Куколки занимали заранее намеченные огневые позиции.
А Дарина сейчас бежит к Наське.
Хотя нет, скорее — уже добежала.
И колет ей мутаген, в последней надежде успеть открыть сейф… и хотя бы вооружить своих подопечных адекватным оружием.
А я, своим разговором с Инсеком погубивший даже призрачный шанс на оборону, стою у дверей — и толку от меня ни на грош.
Ничего я не смогу сделать. Был бы хоть в Призыве…
Я до боли закусил губу.
Но я же всё равно в Призыве, печать не сходит до конца. Я говорил с Гнездом — так говорил, как, наверное, и сами Изменённые не могут.
И что сказал мальчишка-монах из Раменского?
Второй Призыв всё же возможен. Дарина тогда соврала!
Даже понимая, что все мы обречены, — соврала!
Потому что вторая печать изменяет необратимо.
Потому что даже первую не снять до конца, ни отзывом, ни возвратным мутагеном.
А что со мной сделает вторая?
Волновая печать Гнезда… чем бы она ни была, она сильнее любого мутагена.
Большая ценность… ключ к Гнезду… даже ко всем Гнёздам, как сказал тот же самый монах…
Я закрыл глаза.
Мама, папа… какой я балбес…
Что я к вам не зашёл сегодня?
Вот же разгильдяй…
«Гнездо…» — позвал я.
И почувствовал, как Гнездо притихло.
«Давай», — сказал я.
«Нет, нет, нет!» — цепочкой отрицаний выстрелило в меня Гнездо. Это было совсем уж близко к обычной речи. «Второй Призыв… запрещено… только двойное решение хранителя и матери…»
Да уж. Дождусь я двойного решения Дарины и Наськи.
Они предпочтут погибнуть.
Голос внутри меня стих. Гнездо отпрянуло, отхлынуло, унеслось куда-то в свои структуры, спрятанные вне нашего привычного пространства. Словно я стою на стремительно обмелевшем берегу, вся вода отхлынула, ушла далеко в море, на обнажившемся мокром дне бьются растерянные рыбёшки и перебирают клешнями удивлённые крабы…
Вода уходит от берега перед цунами.
— А ну, хватит прятаться! — закричал я.
И рванулся вперёд — мысленно, конечно. Проламывая темноту под собственными веками. В призрачный свет Гнезда, в кружение бесплотных теней.
Я вывалился в странный мир, который, быть может, был в чём-то реальным, а может быть, лишь моей галлюцинацией.
Меня вынесло прямо на девчонку и мальчишку — их полупрозрачные силуэты напоминали дрожащие мыльные пузыри, наполненные светом, но почему-то я видел каждую черточку лиц. Им было лет по двенадцать-тринадцать, не совсем уже мелочь, конечно, но даже подростками едва назовёшь.
Девочка была хранителем, а мальчик матерью Гнезда. Теми, кто погибал, пока мы с Дариной и Наськой стояли в Комке и неловко знакомились…
Надо же. У них и впрямь никаких различий, даже мальчишки становятся матерями Гнёзд…
— Давайте, — сказал я. — Времени нет.
Мальчик и девочка переглянулись. Мальчик открыл было рот.
— Валяйте! — выкрикнул я. — В здравом уме, трезвой памяти, бла-бла-бла! Технически вы мать и хранитель! Призывайте меня!
Они не стали ничего говорить, и я был за это благодарен.
Лишь протянули ко мне руки, коснулись ладоней.
Всё тем же знакомым жестом Изменённых, когда им выпадает шанс потрогать человека.
Тот, первый, Призыв я ощутил совсем не сразу.
Второй пробил меня будто разряд тока.
Я вскрикнул, вываливаясь из иллюзии, выпадая из Гнезда — птенец редкой породы, призванный дважды.
Ощутил себя лежащим на одеялах и коврах, бьющимся в судорогах и кричащим — крик был нескончаемым, словно я мог кричать и дышать одновременно.
Ну, в общем-то так оно и было.
Дыхательные поры открывались на коже, когда руки и ноги стали вытягиваться.
В груди и животе вспыхнули болью и застучали второе и третье сердца.
Мир стал ослепительно ярким, тусклые лампочки в древней люстре сияли как прожектора. Я моргнул, отстраивая спектр. Глянул сквозь стену на приближающуюся армию раменского Гнезда.
Пересчитал стражу и старшую стражу. Зафиксировал все шестьдесят три единицы запрещённого оружия, которое Инсек разрешил вынести из Гнезда.
О нет, это не походило на то состояние, когда во мне активировался Высший.
Тогда я сделался лишь отстранённым наблюдателем, будто человеческая голова на штыре у Продавца. Я ничуть не изменился внешне. И мне не было больно.
А сейчас было, и очень.
…Хотя Наське, чьё тельце разбухало и искажалось сейчас в муке Изменения, было ещё больнее — я ощущал её боль, как ощущал теперь каждого в Гнезде.
В моём Гнезде!
Я зарычал-заревел, вставая. Утробным жутким рёвом, от которого обделался бы самый свирепый земной медведь. Во мне было два с половиной метра роста, и я каким-то образом — даже не хочу понимать, каким — ухитрился осмотреть себя всего.
Надо же!
Вполне пропорционально сложен!
Даже красив, если вы не против заострённой головы с гребнем по затылку.
