азнообразию его обличий. Уверенный полемист, способный наголову разбить оппонентов в публичной дискуссии; актер в повседневной жизни, любящий внимание и стремящийся к нему; грозный профессор в учебной аудитории; въедливый следователь в своем кабинете; гостеприимный хозяин в уединении своего дома – сколько еще у него лиц? Она снова вспомнила новогодний ужин и то, что за ним последовало. С той ночи она избегала Даррена, хотя он без конца звонил ей и оставлял сообщения, в которых звучало недоумение, а то и откровенная обида. Пери бы с радостью заперлась у себя в комнате, пока не уляжется царивший в ее душе сумбур. Но занятия в колледже и работа в книжном магазине не позволяли ей обречь себя на затворничество. Не говоря уже о Ширин, у которой всегда находился предлог постучаться в комнату подруги.
Влечение к Азуру наполняло ее дни какой-то мучительной значимостью. При встрече с ним голова у нее шла кругом, и после она еще долго вспоминала каждый его жест, каждое слово, пытаясь отыскать в них какой-то подтекст. Как некромант, повсюду видящий знаки судьбы, она находила волнующий смысл в любом пустяке. Она стала учиться с еще большим рвением, чем прежде, надеясь поразить его своей эрудицией, но подходящего случая блеснуть все никак не выдавалось. Наоборот, от сильного волнения рядом с ним она почти всегда замыкалась в себе и не могла вымолвить ни слова. Иногда, правда, ее кренило в другую сторону, и тогда, охваченная приступом отчаянной храбрости, она сыпала вопросами, спорила и пылко доказывала свою правоту, после чего вновь погружалась в молчание.
Почему это случилось с ней? – спрашивала она себя. Прежде она считала, что в мужчин значительно старше себя по возрасту влюбляются только девушки, выросшие без отцов и обделенные отцовским вниманием. Но почему ее так сильно тянет к Азуру, она не смогла бы объяснить ни себе, ни кому-то другому. Впрочем, обсуждать свои сердечные дела она ни с кем не собиралась. Как заветный блокнот и Дитя Тумана, Азур стал ее тайной, которую она тщательно оберегала от посторонних. У нее появилась привычка перед сном держать в руках одну из его книг, поглаживая пальцами его имя на обложке под какую-нибудь романтическую мелодию. За день она несколько раз проходила мимо его колледжа, с замиранием сердца оглядываясь по сторонам. Если выдавался свободный час, она отправлялась пить кофе в его любимое кафе, но всякий раз, когда туда приходил он, пряталась в туалете. Та часть ее существа, которая, вопреки всему, еще сохранила здравый смысл, неодобрительно взирала на все эти сумасбродства, надеясь, что влюбленность, как болезнь, вскоре пройдет.
Так и не сумев сосредоточиться на Канте, она надела спортивный костюм и отправилась на пробежку. Несмотря на холод, свежий вечерний воздух был напоен каким-то пьянящим ожиданием радости. Тишина, которая так поразила ее здесь после Стамбула, больше не удивляла ее.
Увидев на углу Лонгуолл-стрит телефонную будку, она решила позвонить домой. Учитывая двухчасовую разницу во времени, можно было предположить, что отец сейчас дома и сидит за бутылкой ракы – один или с друзьями.
И действительно, трубку поднял Менсур.
– Алло?
– Баба… Прости, может, я не вовремя?
– Пери, солнышко! – воскликнул он. – Что значит «не вовремя»? Ты всегда вовремя, и чем чаще ты звонишь, тем лучше. – В голосе его звучала такая нежность, что у нее перехватило дыхание. – Как твои дела? – спросил отец.
– Прекрасно. Мама здорова?
– Да, она в своей комнате. Позвать ее?
– Нет-нет, я поговорю с ней в другой раз, – сказала Пери и добавила: – Я очень по тебе скучаю.
– Ох, птичка моя, ты меня до слез доведешь.
– Мне так жаль, что я не смогла с вами встретить Новый год!
– Ладно тебе, кому вообще нужны эти праздники? – успокоил ее Менсур. – Твоя мама сожгла плов и пережарила индейку. Так что мы ели горелый рис и пересушенное мясо. Потом играли в лото. Твоя мама победила. Она клялась, что не жульничала, но разве ей можно верить? Да, совсем забыл. Еще мы смотрели танец живота по телевизору. Ну, то есть я смотрел. Вот и все.
Пери догадывалась, о чем умолчал отец. Можно не сомневаться: муж, опрокидывающий рюмку за рюмкой, и полуобнаженные танцовщицы, трясущие бедрами на экране телевизора, привели Сельму в ярость. Уж конечно, этот Новый год, как и все предыдущие, не обошелся без скандала между родителями.
Словно прочтя ее мысли, Менсур сказал:
– Я, разумеется, немного выпил. Так ведь и повод был, разве нет? Знаешь, говорят, как встретишь Новый год, так его и проведешь. – (У Пери упало сердце.) – Не переживай, что не смогла приехать. Мы еще много раз встретим с тобой Новый год. Сейчас самое главное – твое образование.
Образование… Не университетский диплом, не будущая профессия, а именно образование. Слово, имеющее почти сакральное значение для бесчисленного множества родителей, в свое время не имевших возможности учиться, но свято верящих в то, что образование и есть главный залог жизненного успеха.
– А как брат? – спросила Пери.
