— Нет-нет. Опять же, я смеюсь не над этим.
Почему-то его слова меня озадачили.
Наконец мужчина спросил:
— Слушай, неужели ты поверил, что твоя жизнь стоит триста тысяч?
Его вопрос потряс меня до глубины души.
— В каком смысле? — не выдержал я.
— В таком! Я ведь ясно выразился. Когда тебе сказали, что твоя жизнь стоит триста тысяч, неужели ты сразу ответил: мол, да, всё правильно — и просто забрал деньги?
— Ну... Сначала я решил, что это слишком дёшево…
Мужчина с хохотом стукнул кулаком по полу.
— Ах, вот, значит, как. Тогда лучше промолчу, — ответил он, держась за живот. — Ну да ладно, как увидишь девочку завтра, так спроси у неё сам. Мол, неужели моя жизнь стоила триста тысяч?
Я попытался расспросить его, но он дал понять, что больше ничего рассказывать не собирается. Я пялился на потолок в кромешной тьме и никак не мог заснуть, всё думая над его словами.
— Кусуноки-сан, доброе утро, — сказала Мияги, когда я проснулся от яркого света, бьющего в окно.
Девушка с тёплой улыбкой смотрела на меня из угла комнаты, и я знал, что она обманула меня.
— Чем сегодня займётесь?
Я проглотил слова, рвавшиеся наружу.
Пожалуй, лучше сделаю вид, что ничего не знаю. Мне вовсе не хотелось поставить Мияги в неловкое положение своим вопросом о том, как всё обстоит на самом деле.
— Тем же, чем и всегда, — ответил я.
— Значит, будем объезжать автоматы, — подытожила она радостно.
Мы ехали по бесконечной сельской дороге вдоль рисового поля, покупали на придорожных станциях жареную рыбу или мороженое, фотографировали пустынный район с закрытыми заведениями и кучей велосипедов на стоянке. Ночь наступила незаметно.
Я слез с мопеда около небольшой дамбы и спустился по лестнице на пешеходную дорожку.
— Куда вы идёте?
Я обернулся:
— А что, если я тебя обманул и сейчас веду в какое-нибудь ужасное место?
— То есть туда, где можно увидеть что-то красивое? — уточнила Мияги.
— Не обольщайся, — ответил я, но она была права.
Когда мы проходили по небольшому мосту около прибрежной рощи, девушка догадалась.
Она окинула взглядом открывшийся вид и сказала:
— Знаете, вы, быть может, ожидаете от меня других слов, но... А ведь светлячки и правда светятся.
— Ещё бы, они же светлячки. — Я рассмеялся, но хорошо понимал, что она имела в виду.
Похоже, Мияги сейчас чувствовала то же самое, что чувствовал я, когда увидел звёздное небо. Я знал о существовании такого явления, но осознать его потрясающую красоту со слов было невозможно. Фактически я не узнал, пока не увидел своими глазами.
Мы медленно шагали по узкой тропе между деревьями, вокруг мерцали огоньки светлячков. Я глядел на эти огоньки, и через какое-то время у меня всё поплыло перед глазами и закружилась голова.
— Такое ощущение, как будто я впервые увидела светлячков, — призналась Мияги.
— Их в последнее время очень мало. Можно увидеть только в конкретное время в конкретном месте. Через пару дней и здесь их не будет.
— А вы часто сюда приходите?
— Да нет. В прошлом году приходил в эти же дни. Вчера вот вспомнил об этом.
Огоньки стали гаснуть, и мы повернули назад.
— Мне можно принять это как благодарность за озеро? — спросила Мияги.
— Я просто захотел посмотреть. А ты воспринимай как хочешь.
— Поняла. Как хочу. Совсем-совсем как хочу.
— А вот это лишнее.
Мы вернулись в квартиру, поработали с фотографиями и подготовились ко сну. Пожелав Мияги спокойной ночи и услышав то же самое в ответ, я погасил свет и окликнул её:
— Мияги...
— Да, что?
— Почему ты сказала мне неправду?
Мияги повернулась ко мне и удивлённо заморгала:
— Не понимаю, о чём вы.
— Хорошо, тогда спрошу конкретно... Моя жизнь правда стоила триста тысяч иен?
Ночь выдалась такая ясная, что я заметил, как Мияги изменилась в лице.
— Конечно, — ответила она. — К сожалению, не больше. Я думала, вы давно с этим смирились.
— Я тоже так думал до вчерашнего вечера, — сказал я.
Похоже, Мияги догадалась, что я о чём-то узнал.
— Вам заменяющий наблюдатель что-то сказал? — спросила она со вздохом.
— Просто посоветовал уточнить ещё раз. Ничего конкретного я от него не добился.
— Что бы вы ни говорили, триста тысяч есть триста тысяч.
Видимо, Мияги решила отпираться до последнего.
— Когда я узнал о твоём обмане, то сначала просто подумал, что ты присвоила положенную мне сумму.
Мияги с укором посмотрела на меня.
— Ты тайно присвоила деньги — тридцать миллионов или три миллиарда, а мне сообщила другую сумму. Вот какая мысль пришла мне в голову в первую очередь… Но знаешь, я никак не мог в это поверить. Не хотел верить, что ты обманывала меня с первой встречи. Неужели ты улыбалась мне, скрывая такую ложь? Неужели я так чудовищно заблуждался? Я думал целый вечер и вдруг догадался... Меня подвела моя же гипотеза.
Верно, десять лет назад классная руководительница предложила нам «подумать по-другому».
