ёл к выводу, что кто-то раньше меня добрался до капсулы и забрал письмо Химэно. И кому же ещё это сделать, как не самой Химэно?
Я совершенно не думал, куда меня заведёт этот монолог, но именно сейчас всё стало предельно ясно.
— В семнадцать лет я получил от Химэно письмо. Неважно, что там было написано; главное, что в графе «Получатель» стояло моё имя, а в графе «Отправитель» — имя Химэно.
Химэно ни за что бы не написала и не позвонила сама — неважно, насколько дорог ей был человек. Мне следовало насторожиться, когда я увидел, что она прислала письмо, аккуратно указав имя получателя и его адрес.
Да, так и есть. Мне следовало насторожиться и заметить ещё тогда.
— То письмо было сигналом SOS. Таким образом она пыталась попросить у меня помощи. Как и я, она оказалась в очень трудном положении; цепляясь за прошлое, она вырыла капсулу времени и, вспомнив о единственном друге детства, отправила ему письмо. Я не понял намёка Химэно и потерял право называться её другом. А в качестве наказания лишился её самой. От неё осталась пустая оболочка, а когда я узнал об этом, меня постигла та же участь. Скоро Химэно покончит с собой, а моя жизнь подойдёт к концу. На этой неудачной ноте я и закончу печальную историю. Простите, что заставил её выслушать.
Я встал и уже собирался уйти, как вдруг женщина произнесла еле слышно:
— До свидания.
Два слова на прощание — вот и всё, чего я от неё добился.
— Большое спасибо. До свидания, — сказал я и ушёл.
Меня забыл человек, когда-то давно пришедший на выручку, но я не переживал из-за этого. Иногда могут предать собственные воспоминания — к этому я уже привык. Но кое-что совершенно от меня ускользнуло.
Я испытывал одно разочарование за другим, а она неизменно была рядом и незаметно поддерживала. Она, эта девушка без будущего, успела познать то же отчаяние, что и я, но всё же предпочла продать время, а не жизнь. Она, воплощение бесконечной доброты, вела себя неприветливо, но в то же время искренне пыталась защитить меня от неприятностей.
От меня совершенно ускользнуло то, что она может меня предать.
— Кусуноки-сан, Кусуноки-сан.
Мияги больше не стеснялась обнимать меня, когда сидела позади на мопеде, а сейчас, во время езды, ещё и хлопнула меня по боку.
Я чуть сбросил скорость и спросил:
— Что?
— У меня для вас кое-что интересное, — сказала она, будто решив меня подбодрить. — Я вспомнила одну вещь. По этой самой дороге я ходила когда-то давно, ещё до того, как стала наблюдателем. Если ехать вперёд, потом свернуть направо, а дальше всё время прямо, то можно попасть к звёздному озеру.
— К звёздному озеру?
— Я говорила, что именно на этом озере хочу ещё раз побывать перед смертью. Правда, не знаю, как оно называется.
— Ах да, точно, ты говорила.
— Интересно, правда?
— Да уж, интересно, — бездумно и весело ответил я. — Почему бы нам туда не съездить?
— А хватит бензина?
— По пути заправимся.
Я залил полный бак на ближайшей автозаправке с самообслуживанием и поехал, следуя указаниям Мияги. Было примерно восемь часов вечера. Мопед еле полз по длинной горной дороге, я часто останавливался и давал двигателю отдохнуть, поэтому к озеру Мияги мы подъехали только через полчаса.
Купив лапши быстрого приготовления в ближайшем супермаркете, мы съели её на скамейке, оставили мопед на стоянке неподалёку и зашагали по тускло освещённой дороге. Мияги крутилась по сторонам, разглядывая знакомые здания, и не забывала предупреждать меня, что нельзя смотреть наверх. Краем глаза я мог ухватить кусок действительно красивого звёздного неба, но слушался Мияги и шёл, опустив голову.
— Так, а теперь делайте то, что я скажу, — сказала Мияги. — Сейчас я вас поведу, а вы закройте глаза и не открывайте, пока я не разрешу.
— До самого конца нельзя будет посмотреть?
— Да. Вам нечасто удаётся полюбоваться звёздным небом, поэтому смотреть на него нужно с того места, где самое красивое, правда? Ну же, закройте глаза.
Я послушался, а Мияги взяла меня за руку и медленно повела вперёд, иногда направляя и голосом. Я шёл с закрытыми глазами, но зато теперь будто бы стал слышать много новых звуков, на которые раньше не обращал внимания. Комариное жужжание, до этого сливавшееся у меня в ушах воедино, теперь предстало в четырёх видах: низкое, высокое свистящее, напоминающее птичье пение и последнее, довольно неприятное, — похожее на кваканье. Я мог уловить лёгкие порывы ветра, шум далёких волн и даже отличить на слух свои шаги от шагов Мияги.
— Послушайте, Кусуноки-сан. Что, если бы я решила вас обмануть и завести в ужасное место? Что бы вы тогда делали?
— Ужасное — например, какое?
— Ну, например, на обрыв или мост — место, с которого можно упасть и разбиться.
— Я даже не думал о таком. И думать не собираюсь.
— Почему?
— Просто не понимаю, зачем бы тебе это понадобилось.
— А, вот как, — разочарованно протянула Мияги.
