А вот и тебе хрен, самовлюбленная рожа!
Судорожно помаргивая ресницами, как можно томнее тяну:
— Анто-о-ош…
— М-м-м, — носом зарывается в мои волосы, крепче прижимая меня к себе и пальцами залезая под ткань трусиков. Больной ублюдок, упивающийся страхом хрупких девушек и вкусом их невинности.
— Я знаю про отличную здешнюю шумоизоляцию. — Резко хватаю его за сосок и поворачиваю, заставив его заскулить.
Выпрыгиваю из кровати, вооружившись подушкой и приняв боевую стойку.
— Дикошарая! — рявкает он, поглаживая свой драгоценный сосочек.
Обиделся.
— Разве ты не любишь пожестче? Что ж, тогда и тебя с дебютом!
— Твою мать! — ругается он, выпутываясь из одеяла, чтобы сесть. — В чем твоя проблема, Рина? Ты лесбуха? Или фригидная? Может, тебя традиционный секс не устраивает? Давай еще кого-нибудь пригласим. Мне не принципиально.
— Правда? — Я выпрямляюсь, опустив подушку. — Что ж ты сразу не сказал, милый? Тогда я в душ, а ты на телефон. Пригласи к нам тринадцать негров! — Швыряю подушку прямо ему в морду.
Но уж слишком молниеносная у него реакция. Поймав одной рукой, откидывает в сторону и, рассерженно косясь на меня, поднимается с кровати.
— Не понимаешь ты по-хорошему, Рина, — чиркает голосом, будто спичкой. Подбирает мой комбез и всовывает мне в руки. — Наряжайся. В лес поедем.
Вот и все. Отпела птичка.
Падать на колени и умолять простить поздно. Я его выбесила. Сильно выбесила. Но мне и правда противна сама мысль о сексе с ним! Он это прекрасно знает. Чего добивается? К тому же у него безотказная Инесса есть. Или приедается каждый день острое жрать? Наверное, уже кишки от одной мысли о ней выворачивает.
— Кольцо снять? — спрашиваю, не сильно спеша с одеванием.
— Сам сниму, — бурчит, небрежно натянув джинсы и чистую майку. — Генрих, опустоши морозилку, — приказывает своему терминатору по телефону, — и приготовь инструмент.
Не шутит. Всерьез в лес собрался.
— Можно мне переодеться в платье? — интересуюсь, на миг представив, что в случае чего буду валяться в земле в этом старом комбезе.
— Нет! — решает Громов, кивая мне на выход. — Тебе еще копать!
Хладнокровный, бесчеловечный тиран. Говорит о планируемой гадости, словно об обычном неприятном вечере, который вскоре забудется в объятиях Инессы. Ему плевать, что творится у меня на душе. Лишь одна мысль успокаивает: убивать меня он не будет. Потому что ему нужно кольцо! Не имеет значения, зачем он провернул эту аферу с подбрасыванием поддельного кольца, ему все равно нужно настоящее. Скорее всего, меня проверяет: что буду делать, заполучив камешек ценой в двадцать два миллиона. Задолбается на мне эксперименты ставить.
Мы спускаемся на первый этаж, где встречаемся со Львом Евгеньевичем. Возраст и нервы даровали ему бессонницу, убиваемую бесцельным созерцанием светящегося в темной комнате аквариума.
— Знаешь, за что я люблю рыб, Антон? — задерживает он нас, мрачным силуэтом сидя на диване. — Они не болтают.
— Я тоже. — Громов меняет курс на гостиную и показывает отцу кольцо на моем пальце. — Дело сделано.
Лев Евгеньевич одобрительно кивает, признав кольцо. Неужели настолько качественная подделка?
— Куда собрались? У вас же намечался массаж.
— Прибрать за собой надо. Подышим свежим воздухом, развеемся. Ребенку полезно.
Губы Льва Евгеньевича трогает едва уловимая улыбка. Он поднимает бокал в молчаливом тосте и делает глоток.
— С вами все хорошо? — спрашиваю я. Сама не знаю, почему. Не сказать, что я чертовски переживаю за здоровье этого человека. Просто в такие моменты он выглядит каким-то разбитым, слабым, печальным.
В поднявшихся на меня глазах проскальзывает легкое недоумение. Видимо, у него не часто спрашивают о самочувствии.
— Мои сыновья грызутся из-за наследства. Все замечательно.
Решив ничего на это не отвечать, Антон берет меня за руку и тянет на выход.
— Спокойной ночи, — успеваю я пожелать, прежде чем за нашей спиной захлопывается входная дверь.
Машина уже во дворе. Рычит заведенным зверем. В динамиках долбит музыка. Сидящий за рулем Демид покачивает головой в такт и щелкает пальцами.
Мне приходится сдвинуть портативный холодильник, чтобы сесть. Поглядывая на него с опаской, усаживаюсь и облизываю сухие губы. Антон переваливается через меня, вдавливая в сиденье своей неподъемной тушей и душа меня запахом своего тела, которым я уже и так насквозь пропитана.
— Пиво будешь? — Отбрасывает крышку, из облачка пара достает жестяную банку с каплями конденсата и откупоривает ее с шипящим звуком. — Совсем забыл. Тебе же нельзя ничего крепче воды, — ухмыляется над моим голодным видом.
Сомкнув губы, поджимаю их. Зубки безопаснее спрятать.
— Так куда мы все-таки едем? — спрашиваю, как только трогаемся со двора.
— В лес. — Антон делает глоток и, довольно мычит, откинув голову назад. — Сказал же.
