— Нам ждать неприятностей? — спросил полицейский. — Кто-нибудь явится?
— Что? — поразился я. — Нет. Не думаю. Вот только… если я вдруг не вернусь из кабинки, а вы потом проверите и меня там не будет… не удивляйтесь. Считайте, что я и не приходил.
Полицейский снял берет и вытер им потное лицо. Покачал головой:
— Ёшкин кот… Через эти экраны и впрямь можно улететь к звёздам?
— Через эти — нет, — ответил я. — Они на Селену ведут… Спасибо, что впустили.
— Парень, я не знаю, кто ты на самом деле такой, — сказал капитан. — И от тебя неприятностей выше крыши. Но спасибо.
— За что? — удивился я.
— Ты хоть что-то делаешь, — буркнул полицейский. — Я в твои годы такой же был. Куда только не носило… — он запнулся, махнул рукой. — Сейчас гляжу на молодь, думаю, какого хрена вы себя «сёрчерами» зовёте. Ничего вы не ищете в жизни, ничего не хотите…
— Мы такие, — признал я.
Капитан покачал головой.
— Ты другой. Давай, парень. Делай, что должно. Удачи тебе.
Мне даже неловко стало от его слов. Я кивнул, прошёл сквозь молчащую рамку и двинулся между раскрытыми настежь дверцами кабинок. Выключенные экраны в серо-синей окантовке застыли на стенах, будто окна в бесконечную ночь.
Я зашёл в «свою» кабинку. Огляделся. Покрытие на полу заменили, оно было новенькое, одним большим куском. Мебель вернули. На стене в паре мест оставались едва заметные вмятины. Может быть, их заштукатурят и закрасят.
Осторожно притворив дверь, я сел на диванчик. Посмотрел на экран, по окантовке которого с треском забегали искры.
— Инсек, нам надо поговорить.
Серый свет полился в кабинку, экран обретал глубину. Я ждал — и вот в экране показался Инсек.
На этот раз он не перенёсся воочию и не создал голографическую иллюзию. Маячил в экране, словно в обычном телевизоре, как в тех записях после Перемены, что первое время непрерывно крутили по всем каналам.
— Здравствуй, Максим, — сказал Инсек.
— Привет, — ответил я. — Я обдумал ваше предложение. Я согласен. Мы хотим сотрудничать с вами, мы будем наниматься бойцами. И сразимся с Прежними, уничтожим Слуг… мы их уже немного зачистили.
— Очень немного, — заметил Инсек. — Число Слуг в разной степени трансформации, по моим оценкам, на Земле достигает миллиона.
— Ого, — сказал я. — Теперь их на полсотни меньше, но я понял, работа предстоит большая. А Прежних-то сколько?
Я не ждал ответа, но Инсек неожиданно произнёс:
— Их девять.
— Всего? — поразился я.
— Да. Они вполне самодостаточны, Максим. На некоторых планетах есть всего один Прежний. На Земле их девять и это очень много. Ты же не думаешь, что Прежний — это единичная человеческая особь?
— Нет. Да. Не знаю, — я пожал плечами. — А как иначе?
— Это совмещённые личности, — терпеливо пояснил Инсек. — В каждом есть главенствующее ядро сознания, но оно время от времени вбирает в себя других. Тот Прежний, с которым ты общаешься, ассоциация двух или трёх десятков личностей. Ещё есть несколько сотен Кандидатов, но многие из них не удостаиваются личного превращения в Прежнего, а становятся частью уже существующего. Не все, разумеется. Пряник всегда должен быть, даже если он лежит очень высоко.
Я попытался что-то сказать. И не нашёл слов.
— Они очень стараются достичь сингулярности, — продолжал Инсек. — Пробуют разные способы.
— А вы? — спросил я. Как-то меня смутила его неожиданная разговорчивость.
— А мы индивидуалисты, — ответил Инсек. Как мне показалось, с гордостью.
— Мне нравится, — кивнул я и даже не покривил душой. — У нас тут возникли проблемы… дурацкие. Большое московское Гнездо, которое в Раменках, вдруг стало требовать, чтобы гнездниковское перешло к ним.
— Так, — сказал Инсек.
— Вы же понимаете, при этом погибнет наше Гнездо, — продолжил я. — Дарина не согласна, она готовится защищаться. Наська… ну, это куколка мелкая… она хочет ускоренно измениться в мать… В общем, кошмар. Они будут обороняться вашим оружием…
— У нас нет оружия, пригодного для людей.
— Тем оружием, которое для других планет!
— Ясно, — так же кратко ответил Инсек.
— Вы можете им приказать? — спросил я. — То есть, конечно, можете. Пусть угомонятся. Я хочу вытащить Дарину и Наську из Изменения, у меня даже есть возвратный мутаген, правда, всего одна порция…
— Продавец очень много себе позволяет, — задумчиво сказал Инсек.
— Ну так прикажите им отменить этот… набег за рабами. И давайте решать, как мы станем бороться с Прежними…
— Я не отдам такого приказа, — сообщил Инсек. — Просьба отвергнута.
Я запнулся. И невольно рассмеялся.
— Нет-нет! Вы не поняли! Это не просьба, а моё условие для сотрудничества. Иначе я не согласен!
— Разве я согласился на сотрудничество? — спросил Инсек.
— Но вы же сами предлагали!
— Да. Но обстоятельство изменилось. Предложение отозвано.
Несколько секунд я, не дыша, смотрел в экран. По морде Инсека прочесть что-нибудь было не легче, чем по муравьиной.
— Какие именно обстоятельства изменились? — спросил я тихо.
