Похоже, хозяин лавки заметил выражение моего лица:
— Я бы тоже на твоём месте посчитал, что это неправда. И что старый совсем спятил, выдумывает всякое. А ты всё же сходи по одному адресу — да хотя бы удостовериться, что выживший из ума старик несёт чушь. Тогда лично убедишься, правда это или нет.
Он рассказал, что недалеко от книжной лавки находится четырёхэтажное здание, именно там и покупают годы жизни. Максимальное количество лет, которое можно продать, для каждого человека своё, а цена напрямую зависит от того, насколько насыщенной была прожитая жизнь.
— Тебя я, конечно, совсем не знаю, но с виду ты парень неплохой, да и книги читаешь хорошие. Глядишь, недурно заплатят.
«Совсем как на уроке этики в начальном классе», — подумал я.
Хозяин лавки также поведал, что продать можно не только собственную жизнь, но и время, и здоровье.
— А чем отличается продажа жизни от продажи времени? — спросил я. — Если честно, разницы между продажей жизни и здоровья я тоже не вижу…
— Я и сам толком не знаю, как там всё устроено. Продавать, видишь ли, не приходилось. Однако… бывает же такое, что безнадёжный больной живёт десятки лет, а пышущий здоровьем спортсмен умирает ни с того ни с сего? Вот тебе и разница между жизнью и здоровьем. А что касается времени, тут даже ума не приложу…
На клочке бумаги старик начертил карту и написал телефонный номер.
Я поблагодарил его и вышел из лавки.
Наверное, любой на моём месте предположил бы, что место, где можно продать годы человеческой жизни, — всего лишь плод больной фантазии старика. Он знал, что его собственный конец не за горами, и выдуманная возможность подобной купли-продажи утешала его, не давала свихнуться от страха смерти.
Не верить же в то, что судьба вдруг решила помочь мне именно тогда, когда я в этом так нуждался?
Наполовину я оказался прав.
Судьба и не думала мне помогать.
На наполовину я всё же ошибся.
Оказалось, что место, где покупали годы человеческой жизни, всё-таки существовало.
От старика букиниста я прямиком направился в комиссионный магазин музыкальных дисков. Асфальт усиленно отражал солнечные лучи, и с меня градом лился пот. Хотелось пить, но я не мог себе позволить купить сок в автомате, поэтому приходилось терпеть до возвращения домой.
В магазине дисков, в отличие от книжной лавки, исправно работал кондиционер. Автоматические двери раздвинулись, в лицо пахнуло прохладой, и я еле удержался, чтобы не потянуться. Я сделал глубокий вдох, с удовольствием ощущая, как холод растекается по разгорячённому телу. Играла знакомая песня, которая была популярна, ещё когда я учился в средней школе.
Я подошёл к магазинной стойке, окликнул бессменного продавца, блондина с круглыми глазами, и протянул ему пакет с дисками. Он посмотрел недоверчиво, а потом и вовсе изменился в лице, будто я у него на глазах совершил ужасное преступление. Взгляд его словно говорил: «Продать столько дисков?! Уж от тебя-то я такого не ожидал». Другими словами, отреагировал так же, как и хозяин букинистической лавки.
— И как тебе в голову пришло — расстаться с таким богатством? — спросил блондин.
Ему было лет двадцать пять или чуть больше, на тощем теле он носил застиранные футболки с эмблемами рок-групп и, казалось, не знал, куда деть собственные руки.
Когда я в той же шутливой манере объяснил, почему вынужден продать диски, он тут же хлопнул в ладоши.
— Слушай, — заявил он, — тогда я знаю, как тебе помочь. Вообще-то запрещено кому попало об этом рассказывать, но мне очень нравится твой музыкальный вкус, поэтому специально для тебя сделаю исключение.
«А ведь именно такие фразы можно включать в пособия для начинающих мошенников», — подумал я.
— Есть в этом городе местечко, где можно продать свою жизнь.
— Жизнь? — переспросил я.
Я заметил, что этот диалог чуть ли не слово в слово повторял предыдущий, но почему-то не удержался от вопроса.
— Ага, жизнь, — ответил он с серьёзным видом.
Может, сейчас просто принято разыгрывать бедняков?
От блондина я не узнал ничего нового, разве только то, что ему, в отличие от старика, довелось продать часть жизни. Когда я спросил, сколько заплатили, он отговорился — мол, рассказывать об этом запрещено.
Он нарисовал мне карту и указал телефонный номер — конечно, всё совпадало с тем, что написал старик.
Я дежурно поблагодарил, вышел на улицу и вновь очутился под куполом невыносимой летней духоты.
«Ладно, сегодня можно себе позволить», — с этой мыслью я подошёл к автомату с напитками, сунул в щель мелочь и, подумав, выбрал яблочную содовую.
Пару мгновений я просто держал жестяную банку в руках, наслаждаясь прохладой, затем потянул колечко на крышке и, стараясь растянуть удовольствие, начал пить мелкими глотками, делая паузы. Напиток оставлял сладкое послевкусие, после каждого глотка щипало горло — очень давно я не пил газировки.
