Я пошёл к Комку, придерживая тяжёлую сумку с непонятным оружием и внимательно поглядывая на редких прохожих. Главная беда с этими Слугами в том, что они неотличимы от людей, пока не начинают действовать.
Но засады не было. Я честно выждал очередь из шести покупателей, все — незнакомые и явно случайные, а не сёрчеры. Выходили они быстро, с сумками, набитыми продуктовыми излишествами. Пожилые люди тащили чёрную икру, какие-то коньяки в немыслимо помпезных бутылках, банки фуа-гра. У стариков это обычное дело: попробовать то, что в обычных магазинах не продаётся или стоит немыслимых денег, то, о чём могли лишь мечтать в юности. Они словно не понимают, что кристаллики тоже деньги, лишь выглядят иначе, и покупать на них всякую ерунду глупо.
Вышедший предпоследним мужчина был возбуждён и восторжен, ему явно хотелось с кем-нибудь поделиться радостью от покупки. Но стоящая передо мной женщина уже вошла в Комок, а две девчонки-подростки за моей спиной явно не годились.
— Альбом «Битлов» добыл, — сказал мужчина в пространство, но глядя на меня. Был он старенький, подслеповато щурящийся, но бодрый. — Редчайший!
— Найс, — ответил я из вежливости.
— Гляди, — мужчина бережно развернул плоский бумажный пакет. Внутри оказалась пластинка, древняя, виниловая. «Битлов» я, конечно, слышал, да и на ярком конверте узнал. Но вообще-то обложка выглядела гадко. Леннон, Маккартни и как там ещё двоих звали, вечно забываю, радостно лыбились в объектив. Одеты они были в белые медицинские халаты, а в руках держали разобранных на куски пластиковых кукол. У одного музыканта на коленях лежала лысая целлулоидная голова, а к плечам прижимались обезглавленные тела. Дополняли картину куски кровавого мяса и кости, которыми обложились музыканты. Называлась пластинка «Вчера и сегодня».
— Какая гадость, — сказал я искренне. Может, в какой-то другой момент я бы отнёсся к экстравагантной обложке спокойнее, но сейчас у меня из головы не шёл труп Прежней, который сейчас вскрывали, и недавний погром в Гнезде, где на части покромсали совсем не кукол, а куколок.
— Вы не понимаете, — возмутился мужчина. — Редчайший диск! Общественность не приняла обложку, почти весь тираж переделали!
Я подумал, что общественность порой бывает умнее, чем её передовые представители.
— Вы же понимаете, что это не оригинал? — спросил я. — Это молекулярная копия. Продавец мог вам скрипку Паганини выдать, а мог шапку Мономаха.
— Я не люблю Паганини, я люблю «Битлз»! — ответил мужчина, запаковывая свой диск. Энтузиазм у него не пропал, но дополнился раздражением.
— Бывает, — согласился я.
Мужчина всё не уходил, видимо, собирался поспорить, что-нибудь сказать о молодёжи, не понимающей классическое искусство, и прочие положенные глупости. Но тут, к счастью, вышла покупательница, женщина с очень строгим, даже чопорным лицом и тяжёлой сумкой, полной каких-то лекарств. Я нырнул в Комок, искренне надеясь, что мужчина попробует похвастаться своей покупкой перед ней и, скорее всего, тоже не найдёт понимания.
Продавец ждал меня за стойкой. Невозмутимый и доброжелательный.
— Рад вас видеть, Максим. С нетерпением жду новостей.
Я смотрел на укутанное в слои ткани тело и не мог избавиться от мысли о том, что под одеждой — металлический цилиндр с синей жижей, а голова и руки насажены на штыри.
— Вы даже не закрыли торговлю, — сказал я.
— Осуждаете? — Продавец шумно вздохнул. — Гибель одного из нас — редкое и печальное событие. Но это не повод огорчать клиентов и терпеть убытки. Знаете такой анекдот: «Кто же в лавке остался?»
— Знаю, — кивнул я. — Не осуждаю. Ваш товарищ действительно мёртв.
— Это я и так знал, — согласился Продавец. — Что с ним случилось?
— У него пробит цилиндр корпуса, — сказал я. — Вот здесь…
— На себе не показывайте, примета плохая! — Продавец никак не отреагировал на слова про «цилиндр». Конечно, он понимал, что их природа для меня уже не секрет. — Гель закрыл пробоину?
— Частично вытек.
— Плохо, — Продавец снова вздохнул. — А органические части? Голова, кисти рук?
Он ткнул себя пальцем в нос.
Издевается, что ли?
Нет, ну правда?
— Скорее живы, — сказал я. — Во всяком случае, не разлагаются.
— Если гель подтёк, то это ненадолго, — Продавец покачал головой. — Что из себя представляет рана? Вы сделали фото?
Фотографировал Лихачёв, я не догадался.
— Чуть позже будут, — пообещал я. — Рана… ну, широкая довольно дыра, сантиметров пятнадцать длиной, сантиметра два шириной. Рядом валяется топор.
— Топор? — Вот сейчас мне удалось его поразить.
— Ага, — сказал я. — Обычный, хозяйственный. Лезвие вымазано этим гелем. Но у дыры края выгнуты наружу.
Продавец молчал, почёсывая подбородок. Потом сказал:
— Это как-то странно. Верно?
— Не то слово, — согласился я. — А внутри, за занавеской, между койкой и стеклянным кубом, лежит мёртвая женщина.
