, – ответил я. – Надо сейчас.
Капитан заколебался.
– Помню… у тебя была ксива… покажи… а, к черту… Заходи.
Я благодарно кивнул и зашел, он – вслед за мной. В Представительстве царила тишина, пахло какой-то дезинфицирующей химией. Рамка металлоискателя у входа была выключена, свет пригашен. Представительство казалось палатой для тяжелобольных.
– Нам ждать неприятностей? – спросил полицейский. – Кто-нибудь явится?
– Что? – поразился я. – Нет. Не думаю. Вот только… если я вдруг не вернусь из кабинки, а вы потом проверите и меня там не будет… не удивляйтесь. Считайте, что я и не приходил.
Полицейский снял берет и вытер им потное лицо. Покачал головой:
– Ешкин кот… Через эти экраны и впрямь можно улететь к звездам?
– Через эти – нет, – ответил я. – Они на Селену ведут… Спасибо, что впустили.
– Парень, я не знаю, кто ты на самом деле такой, – сказал капитан. – И от тебя неприятностей выше крыши. Но спасибо.
– За что? – удивился я.
– Ты хоть что-то делаешь, – буркнул полицейский. – Я в твои годы такой же был. Куда только не носило… – Он запнулся, махнул рукой. – Сейчас гляжу на молодь, думаю, какого хрена вы себя «серчерами» зовете. Ничего вы не ищете в жизни, ничего не хотите…
– Мы такие, – признал я.
Капитан покачал головой:
– Ты другой. Давай, парень. Делай, что должно. Удачи тебе.
Мне даже неловко стало от его слов. Я кивнул, прошел сквозь молчащую рамку и двинулся между раскрытыми настежь дверцами кабинок. Выключенные экраны в серо-синей окантовке застыли на стенах, будто окна в бесконечную ночь.
Я зашел в «свою» кабинку. Огляделся. Покрытие на полу заменили, оно было новенькое, одним большим куском. Мебель вернули. На стене в паре мест оставались едва заметные вмятины. Может быть, их заштукатурят и закрасят.
Осторожно притворив дверь, я сел на диванчик. Посмотрел на экран, по окантовке которого с треском забегали искры.
– Инсек, нам надо поговорить.
Серый свет полился в кабинку, экран обретал глубину. Я ждал – и вот в экране показался Инсек.
На этот раз он не перенесся воочию и не создал голографическую иллюзию. Маячил в экране, словно в обычном телевизоре, как в тех записях после Перемены, что первое время непрерывно крутили по всем каналам.
– Здравствуй, Максим, – сказал Инсек.
– Привет, – ответил я. – Я обдумал ваше предложение. Я согласен. Мы хотим сотрудничать с вами, мы будем наниматься бойцами. И сразимся с Прежними, уничтожим Слуг… мы их уже немного зачистили.
– Очень немного, – заметил Инсек. – Число Слуг в разной степени трансформации, по моим оценкам, на Земле достигает миллиона.
– Ого, – сказал я. – Теперь их на полсотни меньше, но я понял, работа предстоит большая. А Прежних-то сколько?
Я не ждал ответа, но Инсек неожиданно произнес:
– Их девять.
– Всего? – поразился я.
– Да. Они вполне самодостаточны, Максим. На некоторых планетах есть всего один Прежний. На Земле их девять, и это очень много. Ты же не думаешь, что Прежний – это единичная человеческая особь?
– Нет. Да. Не знаю, – я пожал плечами. – А как иначе?
– Это совмещенные личности, – терпеливо пояснил Инсек. – В каждом есть главенствующее ядро сознания, но оно время от времени вбирает в себя других. Тот Прежний, с которым ты общаешься, – ассоциация двух или трех десятков личностей. Еще есть несколько сотен Кандидатов, но многие из них не удостаиваются личного превращения в Прежнего, а становятся частью уже существующего. Не все, разумеется. Пряник всегда должен быть, даже если он лежит очень высоко.
Я попытался что-то сказать. И не нашел слов.
– Они очень стараются достичь сингулярности, – продолжал Инсек. – Пробуют разные способы.
– А вы? – спросил я. Как-то меня смутила его неожиданная разговорчивость.
– А мы индивидуалисты, – ответил Инсек. Как мне показалось, с гордостью.
– Мне нравится, – кивнул я и даже не покривил душой. – У нас тут возникли проблемы… дурацкие. Большое московское Гнездо, которое в Раменках, вдруг стало требовать, чтобы Гнездниковское перешло к ним.
– Так, – сказал Инсек.
– Вы же понимаете, при этом погибнет наше Гнездо, – продолжил я. – Дарина не согласна, она готовится защищаться. Наська… ну, это куколка мелкая… она хочет ускоренно измениться в мать… В общем, кошмар. Они будут обороняться вашим оружием…
– У нас нет оружия, пригодного для людей.
– Тем оружием, которое для других планет!
– Ясно, – так же кратко ответил Инсек.
– Вы можете им приказать? – спросил я. – То есть, конечно, можете. Пусть угомонятся. Я хочу вытащить Дарину и Наську из Изменения, у меня даже есть возвратный мутаген, правда, всего одна порция…
– Продавец очень много себе позволяет, – задумчиво сказал Инсек.