— Обстоятельство, — поправил Инсек. — Одно, но существенное. В сложившейся ситуации нерационально мешать раменскому Гнезду и невозможно пойти на сотрудничество с тобой.
— А если бы… если бы я сразу согласился?
— Мне пришлось бы расторгнуть заключённое соглашение.
Он был совершенно непроницаем. Говорил вежливо, терпеливо, но непреклонно.
— Я могу узнать, что за «обстоятельство»?
— Нет.
— Мы же вас защищали! — воскликнул я. — Дрались за вас на Селене!
— За это я благодарен.
Я вскочил с дивана, зашагал кругами перед экраном. Инсек терпеливо ждал.
— Так нечестно, — сказал я. — Даже бесчестно!
— Ты оперируешь понятиями, которые и среди людей не работают.
— Побоище будет! — выкрикнул я. — Если наши возьмут… эти лазеры-бластеры… то мы покрошим раменских в фарш!
— И ты собираешься сражаться?
— А что я ещё делаю последний месяц, а? — выкрикнул я. — Мне задницу почесать некогда, всё время надо кого-то убивать вашими стараниями!
— Полагаю, мне придётся разрешить раменскому Гнезду взять с собой оружие, — сказал Инсек. — Это уменьшит разрушения в городе и потери среди Изменённых.
— Ты что, тварь! — заорал я, бросаясь к экрану. Заорал так, что изо рта капли слюны брызнули. — Ты, мразь, членистоногое, дегенерат насекомый!
— Я не насекомое и не членистоногое, — ответил Инсек. — Бесполезно с твоей стороны меня оскорблять. В любом случае я не изменю своего решения и не обижусь.
— Сука! — выкрикнул я и сорвал экран со стены. Никаких проводов у него не было.
Экран оказался удивительно лёгкий, даже легче телевизора таких размеров. Я ударил им по стене, пробив её углом экрана. Инсек всё так же невозмутимо смотрел на меня. Я размахнулся, обрушил экран на пол и принялся топтать. Поверхность экрана сопротивлялась несколько секунд, потом, при особо яростном ударе, едва слышно хрустнула. Изображение сменила серая муть, Инсек исчез.
Я топтал экран не меньше минуты, тот прогнулся и перестал светиться. Потом я схватил экран за край и дёрнул. Руки отозвались болью, но я изогнул рамку, и по ней даже прошёл серый надлом.
Кинув экран, я рухнул на диван. Тяжело дыша, смотрел на разгромленную кабинку.
Мразь!
Инопланетная тварь!
Если раменские, при своём гигантском численном превосходстве, возьмут всякие космические бластеры…
Может, и «Пушкинъ» спалят до кучи?
Потом я бросил взгляд на дверь и заметил, что она чуть приоткрыта. За ней кто-то был.
Я встал, вытер ладони о плащ (всё-таки порезался об экран до крови) и подошёл к двери, чтобы успокоить капитана.
Но там был не капитан. Чуть в стороне стоял, прислонившись к стене, Лихачёв. Мял в руке сигарету, явно борясь с желанием закурить прямо здесь. Нервная у полицейских работа, через одного себя травят…
Значит, позвонил ему капитан. Ну что ж, его можно понять.
— Всё слышали? — спросил я.
— Нет, — ответил Лихачёв. — Про задницу, которую некогда почесать. Или чуть раньше? Ах да, про фарш из раменских. Ты говорил об Изменённых из большого Гнезда?
— Ага, — сказал я. — Да, забыл сказать, в Третьяковке тоже мы… то есть я… всех убил.
— В одиночку?
— Совершенно верно!
Лихачёв кивнул:
— Ага. Пошли-ка, сынок, сядем и поговорим. Орать не будем, мебель ломать тоже, хорошо?
— Ещё чего не будем?
— Твою пенсионерскую команду звать не будем, — сказал Лихачёв. — Борис Аксендер лежит в хирургии, у него острая почечная колика, Елена Филипенко носится вокруг и орёт на персонал. Пошли, парень. Объяснишь мне, что творится. Постараюсь помочь.
— Вы не поможете.
— Знаю, — согласился Лихачёв. — Ну и что с того?
Я неохотно кивнул.
— Тебе руки надо перевязать? — спросил он.
Я посмотрел на ладони. Взял из рук Лихачёва упаковку бумажных платков, стёр кровь. Сказал:
— Нет. Уже зажило.
— Призыв не ушёл до конца, — понимающе кивнул Лихачёв.
— Вы об этом знаете?
— У женщины, перенёсшей Призыв, с которой я когда-то говорил, вырос оторванный палец, — ответил Лихачёв. — В монастыре, где она доживает, это считают чудом Господним, дарованным ей за раскаянье и благочестие.
И вздохнул.
Первый раз я оказался в помещениях отдела «Экс».
Ничего особенного, если честно.
Госконтора как она есть, даже на нормальный полицейский участок не похоже. Вход с улицы, охранник, а дальше — два этажа с какими-то чиновниками, в форме разве что один из пяти.
Нет, я понимал, что у «Экс» есть и другие помещения. Где крепкие мужики примеряют силовую броню и палят в тире, а фрики-учёные изучают инопланетные артефакты.
Но туда меня Лихачёв не повёл, и хорошо.
Кабинет у него был приличный, довольно большой, с окнами в тихий односторонний Лучников переулок. И даже приёмная была, а там секретарша за компом, молодая и симпатичная, — почему-то меня это поразило. В моём представлении у Лихачёва или какой-нибудь адъютант должен сидеть, или старая тётка с лицом, словно отлитым из бронебойной стали. А тут — девчонка моих лет!