— Все кончено, бай. Сдавайся!
— Паршивец!
— Брось оружие, — сказал спокойно Аброр.
— Бросить?!
Усмон Азиз вскинул руку, но ладонь его тотчас прожгло огнем, и маузер упал под ноги вороного.
— Об-ма-ану-ул ме-еня, за-атя-яну-ул… — закричал вдруг Гуломхусайн и, прицелившись, выстрелил в шею Усмон Азизу.
…Был такой же светлый весенний день. С пастбища возвратилась отара, и отовсюду слышалось блеяние овец и ягнят-сосунков. В очагах разгорался огонь. Огромные собаки с обрубленными ушами и хвостами, вместе с чабанами пригнавшие отару на выгон, разлеглись в разных местах, отдыхая после дневной службы.
Внезапно все вокруг погрузилось в звенящую тишину. Казалось, даже ветер притаился и стих. Замер с бабкой в руках маленький Усмон — так поразила его внезапно наступившая тишина. Оглянувшись на игравших с ним мальчишек, он заметил выражение ужаса на их лицах и поспешил отыскать глазами отца.
Но вместо отца на зеленой вершине ближайшего холма мальчик увидел два доселе незнакомых ему существа. Почти прижавшись друг к другу и надменно подняв головы, они обозревали выгон и всех собравшихся на нем. Одно животное было крупнее другого, но у обоих по яркой желтой шкуре тянулись длинные темные полосы. Они стояли, не шелохнувшись, и тяжел, сыт и спокоен был их взгляд. Затем они повернулись и медленно двинулись обратно.
Их полосатые желтые шкуры золотисто светились в лучах заходящего солнца, на фоне зеленых холмов и лазоревого неба…
Ласковая и теплая рука отца легла на голову Усмона.
— Тигр! — на удивление близко прозвучал отцовский голос.
Усмон Азиз падал с коня. В тревоге бил копытами и крутился на одном месте вороной. Застыли вокруг всадники.
Запах травы, только что народившихся на выгоне ягнят, молока и сметаны ощущал Усмон Азиз, содрогался от нахлынувших видений детства и смертельного выстрела и темнеющим рассудком понимал, что те два тигра — мать и дитя — не так уже далеко находились от него. Всего один шаг… но как долог он был, этот шаг!
Он упал с коня на зеленую траву и буйно расцветшие маки.
1983—1984
Перевод А. Нежного.
МОЛЧАНИЕ ВЕРШИНПовесть
1
Дверь в кабинет неожиданно отворилась.
— Можно войти?
Садык поднял голову от бумаг, увидел дядю Акрама и, хромая, пошел навстречу.
— Здравствуйте, дядя! Как ваше здоровье, все ли в порядке на току?
— Слава богу, председатель, земля еще носит…
— Сегодня я собирался к вам в Яккабед. Хорошо, что сами приехали. — Бережно усадив старика, Садык спросил: — Сколько заготовлено зерна, чтобы вывезти?
— Думаю, центнеров десять — двенадцать.
— А как Гаффар?
— Спасибо, здоров. Оставил его там, на току.
Расспрашивая старика о делах, Садык видел — что-то его беспокоит. Обычно невозмутимый, дядя Акрам казался взволнованным, нервно похлопывал себя по сапогу деревянной погонялкой.
— Семью-то успели проведать?
— Нет еще, поспешил прямо сюда, к вам. Хотел скорее рассказать, что со мной приключилось.
— Слушаю вас, дядя.
— Я встретил нашего беглеца…
— Кого?
— Да того самого, блуждающего между двумя мирами Акбара… — с трудом, словно ему было стыдно, произнес дядя Акрам.
— Акбара?! Где?..
— Вчера под вечер спустился я в Санггардак за хворостом. Возвращаюсь обратно с вязанкой — и вдруг слышу конский топот. Оглянулся, смотрю — шагах в ста от меня мчится на коне Акбар, будто нечистая сила преследует его! Уж я кричал, кричал: «Эй, Акбар, стой, остановись!» Но он даже не обернулся.
— И куда он поскакал, в какую сторону?
— В сторону Чиранга… — Дядя Акрам сердито постучал погонялкой по полу. — Я бросил вязанку, побежал за ним. Да разве его догонишь?
С минуту Садык глядел на сухощавого, согнутого годами дядю Акрама, на его потемневшее от солнца и времени лицо, на тощую бородку, на небольшую, с коротким концом, линялую чалму. Потом подошел к столу, взял лист бумаги и написал: «Рахмон, выдайте Акраму его долю».
— Идите к заведующему складом. По распределению вам причитается шесть кило муки и десять кило урюка. Отнесите домой, детям…
— Спасибо, председатель. Но… как быть с Акбаром? Может, в милицию сообщить?
— Не нужно, дядя. Милиции известно, что он скрывается здесь, в горах. Недавно его видели чабаны… Не беспокойтесь, далеко не уйдет. — Садык нахмурил брови. — Вы ведь знаете, мы с Акбаром были когда-то друзьями. Помните, что случилось в Джахоннамо, тогда, в большие морозы? Все мы, — и я, и вы, дядя, простили его в тот раз, понадеялись — поймет, что натворил, человеком станет. Однако вот результат — дезертировал. Ладно, слепой теряет свой посох лишь однажды. Я его простил тогда, но не приведи бог ему встретить меня теперь… — вымолвил Садык с угрозой и закусил губу, недоговорив.
— Что ж, вам виднее. Я только думаю, не случилось бы какой беды. Этот бесчестный, поди, совсем озверел, скитаясь по ущельям, способен на любую подлость.