– Ну так прикажите им отменить этот… набег за рабами. И давайте решать, как мы станем бороться с Прежними…
– Я не отдам такого приказа, – сообщил Инсек. – Просьба отвергнута.
Я запнулся. И невольно рассмеялся.
– Нет-нет! Вы не поняли! Это не просьба, а мое условие для сотрудничества. Иначе я не согласен!
– Разве я согласился на сотрудничество? – спросил Инсек.
– Но вы же сами предлагали!
– Да. Но обстоятельство изменилось. Предложение отозвано.
Несколько секунд я, не дыша, смотрел в экран. По морде Инсека прочесть что-нибудь было не легче, чем по муравьиной.
– Какие именно обстоятельства изменились? – спросил я тихо.
– Обстоятельство, – поправил Инсек. – Одно, но существенное. В сложившейся ситуации нерационально мешать Раменскому Гнезду и невозможно пойти на сотрудничество с тобой.
– А если бы… если бы я сразу согласился?
– Мне пришлось бы расторгнуть заключенное соглашение.
Он был совершенно непроницаем. Говорил вежливо, терпеливо, но непреклонно.
– Я могу узнать, что за «обстоятельство»?
– Нет.
– Мы же вас защищали! – воскликнул я. – Дрались за вас на Селене!
– За это я благодарен.
Я вскочил с дивана, зашагал кругами перед экраном. Инсек терпеливо ждал.
– Так нечестно, – сказал я. – Даже бесчестно!
– Ты оперируешь понятиями, которые и среди людей не работают.
– Побоище будет! – выкрикнул я. – Если наши возьмут… эти лазеры-бластеры… то мы покрошим раменских в фарш!
– И ты собираешься сражаться?
– А что я еще делаю последний месяц, а? – возмутился я. – Мне задницу почесать некогда, все время надо кого-то убивать вашими стараниями!
– Полагаю, мне придется разрешить Раменскому Гнезду взять с собой оружие, – сказал Инсек. – Это уменьшит разрушения в городе и потери среди Измененных.
– Ты что, тварь! – заорал я, бросаясь к экрану. Заорал так, что изо рта капли слюны брызнули. – Ты, мразь, членистоногое, дегенерат насекомый!
– Я не насекомое и не членистоногое, – ответил Инсек. – Бесполезно с твоей стороны меня оскорблять. В любом случае я не изменю своего решения и не обижусь.
– Сука! – выкрикнул я и сорвал экран со стены. Никаких проводов у него не было.
Экран оказался удивительно легким, даже легче телевизора таких размеров. Я ударил им по стене, пробив ее углом экрана. Инсек все так же невозмутимо смотрел на меня. Я размахнулся, обрушил экран на пол и принялся топтать. Поверхность экрана сопротивлялась несколько секунд, потом, при особо яростном ударе, едва слышно хрустнула. Изображение сменила серая муть, Инсек исчез.
Я топтал экран не меньше минуты, тот прогнулся и перестал светиться. Потом я схватил экран за край и дернул. Руки отозвались болью, но я изогнул рамку, и по ней даже прошел серый надлом.
Кинув экран, я рухнул на диван. Тяжело дыша, смотрел на разгромленную кабинку.
Мразь!
Инопланетная тварь!
Если раменские, при своем гигантском численном превосходстве, возьмут всякие космические бластеры…
Может, и «Пушкинъ» спалят до кучи?
Потом я бросил взгляд на дверь и заметил, что она чуть приоткрыта. За ней кто-то был.
Я встал, вытер ладони о плащ (все-таки порезался об экран до крови) и подошел к двери, чтобы успокоить капитана.
Но там был не капитан. Чуть в стороне стоял, прислонившись к стене, Лихачев. Мял в руке сигарету, явно борясь с желанием закурить прямо здесь. Нервная у полицейских работа, через одного себя травят…
Значит, позвонил ему капитан. Ну что ж, его можно понять.
– Всё слышали? – спросил я.
– Нет, – ответил Лихачев. – Про задницу, которую некогда почесать. Или чуть раньше? Ах да, про фарш из раменских. Ты говорил об Измененных из большого Гнезда?
– Ага, – сказал я. – Да, забыл сказать, в Третьяковке тоже мы… то есть я… всех убил.
– В одиночку?
– Совершенно верно!
Лихачев кивнул:
– Ага. Пошли-ка, сынок, сядем и поговорим. Орать не будем, мебель ломать тоже, хорошо?
– Еще чего не будем?
– Твою пенсионерскую команду звать не будем, – сказал Лихачев. – Борис Аксендер лежит в хирургии, у него острая почечная колика, Елена Филипенко носится вокруг и орет на персонал. Пошли, парень. Объяснишь мне, что творится. Постараюсь помочь.
– Вы не поможете.
– Знаю, – согласился Лихачев. – Ну и что с того?
Я неохотно кивнул.
– Тебе руки надо перевязать? – спросил он.
Я посмотрел на ладони. Взял из рук Лихачева упаковку бумажных платков, стер кровь. Сказал:
– Нет. Уже зажило.
– Призыв не ушел до конца, – понимающе кивнул Лихачев.
– Вы об этом знаете?
– У женщины, перенесшей Призыв, с которой я когда-то говорил, вырос оторванный палец, – ответил Лихачев. – В монастыре, где она доживает, это считают чудом Господним, дарованным ей за раскаяние и благочестие.