Подрастая, Пери научилась подавлять все свои странности одну за другой. Под влиянием семьи, школы и общества ее непохожесть на остальных постепенно покрывалась серой пылью ординарности. Лишь Дитя Тумана избежало этой участи. Однако в глубине души Пери всегда знала, что она «другая». А еще она знала, что никто не должен об этом догадаться. Она прилагала так много усилий, чтобы казаться обычной, что зачастую ни на что другое у нее просто не оставалось сил, и ее охватывало ощущение бессмысленности, с которым невозможно бороться. Она даже не заметила, когда одиночество перестало быть для нее добровольным выбором и превратилось в проклятие. Пустота в ее душе стала такой глубокой и такой неизменной, что ее можно сравнить только с отсутствием Бога. Да, наверное, так оно и было. Она несла в себе отсутствие Бога. Неудивительно, что эта ноша была так тяжела.
Пешка
Оксфорд, 2002 год
Пери катила на велосипеде по Рэдклифф-сквер. На плече у нее висела сумка с книгами и кистью винограда, припасенной после ланча. Напротив Ротонды Рэдклиффа она заметила Троя. Он сидел на скамейке в окружении компании друзей и что-то увлеченно рассказывал. Увидев Пери, он встал и направился к ней:
– Привет, Пери. По-прежнему читаешь по указке Азура?
– А ты… по-прежнему шпионишь за ним?
Ухмылку, скользнувшую по его губам, можно было расценивать как утвердительный ответ.
– Этого человека нельзя допускать к преподаванию в приличных местах. На студентов он плевать хотел. Его волнует только собственное эго.
– А студенты его любят.
– Ага, конечно. Особенно студентки. Твоя подружка, например. Ширин. – Произнося ее имя, он как-то странно дернул головой.
– При чем тут Ширин? – спросила Пери, ковыряя носком туфли гравий на дорожке.
– Да брось, будто ты не знаешь. – Он внимательно посмотрел на нее. – Мне что, прояснить?
– Что прояснить?
– У Азура роман с Ширин, – сказал Трой, глаза его блеснули.
Между ними повисло молчание, хотя и ненадолго.
– Но ведь она же его студентка… – только и смогла выговорить Пери.
– Ей так нравились его семинары, что она не хотела расставаться с ним даже ночью! – выпалил Трой. – Бьюсь об заклад, они и в постели обсуждали ее рефераты, делали пометки на полях.
Пери отвела взгляд. Она наконец-то поняла то, чего не замечала все это время. Ненависть Троя к Азуру была вызвана его ревностью. Парень был влюблен в Ширин.
– Она и сейчас иногда к нему в колледж ходит. Запираются в его кабинете минут на двадцать или на полчаса. Я засекал. Снаружи ждал.
– Прекрати! – Пери почувствовала, как щеки заливаются краской.
– Ты тоже к нему ходишь. Я видел!
– Только чтобы обсудить… – она замешкалась, – мою работу.
– Врешь! В этом триместре ты не посещаешь его семинар!
– Я… Мне надо было рассказать ему кое-что очень важное…
Она несколько раз действительно ходила к профессору, чтобы поговорить о младенце-призраке. Но как объяснить это Трою? Азур очень подробно расспрашивал ее о том, когда и при каких обстоятельствах ее начали посещать видения, как отнеслись к этому родители и была ли их реакция одинаковой. Она рассказала ему все: о страхах своей матери перед злым джинном, вселившимся в ее дочь, об их визите к экзорцисту, о своих мыслях, которые она записала в заветный блокнот. Она надеялась, что ее детские воспоминания станут мостиком, который проложит ей дорогу к его сердцу. Однако, узнав все, что его интересовало, профессор перестал приглашать ее в свой рабочий кабинет.
– Неужели ты до их пор не поняла? – словно издалека долетел до Пери голос Троя. – Этот тип – самовлюбленный хищник. Он охотится за молодыми умами и молодыми телами, чтобы питать ими свое ненасытное эго.
– Мне нужно идти, – едва слышно прошептала Пери.
Мучаясь от чудовищной мигрени, она зашла в аптеку. За время, проведенное в Оксфорде, она успела перепробовать все болеутоляющие средства, которые можно было купить без рецепта. Подойдя к знакомому стеллажу с лекарствами, она скользнула взглядом по соседней полке с контрацептивами. Богатый выбор, яркие упаковки, привлекательный дизайн. В Стамбуле ничего подобного она не видела. Если бы ее родители пользовались такими средствами, она никогда не появилась бы на свет, вдруг подумала она. И он тоже. Что может сравниться с блаженством небытия? Ни страданий, ни вины, ни сомнений.
Потребовалось много лет, чтобы узнать правду, которую родители так тщательно от нее скрывали, пока она не стала взрослой. Сельма действительно забеременела в таком возрасте, когда ничего такого уже не ожидала. Но на свет появился не один ребенок, а двое. Мальчик и девочка. Их назвали Пери и Пойраз. Девочке дали имя феи, прядущей золотую нить, мальчику – имя сурового северо-восточного ветра.
Как-то раз, когда им было по четыре года, в жаркий дремотный полдень, Сельма оставила малышей на диване в гостиной и пошла на кухню. Она готовила сливовый джем, который всегда удавался ей особенно хорошо. Часть слив, в огромном количестве купленных на базаре, лежала в тазу на кофейном столике в гостиной, другая часть на кухонном столе ожидала, когда Сельма сварит их и закатает в банки.
