Печать задрожала во мне, отдавая приказ, – и стражи мягко повалились на землю.
– Я восхищена, Максим Воронцов, – сказала хранитель.
Надо отдать должное, она не испугалась. В ней была лишь непреклонная воля и решимость выполнить приказ, живой или мертвой. Никогда не подумаешь, что она на самом деле молодая девчонка. Изменение затрагивает всё, не только тело.
Я взял ее за горло, приподнял над землей и заглянул в глаза.
– Высшему не было бы нужды в таких представлениях, – прохрипела хранитель. – Но я отдаю должное твоей решимости и силе.
– Вы уйдете назад, – сказал я. Слова на человеческом языке давались с трудом, мне проще было бы говорить на языке Инсеков. – И отстанете от этого Гнезда.
– Ты очень сильный, но молодой и не понимаешь, – сказала хранитель. – Мы не отстанем, мы придем снова. Ты убьешь нас. Придут другие. Все Гнезда. Со всего мира. Тебе придется убивать всех. Ты не справишься, боевая форма скоротечна… но ты убьешь многих. Тысячи. Десятки тысяч.
– Я убью всех, – сказал я с угрозой.
– Может быть, ты убьешь всех нас, – согласилась хранитель. – Но мы пойдем на смерть.
Я отпустил ее. В голосе хранителя не было ни злости, ни ярости, только боль.
– Чего вы к ним пристали? – спросил я растерянно. Наверное, это плохо сочеталось с моим устрашающим видом. – Это случайный кристалл, Наська его нашла в Гнезде! Он не ее!
Хранитель поморщилась, нахмурилась. Проблеск человеческих эмоций был едва заметен.
– Кристалл? Наська? Ты о куколке, изменившейся в мать?
– Да…
– Измененные не продуцируют кристаллы. – Хранитель покачала головой. Подошла ко мне… и вдруг обняла: – Бедный… бедный призванный…
Я отодвинул ее от себя мгновенным резким движением, но она все так же смотрела на меня – с жалостью и печалью.
– Дело не в Анастасии или Дарине, Максим! Дело в тебе!
– А? – только и сказал я.
– Ты причина, Максим, – хранитель склонила голову. – Ты – продуцент смыслов. Кристалл тоже породил ты. Откуда еще мог взяться кристалл в Гнезде? Это высокий, страшный потенциал.
– А… – снова произнес я.
– Инсеки собирают смыслы на завоеванных планетах. Но Земля особая, это мир Прежних. Им и сейчас достаются все порожденные людьми смыслы. Ты человек, все равно, даже во втором Призыве, и ты порождаешь самое ценное во Вселенной – конструкты идей и эмоций, связь вещей и явлений, пути в будущее. Ты порождаешь новые смыслы, и каждый из них помогает Прежним в войне! Приближает их к всемогуществу. Ты защищен приказом Высшего, как и обычный человек, но мы будем пытаться уничтожить Гнездо.
– Почему?
– Ты продуцируешь смыслы лишь общаясь с Гнездом, с Дариной, с Наськой. Ты человек и часть Гнезда… мы не можем убить человека, но мы попытаемся убить Гнездо. Мы не испытываем к ним зла, они наши сестры, но мы придем их убивать.
– Не надо, – сказал я.
– Мы знаем Прежних и знаем их планы. Инсеки тоже чужие, но лучше Инсеки, чем Прежние. Мы будем приходить к Гнезду и пытаться его уничтожить. Никто больше не выстрелит в тебя, мои стражи не знали, кто вышел навстречу. Но мы будем приходить, и тебе придется нас убивать.
Я молчал. Я знал, что она не врет.
Всё так и будет.
Что-то во мне обмякло и расслабилось. Я понял, что стал ниже ростом, – с хранителя. Вокруг вяло шевелились стражи, некоторые уже пытались встать, но никто из них больше не нападал на меня.
– Сколько у меня времени? – спросил я.
– Инсек отдал приказ, – сказала хранитель. – Думаю, минут пятнадцать я могу потянуть. Пока стражи приходят в себя и восстанавливаются. Потом мы снова попытаемся уничтожить Гнездо.
– Ага, – сказал я. – Это нормально.
– Возвратный мутаген не поможет. Даже если бы он превратил тебя в человека, ты…
– Продолжу продуцировать смыслы, – кивнул я. – Либо я, либо Гнездо, верно?
– Мне очень жаль, – вздохнула хранитель. – Но на Земле есть место либо тебе, либо Гнезду.
– А, – я подумал мгновение. – Понял. Спасибо.
– Для меня было честью говорить с тобой, Создающий смыслы, – сказала хранитель.
Я махнул рукой – она уже напоминала человеческую, и пальцев снова было пять.
И пошел к своему Гнезду.
