Разговор становился мучительным. Мать и дочь, не слушая возражений, упрекали друг друга в эгоизме. Повесив трубку, Пери еще долго с горечью вспоминала все, что было высказано и не высказано. Она чувствовала, что трещина в ее отношениях с матерью становится все шире и вряд ли когда-нибудь сможет затянуться.
В ту ночь она спала плохо и проснулась от судорожной головной боли, угрожавшей перерасти в приступ мигрени. Пошарив в ящиках комода, но не найдя никаких болеутоляющих таблеток, она принялась массировать виски, прижав к пульсирующему правому глазу холодную жестяную банку. Обычно это помогало. Потом она вернулась в постель, легла и свернулась калачиком. Она не надеялась быстро уснуть, но, неожиданно для самой себя, задремала.
Сад, где растут искривленные шишковатые деревья. В этом саду она совершенно одна, ветер играет с подолом ее платья. Она медленно идет по дорожке и видит ручей, за ним – огромный дуб. На одной из ветвей дуба висит корзинка, а в ней – младенец, половину его личика покрывает темное пятно. С ужасом она замечает, что дерево горит, языки пламени лижут ствол, поднимаясь все выше. Она пригоршнями черпает воду из ручья, пытаясь залить огонь. Воды становится все больше, она бурлит и пенится у самых ее ног. Оглянувшись, она видит, что на ветвях дерева уже нет корзинки с ребенком. Ручей, превратившийся в бурную реку, унес ее прочь. Она понимает, что сделала что-то ужасное, имеющее непоправимые последствия, и пронзительно кричит.
Откуда-то доносился стук, негромкий, но настойчивый. Сначала Пери казалось, что это часть ее сна. Потом она с трудом открыла глаза. Стук не прекращался.
– Это я, Ширин, – донеслось из-за двери. – Ты кричала как резаная. Напугала меня до смерти. Что случилось?
Пери села на кровати, растерянно моргая.
– Ничего, – ответила она.
Во рту у нее пересохло, язык был шершавым, как наждак. При мысли, что ее крики были слышны в комнате напротив, она ужаснулась.
– Я не уйду, пока своими глазами не увижу, что ты жива и здорова, – заявила Ширин.
Пери медленно встала, подошла к двери и открыла ее. Перед ней стояла Ширин в пижаме персикового цвета и такой же наглазной маске, которую она сдвинула на лоб. Глаза ее, без теней и туши, в обрамлении толстого слоя крема, казались меньше и темнее.
– Блин, ты верещала, как героиня фильма ужасов, – сообщила Ширин. – Как одна из тех идиоток, которые, увидев в своем подъезде маньяка, несутся вверх по лестнице, вместо того чтобы выскочить наружу и бежать сломя голову.
– Прости, что разбудила.
– Обо мне не волнуйся, – покачала головой Ширин, скрестив руки на высокой груди. – И часто тебе снятся кошмары?
– Иногда, – пробормотала Пери. Потупив голову, она смотрела на ковер. На нем обнаружилось пятно, которого раньше не было. – Это даже не кошмары. Так, всякие глупости.
– Знаешь, у нас в семье хватало психов, – заявила Ширин. – Я и сама, честно говоря, малость с приветом. И если у кого-то едет крыша, я сразу это замечаю.
– По-твоему, у меня едет крыша?
– Не то чтобы совсем, но визг, который я слышала, – тревожный симптом. А если у тебя проблемы с психикой, с ними нужно разбираться.
– Нет у меня никаких проблем с психикой!
– А-а-а! – страдальчески застонала Ширин, как раненное стрелой животное. – До чего меня бесит, когда люди обижаются на слово «психика». Уверена, скажи я, что у тебя геморроидные проблемы, тебя это ничуть бы не задело.
– Геморроидальные, – поправила Пери.
– Да не все ли равно! – усмехнулась Ширин, окинув взглядом стены, оклеенные разноцветными стикерами. – Надеюсь, тебе не придется употреблять это слово слишком часто, словарь ты ходячий!
– Послушай, Ширин, я очень тронута, что ты обо мне беспокоишься, но, честное слово, для этого нет никаких причин! – заявила Пери. Лицо ее казалось мертвенно-бледным в косом прямоугольнике лунного света, льющегося из окна. – Мне надо ехать домой, на свадьбу брата. Не хотелось бы пропускать лекции, но придется – семейные обязательства важнее. Из-за всего этого я немного расстроена, только и всего.
– Вот и прекрасно, езжай на свадьбу, – кивнула Ширин. – А когда вернешься, надо больше развлекаться. Иначе совсем закиснешь. Ты же молодая, забыла?
– Не забыла, – вздохнула Пери. – Но я не такая, как ты.
– Хочешь сказать, тебе нравится страдать?
– Конечно нет.
– К меланхолии можно относиться по-разному, – сообщила Ширин. – Если миссис Депрессия уселась в твой автомобиль, ты можешь остаться на водительском месте и давить на газ, пока она не завопит от страха. А можешь уступить ей руль, и тогда бояться придется тебе.
– Какая разница? – усмехнулась Пери. – И в том и в другом случае автомобиль врежется в дерево.
– И все-таки, сестра, разница есть! Одно дело – в дерево врезалась ты сама, другое дело – старушка Депрессия.
Чувствуя, что этот спор ей не выиграть, Пери попыталась сменить тему, решив заговорить о том, что Ширин наверняка заинтересует.
– Кстати, помнишь, ты рассказывала о профессоре Азуре? Я узнавала насчет его семинара.
– Да? – Щеки Ширин мгновенно залились румянцем. – И как тебе Азур? Очаровашка, правда?
– Я с ним не встречалась. Пока только прочла тему семинара.
– И что скажешь?
– Очень интересно.