Пери, которой вскоре наскучило сидеть на диване, слезла с него и направилась к кофейному столику. Дотянувшись до таза со сливами, она взяла одну, повертела в руках, внимательно изучая, и надкусила. Слива показалась ей не особенно вкусной. Решив, что такая кислятина ей не нужна, Пери протянула сливу брату, который принял этот дар с радостью. Дальше все произошло очень быстро. Когда через несколько минут Сельма вернулась в гостиную, ее маленький сын уже задохнулся; его посиневшее личико приняло оттенок сливы, застрявшей у него в горле. Пери, ставшая свидетельницей смерти брата, застыла на месте, в глазах ее металась растерянность.
– Почему ты не позвала меня? – кричала Сельма на дочь после похорон, на глазах у родственников и соседей, собравшихся в доме. – Что на тебя нашло? Почему ты смотрела, как твой брат умирает, и не произнесла ни звука? Ты злая и жестокая!
Пери понимала, что этой ране никогда не суждено зарасти полностью. В глубине души мать всегда будет считать ее виновной в смерти брата. Неужели четырехлетняя девочка не могла догадаться, что надо звать на помощь? Позови она меня, я успела бы спасти сына.
Беспамятность. Бесчувственность. Иногда Пери мечтала о них как о великом даре. Если бы только она могла забыть. Если бы только могла не испытывать боли. Она пыталась отделаться от прошлого, но, несмотря на все ее усилия, оно упорно преследовало ее. Воспоминания о том трагическом дне, улетучившись из ее детской памяти, обрели форму призрака погибшего брата-близнеца. Сознание своей вины, стыд и ненависть к себе, соединившись, переплавились в некую плотную субстанцию, тяжким грузом лежавшую на ее душе.
Вечером, войдя в кухню, Пери застала там Ширин, которая резала помидоры для салата. Ширин следила за тем, чтобы не набирать вес, который был у нее столь же переменчив, как и настроение. Мона еще утром предупредила, что будет обедать с родственниками, приехавшими в Оксфорд, и вернется домой поздно.
– Мне надо кое о чем тебя спросить, – сказала Пери.
– Ну так спрашивай!
– Скажи, это придумал Азур? Я имею в виду, это он предложил собрать нас здесь вместе? А наша с тобой дружба, с самого начала, тоже его идея?
Ширин выгнула бровь:
– С чего ты взяла?
– Прошу тебя, не надо врать… хотя бы на этот раз! – выдохнула Пери. – Профессор Азур решил провести небольшой эксперимент, так? С участием лабораторных животных.
– Ого, да тут целый заговор! – Ширин добавила нарезанные помидоры в миску с зеленым салатом и бросила туда несколько оливок. – Чем тебе не угодил профессор?
– Тем, что ему, похоже, нравится вмешиваться в жизнь своих студентов.
– Конечно, – кивнула Ширин. – А как, по-твоему, он сможет нас учить? Думаешь, древние ученые вели себя со своими учениками как-то иначе? Так было испокон веков. Мастер и подмастерья. Философ и его воспитанники. Годы упорного труда и железной дисциплины. Сейчас мы все это забыли. Университеты хотят заработать как можно больше денег, и со студентами, способными платить, носятся как с долбаными принцами крови.
– Он не наш мастер, а мы не его подмастерья, – возразила Пери.
– Говори за себя, – пожала плечами Ширин, размешивая салат двумя деревянными ложками. – Лично я считаю себя его преданной ученицей. – (Пери молчала, не зная, что ответить.) – Кстати, уважение к Азуру – единственное, что у нас с Моной общего, – продолжила Ширин. – Мне казалось, тебе он тоже нравится. Что произошло?
Пери почувствовала, что краснеет, ненавидя себя за то, что никогда не может скрыть своих чувств.
– Боюсь, он ждет от нас слишком многого, мы не справимся.
– А, значит, ты боишься его разочаровать! – понимающе улыбнулась Ширин. – Напрасно!
Она взяла миску с салатом и направилась в свою комнату.
– Подожди! – остановила ее Пери.
Во рту у нее пересохло. Она боялась задать вопрос, который мучил ее и который она не могла не задать. Потому что боялась услышать ответ.
– У тебя с ним роман?
Ширин приросла к полу, не дойдя до лестницы. Резко повернувшись к Пери, она попыталась испепелить ее взглядом.
– Если у тебя паранойя, это твои проблемы, – наконец процедила она. – Если ты ревнуешь, это опять-таки твои проблемы. Не мои.
– Ревность и паранойя здесь ни при чем! – Сама того не желая, Пери повысила голос.
– Правда? – усмехнулась Ширин. – В Иране есть пословица, ее часто повторяла моя бабушка. «Тот, кто считает себя мышью, обречен на съеденье кошкам»!
– Это ты к чему?
– К тому, что не суй нос в мои дела, Мышка, иначе я сожру тебя заживо!
С этими словами Ширин удалилась в свою комнату, оставив Пери наедине с обуревавшими ее чувствами.
О, как же она ненавидела Азура! Его высокомерие. Его бесстрашие. Его равнодушие к ней и готовность волочиться за Ширин и Бог знает за кем еще. Колесо ненависти вращалось в ее душе так быстро, что у нее кружилась голова. Она связывала с этим человеком столько надежд и ожиданий. Верила, что его мудрость, его опыт, его знания помогут ей найти выход из лабиринта сомнений, в котором она блуждала с самого детства. Он ничем не помог ей.