Нервно крутя на пальце кольцо, смотрю в окно — на мелькающие деревья и корявые кусты вдоль дороги. Освещаемые лишь светом фар, они выглядят пугающе, и лес, гулять в котором теплым летним днем в удовольствие, отталкивает, подобно кладбищу.
— Там мороженое есть, — сообщает мне Демид, не отвлекаясь от дороги.
— Спасибо. Я горло берегу.
Антон запрокидывает руку на спинку сиденья и как будто по чистой случайности пальцами касается моего плеча.
— Правильно, такую глотку надо беречь.
Я подаюсь вперед, подальше от его прикосновений, но он хватает меня за плечо и возвращает в исходное положение. Засовываю свои принципы под желание жить и терплю. Тем более есть тут кое-что омерзительнее — музыка Демида. Стоит отметить, у Антона вкус лучше, мне ближе.
— Что мы будем делать в лесу? — уточняю, сковываясь в объятиях своего жениха с запашком пива.
Ненавижу его. Радик всегда пах пивом. Дешевым старым пивом. И хотя в руках Антона дорогое, импортное, да еще и безалкогольное, воспоминания расковыриваются не самые приятные.
— Тебя буду перевоспитывать, — отвечает Антон, склонившись ко мне.
Отодвигаюсь вбок, но без толку. Там его рука, которая снова притягивает меня к твердой груди.
— Как? Объяснять разницу между съедобными и ядовитыми грибами?
— Тебя, язву такую, ядовитым грибом не зашибешь, — усмехается, опять поглаживая мое плечо пальцами. Скотина! — Хочешь жить, Рина? Хочешь бабулю свою и маму на своей свадьбе увидеть? Подружку… Как ее?
— Софья, — подсказывает ему Демид.
Козлина! Он даже на Соньку накопал!
Я зажмуриваюсь, прогоняя перед глазами образы дорогих мне людей. Давит на самое больное.
— Ты слишком дерзкая, Рина. Я твой единственный билет в безоблачное будущее. Пора бы стать ко мне терпимее.
— Зря надеешься, что после лесной прогулки я полезу под тебя. Ты спутал меня со своими парнокопытными, жвачными. Животновод!
Демид сбавляет скорость, съезжает с шоссе и пробирается вглубь лесных зарослей по узкой накатанной дорожке.
— Поверь, Рина, — выдыхает Антон, — после этой прогулки многое изменится.
Глава 11
Ночной лес пахнет свежее: прохладой терпкой смолы и прелыми листьями, шумно шуршащими под ногами. Увы, в компании Громова к этому запаху добавляется гнилой душок смерти.
Получив из рук Демида две лопаты, он проверяет их на вес и протягивает мне ту, что здоровее и визуально тяжелее. А поменьше возвращает Демиду. Очень по-мужски. Прямо по-джентельменски.
Взяв ломик, отходит от машины в поисках подходящего места. Долбит по грунту, находит максимально твердый участок и указывает:
— Тут.
Господи, какой душка! Само очарование!
— Ты же шутишь? — все же выясняю я.
Закинув ломик на плечо, Громов подходит ко мне и четко, внятно подытоживает:
— Копай.
Тюкнуть бы его по башке этой лопатой. Демид сам от страха свалит. Только Громов не просто так с нами Генриха не взял. Тот где-то рядом. Пасет. Вынюхивает. Может, у них на то и расчет — вывезти меня подальше и поглядеть, как поведу себя, имея на руках дорогущий бриллиант. Протупили парни: жизнь моей бабушки для меня важнее и дороже.
Демид лопатой сдвигает слой слежавшихся листьев на освещаемом фарами участке и вонзает ее в землю. По его стараниям вижу, что копка предстоит не из легких. Это не у бабушки на картошке, где почва как пух.
— Куда копать? — интересуюсь, не понимая, зачем вообще мы это делаем.
— Демидка, покажи Рине план работ.
Пока Громов шуршит упаковками в холодильнике, выбирая себе мороженку по вкусу, Демид лопатой очерчивает прямоугольник метра два в длину и примерно метр в ширину.
— Это что? — Я не узнаю собственного голоса. — Могила?
— Ну надо же того жмура куда-то девать. — Антон спокойно надкусывает эскимо, присев на капот машины. — Беркут со дня на день с обыском заявится, а у нас свежак в морозилке. Так что вперед, Рина. Вернее, вниз. Метра на полтора. Чтоб собаки не разрыли.
Меня мутит.
Отвернувшись, опираюсь на лопату. Дышу поглубже. Лишь бы не вырвало. Закапывать тайно среди ночи убитого парня — это уже содействие преступлению. Не хочу спать с Громовым, значит, иначе отработаю кусок хлеба в их доме. Хитро. Продуманно. Наносит мне удар за ударом, ломая, прогибая, перечеркивая мечты и надежду выпутаться.
— Чем раньше закончите, тем быстрее вернемся домой, и ты сможешь поспать, — ухмыляется он, смакуя мороженое.
— Какая соблазнительная перспектива, — бурчу под нос и перестраиваюсь по другую сторону площадки.
Лопата новая, заточенная до состояния лезвия, но грунт, прошитый корнями деревьев, поддается с большим трудом. Я стараюсь не думать о предназначении ямы, в которую мы с Демидом постепенно углубляемся. С радостью меняюсь с ним инструментом, когда ему надоедает ковыряться чайной ложкой. И даже не отказываюсь от глотка холодного пива.
— Детство на огороде бабули пошло тебе на пользу.
Антон не был бы собой, если бы оставил мою копку без комментария.