— Почему я верил в то, что минимальная цена за один год жизни — десять тысяч иен? С чего решил, что цена жизни должна измеряться именно миллионами и миллиардами? Меня подвели мои же представления. Где-то в глубине души я всё ещё верил в эту чушь — что жизнь незаменима и бесценна. Так или иначе, я просто выдавал желаемое за действительное. Изначально мне следовало мыслить более гибко.
Я сделал вдох и продолжил:
— Скажи, почему ты решила отдать триста тысяч совершенно незнакомому человеку?
— Понятия не имею, о чём вы, — ответила Мияги и отвернулась.
Я подошёл к углу комнаты напротив того, который она занимала, и сел, как она раньше, обхватив колени. Мияги улыбнулась.
— Не желаешь признаваться — ну и ладно. Но я всё равно скажу. Спасибо.
Мияги покачала головой:
— Не стоит. Если я буду здесь работать, всё равно умру, как мать, до того, как выплачу долг. А даже если выплачу и стану свободна, жизнь меня ждёт невесёлая. Так почему бы и не потратить деньги на что-то подобное?
— Сколько на самом деле стоила моя жизнь? — спросил я.
Она помолчала, затем тихо произнесла:
— Тридцать иен.
— Три минуты телефонного разговора, — улыбнулся я. — Прости, что потратил твои деньги таким образом.
— Вот уж действительно. Я хотела, чтобы вы потратили деньги на себя.
Слова Мияги были резкими, но голос оставался мягким.
— И всё-таки я хорошо понимаю, что вы чувствовали. Я дала вам триста тысяч и вы раздали эти же триста тысяч по одной и той же причине. Нам обоим было одиноко, грустно, мы чувствовали пустоту и отчаяние. Мы совершили альтруистичный поступок из эгоистичных соображений. С другой стороны, если бы я сказала вам правду, то, может быть, вы бы и не продали свою жизнь. Тогда вы прожили бы подольше. Простите, что влезла не в своё дело.
Мияги съёжилась и уткнулась подбородком в колени, а затем вновь заговорила, глядя на свои ступни:
— Или же мне хотелось хоть один раз ощутить, каково это — дать что-нибудь человеку, не прося ничего взамен. Когда-то мне так нужна была помощь, но я не дождалась её. Наверное, я попыталась спасти себя, протянув руку несчастному человеку, который оказался в такой же трудной ситуации. Но вышло иначе: я оказала вам медвежью услугу. Простите.
— Ничего подобного, — не согласился я. — Знай я с самого начала, что моя жизнь стоит тридцать иен, то я бы отчаялся и продал жизнь полностью. Какие три месяца, я бы и трёх дней себе не оставил. Я бы не ездил сейчас по городу в поисках автоматов, не делал бы бумажных журавликов, не смотрел бы на звёзды и светлячков.
— Отчаиваться вам в любом случае незачем. Цену тридцать иен установили по своему усмотрению какие-то люди из руководства, — убеждённо заговорила Мияги. — А для меня вы стоите и тридцать миллионов, и все три миллиарда.
Я усмехнулся:
— Ну и утешения у тебя.
— Я правду говорю.
— Знаешь, когда к человеку слишком добры, он чувствует себя жалким. Я и так знаю, что ты добрая. Поэтому не надо больше.
— Ну что вы заладили! Принимайте утешения и не возражайте!
— А вот такое мне впервые говорят.
— К тому же я вас не утешаю и не пытаюсь быть к вам доброй. Я просто говорю то, что чувствую. Думайте что хотите.
Мияги смутилась и потупила взгляд, а затем продолжила:
— Знаете, в самом начале я правда считала, что цену тридцать иен вы вполне заслужили. Триста тысяч иен я дала вам из эгоистических соображений, получателем мог стать кто угодно. Но постепенно моё отношение к вам переменилось. Помните, после случая на станции вы меня выслушали? Вы меня пожалели, узнав, что я была вынуждена продать своё время. С того дня я уже не воспринимала вас только как объект наблюдения. Это само по себе нехорошо, но дальше всё стало ещё хуже. Ну… Вы разговаривали со мной, и для вас это, скорее всего, ничего не значило, но, к сожалению, меня обрадовало. Вы разговаривали со мной, не обращая внимания на присутствие других людей, и я была просто счастлива. Я — невидимка. То, что меня никто не замечает, — часть моей работы. Разговаривать за ужином в ресторане, делать вместе покупки, гулять по городу, шагать по набережной, держась за руки, — казалось бы, мелочь, но я о таком могла только мечтать. Кусуноки-сан, только вы вели себя со мной так, будто признавали моё существование, независимо от места и обстоятельств.
Я не знал, что на это ответить. Я никогда не получал благодарности от других людей.
— Ну, если хочешь, я всё это могу делать до самой смерти, — сказал я шутливо.
Мияги кивнула.
— Да. Поэтому я люблю вас. Хотя, кажется, бессмысленно любить человека, который скоро умрёт, — добавила она и грустно улыбнулась.
В груди стало тесно, я просто онемел. Застыл и даже не моргал — как зависший компьютер.
— Знаете, Кусуноки-сан, я ведь сказала вам много другой неправды, — сказала Мияги гораздо мягче. — Кроме срока жизни и Химэно-сан. Например, я солгала, что вас лишат жизни, если вы доставите кому-нибудь неприятности. Это неправда. Неправда и то, что вам нельзя отходить от меня дальше, чем на сто метров. Я придумала всё это, чтобы себя обезопасить.