Наконец осушенная до последней капли банка отправилась в урну. Я вытащил из кармана те самые бумажки с картами и номером телефона. Оказывается, до нужного места можно было добраться пешком.
А уже там находится здание, где покупают жизнь, время или здоровье.
Чушь собачья, как ни посмотри.
Я хмыкнул, свернул бумажки трубочкой и бросил их на землю.
И всё же в итоге я оказался перед тем самым зданием.
Выглядело оно довольно старым, стены почернели настолько, что трудно было даже представить, какой цвет они имели изначально. Да что там, готов поспорить, даже само здание не вспомнило бы свой цвет, умей оно говорить. Кроме того, оно казалось довольно узким, и соседние дома будто стискивали его с обеих сторон.
Лифт не работал — пришлось пешком идти на нужный мне четвёртый этаж. Лестничные ступени были освещены пожелтевшими люминесцентными лампами; я поднимался, вдыхая затхлый воздух и обливаясь потом.
Я не поверил в то, что можно продать годы жизни. Рассудил иначе: комиссионщики просто хотели сообщить (и по какой-то причине не могли сказать об этом прямо), что можно устроиться на работу, которая, вероятно, опасна для жизни того, кто её выполняет, но оплачивается очень хорошо.
На четвёртом этаже лестница упиралась в дверь без какой-либо вывески или таблички.
Отчего-то я сразу понял: моя цель находится за ней.
Я затаил дыхание и секунд пять просто сверлил дверную ручку взглядом, наконец решился и положил на неё ладонь.
За дверью находилась удивительно чистая комната, которая никак не вязалась с общим обликом здания, и почему-то я ничуть этому не удивился. В центре ровным рядом стояли чистые полки, но и эта картина меня не озадачила.
Впрочем, если подумать, комната всё же производила странное впечатление: пожалуй, она выглядела как сокровищница без сокровищ, очки без стёкол, книжный магазин без книг.
Рядом раздался голос, и лишь тогда я осознал, что не один в этих стенах.
— Добро пожаловать.
Я обернулся и увидел миниатюрную девушку в деловом костюме.
Она оценивающе смотрела на меня сквозь очки.
Не успел я открыть рот, намереваясь осведомиться, куда же попал, как она коротко бросила:
— Что у вас: время, здоровье или жизнь?
Гадать надоело — чёрт с ним, розыгрыш так розыгрыш.
— Жизнь, — не раздумывая ответил я.
Посмотрим, к чему это приведёт, — в конце концов, будто мне есть что терять.
Навскидку я рассчитал, что оставшийся мне срок жизни — шестьдесят лет, и оценил его стоимость примерно в шестьсот миллионов иен. Нынче уверенности в себе у меня было куда меньше, чем в младшей школе, но я всё ещё ценил свою жизнь выше жизни среднестатистического человека и рассудил, что за один её год должны дать не меньше десяти миллионов.
Прошедшие годы не поколебали мою убеждённость в собственной исключительности. Для этой уверенности не было никаких оснований — просто память о прошлых достижениях не отпускала меня. Я не желал смотреть правде в глаза: хоть жизнь и не думала меняться к лучшему, я постоянно говорил себе, что однажды стану чрезвычайно успешным, и тогда безрадостному существованию придёт конец.
Чем старше я становился, тем грандиознее виделся мне мой успех. Именно загнанные в угол люди склонны думать, что есть шанс изменить всё в последнюю минуту. Конечно, на самом деле это невозможно. Недостаточно просто попасть битой по мячу в конце игры при отставании в десять очков[1]. Тут уже нужно лупить со всей силы, чтобы выбить мяч за пределы поля, хотя и риск промазать будет гораздо выше.
В какой-то момент я начал думать о вечной славе, уже не согласный на меньшее. Мечтал, что однажды моё имя будет греметь на весь мир и я стану легендой, оставлю в истории немеркнущий след.
Возможно, для того чтобы встать на верный путь, мне не хватало самой малости: кто-то должен был ткнуть меня носом в собственную никчёмность. Припереть к стенке, чтобы стало некуда спрятаться, нечем прикрыться, — и оглушить на месте, вывалив всю правду.
Если рассуждать с такой точки зрения, то продать свою жизнь было верным решением.
Ведь только тогда мне и довелось осознать никчёмность моих не только прожитых лет, но и всех будущих.
Приглядевшись, я отметил, что девушка в деловом костюме была довольно молода: я бы дал ей от восемнадцати до двадцати четырёх лет.
Она сказала, что на оценку уйдёт около трёх часов, и под конец фразы уже стучала по клавиатуре компьютера. Я полагал, что предстоит какая-то муторная процедура, но, похоже, тут даже собственного имени сообщать не требовалось. Кроме того, стоимость бесценной человеческой жизни предстояло выяснить за каких-то три часа. Разумеется, об объективности здесь и речи идти не могло, ведь оценка проводилась по правилам, придуманным некой таинственной организацией, но всё же наверняка имелись какие-то критерии.
Я вышел из здания и зашагал куда глаза глядят, бесцельно прогуливаясь по окрестностям. Смеркалось; я устал и проголодался. Хотелось просто зайти в какую-нибудь забегаловку и поесть, но на это не было д