Дядя Акрам тяжело поднялся.
Но Садык задержал его.
— Когда собираетесь назад?
— Сегодня к вечеру. Гаффар там один.
— Правильно, возвращайтесь скорее. С вашего тока мы должны поднять самое меньшее сорок пять — пятьдесят центнеров. Завтра пришлю вам помощника, пора зерно вывозить.
Дядя Акрам ушел. А Садык все не мог успокоиться…
Года за два перед войной, когда его избрали председателем колхоза, Акбар работал бригадиром. Колхоз сеял хлеб — в основном на богарных землях; кроме того, имел около пятидесяти гектаров садов и немного поливных земель. Собрать хороший урожай было не легко. Земли разбросаны, не хватало волов, упряжи инвентаря… Не хватало тракторов. Год за годом хозяйство все больше утопало в долгах. В то трудное время Садык частенько советовался с Акбаром: они дружили шестнадцать лет, и казалось, на кого еще он мог так положиться.
«Если бы тогда Акбара наказали, может, не дошло бы до такого позора? — думал Садык, рассеянно глядя в окно, на большой хауз во дворе правления колхоза. — Да-а, верно говорят, паршивую овцу нужно вовремя отделить от стада».
…За год до начала войны несколько колхозников из бригады Акбара поднимали зябь в Джахоннамо. Старшим был дядя Акрам. От кишлака путь неблизкий — почти три фарсаха. Поэтому пахари вырыли землянку на краю поля. Они ночевали там, домой приходили редко. Садык выделил им десять колхозных волов, да еще у них было два своих осла.
Погода стояла теплая, приближавшаяся весна начала рассеивать холодное дыхание зимы. Дядя Акрам уверял Садыка, что если погода установится, то с пахотой управятся дней за десять — двенадцать. Однако не прошло и недели, как из района сообщили, что назавтра ожидается буран. На всех дальних участках, где шла пахота, для людей и скота были укрытия. А вот в Джахоннамо — нет. Нужно было как можно скорее вернуть пахарей в кишлак.
Садык разыскал Акбара и распорядился:
— Сейчас же отправляйся в Джахоннамо. К утру люди и скот должны быть в кишлаке, Упряжь и инвентарь оставьте в землянке.
Акбар обещал сразу же отправиться в дорогу, а Садык пошел в правление и до позднего вечера занимался делами.
Наутро небо заволокли тучи, резко похолодало. После полудня налетел буран. Ледяной ветер выл на улицах кишлака, кружил, вздымал сухой снег, обжигал лицо, залеплял глаза.
Садык на рассвете уехал в район. В кишлак он вернулся к вечеру и, зайдя на скотный двор, увидел там только четырех лошадей, которых обычно запрягали в арбу. Старый конюх подсыпал им в торбы корм. Волов не было.
— Разве Акбар не пригнал волов? — удивился Садык.
Конюх пожал плечами.
Садык стоял у скотного двора и смотрел на дорогу. Он чувствовал, как руки и ноги постепенно немеют от холода. Такой злой непогоды по весне не случалось уже много лет. Почему Акбар до сих пор не вернулся? Если выехал вчера вечером, то где же люди, где волы, где он сам, наконец? Неужели случилось несчастье?
Вскочив в седло, Садык направился вверх по улице. Снегу наносило все больше, окна домов тускло светили сквозь белую завесу, на улице ни души, все попрятались…
Садык остановил коня возле дома за высоким глинобитным дувалом, рукояткой плетки толкнул створку ворот. Заперты. Постучал — никого… Несколько раз громко позвал Акбара, но голос едва прорывался сквозь завывания ветра. Привстав на седле, Садык с трудом перелез через дувал. Под айваном дрожала от холода собака. Раза два тявкнув, она тут же затихла. В доме светилось окно. Садык остановился возле айвана и опять громко позвал друга. Открылась дверь, и на пороге показалась Холбиби, жена Акбара. Позабыв поздороваться, Садык спросил:
— Акбар не вернулся?
— Нет, брат. Сердце мое будто раздирают волки. Как он там, в этом аду?
— Когда уехал?
— Сегодня утром.
— Как сегодня?!
— Да, сегодня…
— Видно, бог решил покарать нас!
Резко повернувшись, Садык выбежал со двора, вскочил на коня и хлестнул его плеткой. Заржав от неожиданного удара, конь поднялся на дыбы, потом рванулся вперед. Садык направил его в сторону высокого холма, за которым лежала степь Джахоннамо. Непрерывно подгоняя коня плеткой, он мчался по заснеженной дороге. Ветер свистел в ушах. Казалось, еще немного, и добрый конь вырвет его из объятий этой жестокой пурги.
Но за холмом начиналась степь. Здесь ветер неистовствовал еще пуще. Конь сразу замедлил бег. Белая мгла, ни луны, ни огонька. Страшно одному в поле в такое время. Сейчас единственная надежда Садыка — конь, вот уже два года ходивший под ним и знавший все здешние дороги и тропинки. Вперед, скорее вперед… Только бы добраться до Джахоннамо! Что с людьми? Как они там, неужели замерзают? Или, не дай бог, двинулись в дорогу и буран захватил их в пути?
Садык все торопил коня. Теперь он гнал напрямую через степь. Ветер задувал в рукава и за ворот, холодными иголками покалывал тело. Садык пожалел, что не заехал домой предупредить жену и одеться потеплее. Она наверняка будет беспокоиться. Эх, Акбар, Акбар! Ведь как доверял ему! Конечно, каждый может ошибиться, не зря же говорят: «Человек вскормлен сырым молоком». Если бы дано было знать наперед…