Кожа моя стала ослепительно белой, с зеркальным отливом. На руках по четыре пальца и я совершенно неуместно вспомнил, что так в старину рисовали для простоты в мультиках.
Ну да, я теперь такой… оживший мультик…
Откуда я взял массу для этого тела? Я же сейчас вешу сотни две кило?
Потом я увидел, что ковры под ногами начисто лишились ворса, а подушки и одеяла лежат вспоротые и пустые. Сплюнул — со странным ощущением, что могу плевать не только слюной, но и чем-то очень, очень ядовитым.
В воздухе медленно закружились несколько пёрышек.
Да я что, сожрал всю органику вокруг, пока метался в Призыве?
Я ударил в дверь, выбивая стекло вместе с рамой, и вышел на крыльцо бывшего Министерства культуры. Почти вся одежда на мне порвалась и превратилась в лоскуты, только плащ от Продавца пережил трансформацию и красиво свисал с плеч, словно у супергероя.
Думаю, в этом был какой-то офигительно крутой символизм, но сейчас у меня не нашлось времени это обдумывать.
Стражи и старшие стражи пёрли к Гнезду, даже не думая маскироваться или рассредоточиться.
Они были абсолютно уверены в том, что обороняться станут куколки и неполноценный хранитель.
Впрочем, призванного они бы тоже разделали на раз-два, не сомневаюсь.
Но я был призванным дважды.
Я вновь взревел — с радостью, и побежал навстречу страже.
Первым от меня пострадал совершенно случайный человек.
Уж не знаю, что это был за балбес, который задумчиво катил на роликах мимо Гнезда. В наушниках, не слыша ничего и, наверное, совершенно не глядя по сторонам. Лет уже под тридцать человеку, а ничего лучшего, чем гонять по тротуару, не придумал!
Он въехал между мной и останавливающейся стражей. Я мог, конечно, его обогнуть. С моей точки зрения, роллер застыл на тротуаре.
Но тогда мужчина оказался бы в самой гуще надвигающихся событий.
Поэтому я на бегу отвесил ему пинок — и роллер по дуге улетел в кусты. Кажется, он сломал себе ногу, но я не стал приглядываться.
Я бежал навстречу двумстам двадцати двум стражам.
Ну и хранителю, конечно.
Стража начала стрелять.
Мне кажется, даже старшая стража не владела всем объёмом информации и не могла понять, кто или что стремительно бежит им навстречу.
Я запрыгал, заплясал в воздухе, ускользая от вспыхивающих нитей-лучей, стремительно летящих сгустков плазмы и медленно ползущих пуль — тех самых, из учебного оружия. Лазерные лучи были опаснее всего, я не мог от них уклониться, конечно же, но у стражи было всего четыре боевых излучателя, и я отслеживал направление ствола у каждого.
Честное слово, в какой-то момент я взмыл в прыжке, оттолкнувшись от воздуха, ставшего твёрдой опорой!
Нет, это была не битва.
Всего лишь воспитательный процесс.
Я врезался в толпу, расшвыривая стражей. Они прочные и быстро регенерируют, это хорошо, я не боялся их убить.
В конце концов, они ведь тоже всего лишь дети.
Мне навстречу попалась Же, её я откинул особенно аккуратно, она мне нравилась.
За это я поплатился тем, что пропустил выпад одной из старших стражей в боевой трансформации. Руки её вытянулись длиннее, чем я ожидал. Стража полоснула мне по плечу когтями, и я почувствовал нейротоксин, щедро впрыснутый в тело.
Я нейтрализовал яд, зарастил рану и отвесил оплеуху страже — всё одновременно.
Стражи метались во все стороны, пытаясь добраться до меня, прикрыть хранителя и, конечно же, мешая друг другу.
Уничтожителя они бы смели.
Да они бы и батальон ровианской гвардии (теперь я знал, что это такое) могли уничтожить.
Если бы все были вооружены, конечно.
И если бы я не был во втором Призыве — дающем мне общую власть над Изменёнными, позволяющем чувствовать каждое движение и каждую эмоцию вокруг.
Я вынесся к хранителю, отбросил двух старших стражей, пытавшихся прикрыть командира.
Посмотрел в белые глаза, следящие за мной без всяких эмоций, выпрямился во весь рост. Окинул взглядом побитое воинство. И гаркнул:
— Спать!
Печать задрожала во мне, отдавая приказ, — и стражи мягко повалились на землю.
— Я восхищена, Максим Воронцов, — сказала хранитель.
Надо отдать должное, она не испугалась. В ней была лишь непреклонная воля и решимость выполнить приказ, живой или мёртвой. Никогда не подумаешь, что она на самом деле молодая девчонка. Изменение затрагивает всё, не только тело.
Я взял её за горло, приподнял над землёй и заглянул в глаза.
— Высшему не было бы нужды в таких представлениях, — прохрипела хранитель. — Но я отдаю должное твоей решимости и силе.
— Вы уйдёте назад, — сказал я. Слова на человеческом языке давались с трудом, мне проще было бы говорить на языке Инсеков. — И отстанете от этого Гнезда.
— Ты очень сильный, но молодой и не понимаешь, — сказала хранитель. — Мы не отстанем, мы придём снова. Ты убьёшь нас. Придут другие. Все Гнёзда. Со всего мира. Тебе придётся убивать всех. Ты не справишься, боевая форма скоротечна… но ты убьёшь многих. Тысячи. Десятки тысяч.
— Я убью всех, — сказал я с угрозой.