Эпилог
Хранитель была права – поддерживать боевую форму второго Призыва постоянно я не мог. Когда я дошел до защищенной зоны, я выглядел почти как всегда. Только кожа побледнела, и ростом я остался чуть выше.
И чувствовал, как справа в груди бьется второе сердце.
Дарина с Наськой были здесь, в комнате пять на пять метров, целиком отлитой из инопланетного металла. Для хранителя естественно потащить мать в самое безопасное место Гнезда.
Но, в общем-то, я знал, где находится каждый Измененный. Ощущал каждую куколку, осторожно идущую к защищенной зоне. И чужую стражу возле Гнезда тоже чувствовал.
Дарина с Наськой как раз пытались открыть сейф. Часть стены вздрагивала, по металлу шла рябь – Гнездо все еще не решило, признает ли новую мать. Я подошел к ним так тихо, что девчонки заметили меня только в самый последний момент.
– Всё в порядке, – сказал я, забирая из рук Дарины контейнер с возвратным мутагеном. Рябь на стене исчезла, сейф так и не открылся.
Она всё поняла. Шприц лежал в контейнере рядом с ампулой. Дарина молча смотрела, как я набирал желтую жидкость, потом кивнула на Наську.
Почти мать Гнезда смотрела на меня. Наська стала выше Дарины ростом, раздалась вширь, здоровенный взрослый свитер обтягивал ее, будто халатик. Потом она заговорила, но ее голос, к моему ужасу, оставался прежним:
– А Дарина?
– Это как в книжке про любовь, – объяснил я. Мой голос вернулся, только сделался хриплым. – Она любит его, он любит ее, но все равно все страдают.
– Мне больше не для кого становиться человеком, – сказала Дарина, не отрывая от меня взгляда. – Лучше ты, Настя.
Я воткнул иглу в плечо куколки и вжал поршень, отправляя миллионы наноботов отменять все изменения сразу.
Наська ойкнула и села на пол. Я погладил ее по голове и взял Дарину за руку. Сказал:
– Извини. Единственный выход. Я же не могу всех их убить. Хотя, наверное, могу! Но не хочу.
Она обняла меня, и мы постояли так несколько секунд, чтобы запомнить друг друга навсегда.
– К Гнезду бежит Милана, – сказала жница.
– Я знаю, – признался я. – Я чувствую. Объясни ей всё сама, хорошо? И моим тоже. Отведешь к ним Анастасию и всё расскажешь.
– Они меня не простят, – сказала Дарина.
– Да, – согласился я. – Но поймут. Со временем. И еще Лихачеву…
– Я всё расскажу.
– Он правильный чел. Всем нашим объясни.
Я вдохнул запах ее волос, поцеловал в шею. Спросил:
– Росс сто двадцать восемь? Саельм?
– Максим, я не знала, – сказала Дарина. – Я не поняла…
– Понял только Прежний, – я покачал головой. – Еще при первой встрече, наверное. Или после Высшего, не знаю. Он понял, что из меня можно выжимать смыслы. Я не знаю, почему так получилось. Но когда я с тобой… с Гнездом… я что-то делаю. Меняю себя, меняю других. Прежние это подбирают. Не кристаллы, кристаллы лишь символ, они получают куда больше, и это им давать нельзя.
Она всё понимала, и я всё понимал, но все-таки проговаривал вслух, убеждая больше самого себя, чем Дарину.
А за ее спиной защищенная зона Гнезда формировала экран.
Он не был круглым, как обычно показывают в фантастических фильмах. Вытянутый прямоугольник, медленно разгорающийся серым светом, достаточно большой, чтобы сквозь него пригнувшись прошла старшая стража, или протиснулся монах… или шагнул я.
Пора было сделать то единственное, что защитит Гнездо.
Расстаться с ним.
Где-то снаружи стоял Прежний и задумчиво смотрел на Милану, вбегавшую в выбитую дверь Минкульта.
В своем кабинете Лихачев закурил последнюю из пачки сигарету, слушая по телефону сбивчивый доклад.
Моя мама нахмурилась, глядя в окно на бледное лунное кольцо, и спросила отца, почему я давно не заходил.
Старая женщина-хирург сидела у входа в операционную и ждала, когда закончат оперировать ее друга.
В своем разбитом корабле ждал отчета последний Инсек с флота вторжения.
Хранитель Раменского Гнезда обходила ряды побитой стражи, до последнего оттягивая самоубийственную атаку.
Я отстранился от Дарины.
Погладил по голове девочку Наську – она так и сидела на полу, в луже едко пахнущей жидкости, отринутая плоть Измененных сочилась сквозь кожу и комками слизи стекала вниз. Раньше я бы воскликнул: «Какая мерзость!», а она бы ответила: «Не дерьмо, не бойся!» Но сейчас я сказал только:
– Береги родителей, сестренка.
Вошел в экран – как был, в рваной одежде и чистеньком плаще.
И холодный воздух Саельма ударил мне в лицо.