Асфальт под ногами сменился песком, а затем чем-то деревянным. Кажется, мы добрались до пирса.
— Остановитесь, но глаза не открывайте, — сказала Мияги и отпустила мою руку. — А теперь осторожно лягте на спину. После этого можете открыть глаза.
Я сел на землю, осторожно опустился на спину, вздохнул и открыл глаза.
Ни разу в жизни я не видел такого неба. Хотя можно сказать и по-другому: лишь в тот самый миг я узнал, что такое звёздное небо.
Пейзаж был знаком мне по книгам и фильмам. Я знал, что Млечный Путь пролегает через Летний треугольник[23] и небо иногда выглядит как россыпь драгоценных камней.
Я читал о таком небе и мог представить себе его цвет или форму, но громада оказалась неподвластна воображению.
Перед моими глазами расстилалось звёздное небо, и оно было намного, намного больше того, чем я мог подумать.
Словно огромный простор запорошило снегом, испускающим сильный свет.
— Теперь я понял, почему ты хотела посмотреть на него перед смертью, — сказал я Мияги, стоявшей рядом.
— Ещё бы, — гордо откликнулась она, глядя на меня сверху вниз.
Мы ещё долго лежали на пирсе и смотрели на ночное небо. Заметили три падающие звезды, и я задумался, что бы загадать, когда в следующий раз увижу ещё одну. Я уже не хотел получить назад годы своей жизни, не хотел увидеться с Химэно, не горел желанием повернуть время вспять. У меня не осталось жизненных сил на исправление каких-либо ошибок.
Думаю, я пожелал бы себе спокойной смерти во сне. Мечтать о большем было бы слишком нагло.
О мечте Мияги и гадать не нужно: она хотела освободиться от работы наблюдателя. Другими словами, перестать быть невидимкой. Сейчас она совершенно незаметна для абсолютного большинства людей, а объект наблюдения — единственный человек, который знает о её существовании, — умирает в течение года. Какой бы выносливостью ни обладала Мияги, выдержать такое в течение тридцати лет просто невозможно.
— Мияги... — начал я. — А ведь ты сказала неправду. Ты соврала о том, что Химэно меня почти не помнит.
Мияги повернула ко мне голову и вместо ответа вдруг выдала:
— У меня тоже был друг детства.
Я порылся в памяти:
— Ты о нём говорила: «человек, который был мне дорог»?
— О нём. А вы запомнили.
Я промолчал, ожидая продолжения, и Мияги медленно заговорила дальше:
— Я тоже когда-то дорожила кое-кем так же, как вы дорожите Химэно-сан. Мы оба не могли приспособиться к этому миру, поэтому предпочли создать маленький мирок на двоих и жаться в нём друг к другу, как два зависимых существа. Когда я стала наблюдателем, в первый же выходной пошла проведать своего друга. Я думала, что он места себе не находит от грусти из-за моего исчезновения. Не сомневалась, что он замкнулся в своей скорлупе и только и ждёт, когда я вернусь. Но вышло иначе: за какие-то несколько недель он подружился с миром, и не только. Прошёл месяц с моего исчезновения, а он спокойно приспосабливался к жизни в обществе — совсем как те, кто пытался наказать нас за непохожесть на остальных.
Мияги вновь посмотрела на небо и сухо улыбнулась:
— Тогда-то я и поняла, что сковывала его. Если честно, я хотела, чтобы он остался несчастлив, желала, чтобы он сполна познал печаль и отчаяние, замкнулся в себе и никогда не выходил из дома, а только ждал меня. Дышал бы, но с трудом. Я вовсе не хотела узнать, что он нашёл в себе силы жить дальше. После я уже не ходила на него смотреть, ведь любой исход — будь мой друг счастлив или нет — принёс бы мне только печаль.
— И всё-таки ты хочешь увидеть его перед смертью?
— Да. Я ведь не знаю ничего другого. Только за это и остаётся цепляться. — Тут Мияги поднялась и села, обхватив колени. — Вот почему я очень хорошо вас понимаю. Хоть вы этого и не хотите.
— Да нет, — тут же откликнулся я. — Наоборот, спасибо, что понимаешь.
— Пожалуйста. — Мияги сдержанно улыбнулась.
Мы сфотографировали автомат возле озера и вернулись домой.
— Я сегодня очень устала, — заявила Мияги и забралась на мой футон.
Я украдкой взглянул на неё, но, похоже, она попыталась сделать то же самое, поэтому мы поспешно опустили глаза, повернулись в противоположные стороны и постарались заснуть.
Жаль, я не загадал при виде падающей звезды, чтобы такие дни длились вечно.
Утром Мияги пропала, и только её тетрадь лежала на подушке.
ГЛАВА 12Лгунья и маленькая просьба
Когда Мияги впервые появилась на пороге моей квартиры, я нервничал при мысли о том, что она на меня смотрит.
«Окажись наблюдатель её полной противоположностью — скажем, нечистоплотным мужчиной средних лет, — можно было бы расслабиться и думать только о том, чего хочу», — размышлял я тогда.
На замену Мияги пришёл именно такой человек: низкорослый, безобразно лысеющий, с красным, как у алкоголика, лицом, бритым подбородком, отливающим синевой, и жирным блеском на коже. Он слишком часто моргал, дышал со свистом и разговаривал так, будто в горле у него скопилась мокрота.