Уточнять, который из двоих, она не стала. Отец знал, что она имеет в виду Хакана, так как об Умуте они говорили очень редко и всегда другим тоном.
– Хорошо. Ребенка ждут.
– Правда?
– Да. – В голосе Менсура послышалась гордость. – Мальчик.
С той ужасной ночи в больнице прошло больше года, но Пери помнила ее с мучительной ясностью. Запах дезинфекции, облупившаяся зеленая краска на стенах, свежие ссадины от ногтей на ладонях невесты. А теперь Ферида ждет ребенка. В голове Пери эхом отдались слова матери: «Многие браки строятся и на более шатком фундаменте».
– Я бы так не смогла, – пробормотала она.
– Чего не смогла? – не понял отец.
– Выйти замуж за человека, который меня не уважает.
Менсур фыркнул, подавив то ли смех, то ли тяжкий вздох.
– Помни, мы с матерью очень любим тебя, – произнес он и запнулся, словно удивившись этому неожиданному для самого себя «мы». – И мы всегда поддержим тебя во всем, лишь бы ты была счастлива.
Пери почувствовала, как на глазах выступили слезы. Сострадание всегда делало ее более уязвимой, чем откровенная враждебность.
– Что с тобой, душа моя? Ты плачешь?
Пери не стала отвечать.
– Но, Баба, что, если… настанет день, когда тебе будет стыдно за меня? – спросила она. – Вдруг когда-нибудь ты не захочешь меня знать?
– Что бы ни случилось, я не отрекусь от своей дочери, – сказал Менсур. – Конечно, только если ты не приведешь мне в зятья какого-нибудь бородатого имама. Этого я не вынесу! И может быть, тебе не стоит встречаться с кем-то из этих лохматых музыкантов с наколками на бицепсах? Как там их называют? А, вспомнил – металлистами. Нет, я-то ничего против не имею, но вот твою маму это сведет с ума. Так что, кроме имама и рок-музыканта, у тебя еще куча вариантов.
Пери рассмеялась. Ей вспомнились их счастливые вечера перед телевизором, как он учил ее свистеть, выдувать пузыри из жевательной резинки и щелкать подсоленные семечки подсолнуха, ловко раскусывая кожуру передними зубами.
– Признайся, кто этот счастливый юноша? – спросил Менсур.
Слово «юноша» резануло ее. Разумеется, отец не сомневался, что она может полюбить только молодого человека примерно своего возраста.
– Обычный студент. У нас с ним ничего серьезного. Для серьезных отношений я слишком молода.
– Правильно, Периким. – В голосе отца послышалось облегчение. – Выйти замуж ты еще успеешь. А сейчас старайся учиться как можно лучше.
– Я стараюсь, Баба.
– Да, и не говори матери ничего про этого своего… студента. Не надо ее волновать.
– Конечно, я ничего ей не скажу.
Повесив трубку, Пери бегала еще целый час. Подошвы кроссовок скользили по обледенелой мостовой, но она упорно продолжала пробежку. В свою комнату она вернулась чуть живая от усталости. Все мускулы ныли, в боку кололо, в горле саднило, – похоже, начинался грипп. Приняв душ, она повалилась в постель и сразу же уснула, но и во сне продолжала бежать, сжимая в руке записку, оставленную Ширин.
Пери, я нашла для нас прекрасный дом. Скоро переезжаем, собирайся!
Взрыв
Стамбул, 2016 год
– Вы слышали, что произошло? Кошмар, просто кошмар!
Владелица рекламного агентства, выходившая в туалет, вихрем ворвалась в комнату. Лицо ее горело.
– Что на этот раз? – раздался чей-то голос.
В мире есть два типа городов: те, которые всем своим укладом постоянно убеждают жителей, что завтрашний их день, как и послезавтрашний, мало чем будет отличаться от дня сегодняшнего, и те, что, наоборот, то и дело напоминают своим гражданам о переменчивости жизни. Стамбул относится ко второму типу. Здесь нет времени заниматься самосозерцанием в ожидании, пока часы наконец-то пробьют час для какого-нибудь мало-мальски заметного события. Стамбульцы стремительно бросаются от одной экстренной новости к другой, еще стремительнее переваривают их, пока не наступает черед нового чрезвычайного происшествия, требующего их пристального внимания.
– У меня на ленте в «Твиттере» появилось сообщение о взрыве, – сказала рекламщица.
– В Стамбуле? – спросил хозяин дома. – Когда?
Три главных вопроса, и всегда в таком порядке: Что? Где? Когда? Что: ужасный взрыв. Где: в одном из самых оживленных кварталов в исторической части Стамбула. Когда: не более пяти минут назад. Взрывная волна была такой мощной, что обрушился фасад дома, возле которого это произошло, разбились окна на соседней улице, ранив прохожих, сработала сигнализация на всех машинах, а ночное небо на мгновение озарили сполохи цвета ржавчины.
Почти все гости во главе с хозяйкой устремились наверх, к телевизору. Пери вошла в комнату последней и, стоя позади всех, видела лишь краешек огромного экрана. Молодая женщина-репортер, с такими длинными волосами, что они вполне могли заменить ей плащ, взволнованно и быстро говорила в микрофон, держа его обеими руками:
– Нам по-прежнему не известно количество убитых и раненых, однако новости едва ли будут утешительными. Пока мы знаем только одно: взорвана бомба большой мощности.