– Можно дать тебе дружеский совет? Ведь мы с тобой восточные женщины, принадлежим к братству обреченных. Или к сестринству, если выражаться точнее. Так вот, моя маленькая турецкая сестренка, если тебе удастся попасть на семинар Азура, никогда не употребляй слова «интересно». Он это слово ненавидит. Говорит, оно убивает все живое, потому что от него веет скукой.
Сказав это, Ширин вышла из комнаты, оставив Пери наедине с ее тревогами и кошмарами.
Музыкальная шкатулка
Стамбул, 2016 год
На хрустальных блюдах подали десерты: нежнейший ореховый торт с шоколадным заварным кремом и запеченную айву со взбитыми сливками из буйволиного молока. Появление этих кулинарных шедевров встретил гул голосов, в котором восторженные реплики сливались с тревожными.
– Ах, сегодня я прибавлю не меньше двух фунтов, – вздохнула владелица рекламного агентства, похлопав себя по животу.
– Не переживайте, вы можете себе позволить немного поправиться, – утешила ее хозяйка дома.
– А если продолжать разговоры о политике, набранные калории сгорят еще до обеда, – заметил журналист. – Лучшего способа не существует.
Когда горничная поднесла ей блюда с десертами, Пери покачала головой:
– Нет, спасибо.
– Как пожелаете, мадам, – с видом сообщницы откликнулась горничная.
Но тут вмешалась хозяйка, от которой не ускользнул этот короткий разговор.
– Нет, дорогая, так не пойдет! Вы можете иметь какие угодно политические взгляды и свободно высказывать их за этим столом, не опасаясь кого-нибудь задеть. Но если вы не попробуете моего торта, я обижусь.
Пери сочла за благо не спорить. Она отведала и айвы, и торта. Ей никогда не удавалось понять, почему женщины так настойчиво пичкают друг друга сладким. Наверное, тут действуют некий «закон сравнительной эстетики» – чем жирнее все твои знакомые, тем меньше бросается в глаза твой собственный лишний вес. Впрочем, может, она слишком цинична. В памяти всплыл голос Ширин: «Поверь мне, Мышка, ты должна стать во сто раз циничнее!»
Когда хозяйка, удовлетворившись, переключила свое внимание на другого гостя, Пери схватила бокал с вином и сделала большой глоток. В этот вечер она пила намного больше обычного, но никто, в том числе и она сама, не замечал этого. Много лет назад она возвела в своем сознании плотину, чтобы преградить поток мучительных воспоминаний, сегодня эта плотина дала трещину. И теперь тонкая струйка печали сочилась в эту трещину, проникая в ее сердце, в то время как сама она подсознательно понимала, чем это может обернуться, и лихорадочно пыталась заделать брешь, чтобы ее жизнь опять вернулась в привычное русло.
– Я думала, сегодня здесь будет экстрасенс, – хриплым голосом заядлой курильщицы протянула подруга журналиста.
Все догадывались, что у этой девицы на душе кошки скребут. В социальных сетях настойчиво муссировались слухи о том, что журналист недавно ужинал в обществе своей бывшей жены и, возможно, собирается к ней вернуться.
– Он должен был приехать еще час назад, – откликнулся хозяин дома. – Наверняка бедняга застрял в пробке.
– Неужели даже стамбульским экстрасенсам неведомо, по какой дороге надо ехать, чтобы не попасть в пробку, – сострил директор американского хедж-фонда.
– Друг мой, сие неведомо никому, – усмехнулся хозяин. – Но поверьте, этот парень не шарлатан. Говорят, он предсказал даже финансовый кризис.
– Может, всем крупным компаниям стоит иметь в штате хорошего экстрасенса, – заметила владелица рекламного агентства. – А то от всех этих политических и финансовых экспертов ровным счетом никакого толку.
Пери, подчинившись внезапному импульсу, извинилась и встала из-за стола.
– О, неужели мы опять нагнали на вас скуку? – сверкнул глазами изрядно набравшийся архитектор. Он не простил Пери ее выпада и теперь пытался отомстить.
– Я всего лишь хотела позвонить домой, узнать, как там дети, – кротко ответила Пери.
– Да-да, конечно, дорогая! – вмешался хозяин дома. – Почему бы вам не пройти наверх, в мой кабинет. Там вам никто не помешает.
Попросив у мужа телефон, Пери поднялась на второй этаж.
Из огромных окон открывался изумительный вид на Босфор. Эта роскошно обставленная комната, с обшитыми кожаными панелями стенами, деревянным потолком, массивным столом красного дерева с мраморной столешницей, глубокими креслами цвета яичного желтка, множеством прекрасных картин и антикварных безделушек, мало походила на рабочий кабинет, больше напоминая жилище какого-нибудь экстравагантного главаря мафии.
На многочисленных фотографиях, украшавших одну из стен, бизнесмен был изображен в обществе политиков, знаменитостей и олигархов. Среди них Пери заметила одного бывшего ближневосточного диктатора, сиявшего фарфоровой улыбкой. Он пожимал руку хозяина дома на фоне сооружения, похожего на тщательно воспроизведенный бедуинский шатер. Рядом висел портрет одного недавнего правителя из Центральной Азии, снискавшего себе дурную славу после того, как он увешал родной город собственными изображениями и вдобавок назвал один месяц в году своим именем, а другой – именем своей матери. Пери смотрела на его лицо, словно выкованное из железа, и чувствовала, как в груди у нее растет ком, мешающий дышать. Что она делает здесь, в этом доме, построенном на деньги, которые были получены в результате грязных махинаций? Она чувствовала себя речным камешком, который течение бросает из стороны в сторону. Окажись здесь профессор Азур, он, наверное, с улыбкой процитировал бы строки своего «Руково