— Господи! — воскликнул Продавец. — Ну это-то ему зачем? Вы же осмотрели моего товарища, зачем ему могла потребоваться женщина? У нас нет органов, которые могли бы её заинтересовать!
Я оставил этот крик души без внимания. Продолжил:
— Мы начали вскрытие. Пытались понять, почему женщина умерла, на ней ран не было. Оказалось, что у неё шестикамерное сердце, всякие дополнительные вены и артерии, а мышцы имеют нечеловеческую структуру.
Теперь Продавец безмолвствовал. И я пересказал ему всё: и как позвал Лихачёва, и как мы нашли «экспертов», и как явился Иван и предложил свою помощь. Закончил соболезнованиями, которые передал Прежний, и его предложением разбираться в случившемся вместе.
Единственное, про что я предпочёл не говорить, так это про нападение Слуг.
Продавец молчал так долго, что я всерьёз подумал, не завис ли его мыслительный аппарат. Киборг всё-таки.
Я даже подошёл ближе и помахал ладонью у него перед глазами.
— Очень странно, — сказал Продавец. — Одно никак не сходится с другим. Прежние не могут войти в Комок, защита этого не допустит. Если бы женщина лежала у дверей…
Он снова замолчал.
— Может, вошла, умерла, а ваш товарищ её затащил за штору? — предположил я.
— Зачем? — спросил Продавец. — Ну и самое странное, как ему пробили корпус?
— Изнутри, — напомнил я.
— Гель под большим давлением, — вяло ответил Продавец. — Если пробить корпус, то гель выплеснется и выгнет металл наружу. Но топором? Невозможно. И почему не сработала защита? Знаете, что будет, если вы попытаетесь меня убить?
— Не получится? — предположил я.
— Нет, — подтвердил Продавец. — А вот с вами всё будет плохо. В Комке мы защищены.
Он опять замолчал.
— Ну так что нам делать? — спросил я. — Иван просит расследовать гибель этой женщины. Оборудование всякое готов подогнать. Но это вроде как ваша территория, если вы против…
— Я не против, — сказал Продавец. — У нас нет постоянных врагов, бывают лишь временные недопонимания. Мы очень доброжелательны. Но… но…
— Что ему сказать?
— Максим, это всё может оказаться гораздо опаснее, чем я думал, — сказал Продавец. — Вы вправе отказаться от моего задания.
— А мутаген?
— Нет задания, нет оплаты, — Продавец покачал головой.
— Ну тогда чего спрашиваете? Я не откажусь. Командуйте.
— Расследуйте дальше, — решил Продавец. — Передайте Ивану, что мы принимаем его сочувствие и готовы к временному сотрудничеству, с надеждой, что оно перерастёт в постоянное.
Произнёс он это так, что стало ясно — решение принято, и далось оно нелегко.
— Тогда я попрошу вас дать мне боеприпасы, — сказал я.
— Что так? — заинтересовался Продавец.
— Раз всё «может оказаться гораздо опаснее», — выкрутился я.
Продавец шумно втянул носом воздух. Сказал с укором:
— А вы недавно стреляли, да?
— Это не касается расследования.
Продавец погрозил мне пальцем. Заметил:
— Вы становитесь мудрее, Максим. Вы начали понимать, что информация — это самый дорогой товар.
Я кивнул.
— Магазины для «макарова»? — спросил Продавец.
— Да, разные. И дробь на всякий случай. Ту самую, петрификационную.
Продавец кивнул:
— Хорошо. Это логичная просьба, и я её исполню. Но постарайтесь не начать новую галактическую войну, юноша… Что-нибудь ещё?
— Если можете дать какой-то совет — приму с благодарностью, — ответил я.
— О, я всё время даю вам советы, но вы не всегда их замечаете, — поддел Продавец. Пошёл к шторе, отодвигая её остановился, обернулся ко мне: — С вас рэдка за патроны, Максим.
— Я же веду для вас расследование! — удивился я.
— Никогда не надо путать ситуативный союз, в котором каждая сторона преследует личные интересы, и долговременную поведенческую стратегию, — ответил Продавец.
Дарина встретила меня сразу за дверью Гнезда.
Вряд ли она тут ждала, конечно. Может, о моём приближении сообщило Гнездо, а может быть, стража.
Обо всём случившемся она, конечно, знала от Наськи.
И вид жницы ничего хорошего не предвещал.
— Зачем вы пошли пешком? — выпалила она, едва я вошёл в фойе. — Это опасно!
— Москва, центр, день! — парировал я. — Дарина, я не могу по родному городу ездить в броневике. У меня его и нет, кстати.
— Давай купим тебе машину? — предложила Дарина, с тревогой глядя на меня. — Бронированную!
— Чего? — поразился я. — У Гнезда так много денег?
Жница смутилась.
— Нет. У меня даже доступа к счёту нет, он был у матери. Но можно что-то придумать. Что-то продать.
Она говорила на полном серьёзе. Я вздохнул, обнял Дарину, она дёрнула плечами, словно собиралась вырваться, но осталась.
— Дарина, ну что за ерунда. Я не могу ездить в броневике, это дорого, это глупо, это всё равно не спасёт от нападения. Я буду осторожен, обещаю.
Дарина чуть не плакала.
— Почему ты запретил Гнезду посылать с тобой Наську?
— Потому что она ребёнок, а не боец!
— Давай, я с тобой пойду? Я сильнее.