– Зачем? Мы поедем с шиком – на такси.
Вера хотела отказаться – к чему лишняя трата денег, могли бы добраться и на автобусе, но потом подумала: «К дому на Сретенке надо подкатить на такси, это произведет впечатление… А хорошее впечатление, оно дороже золотых речей – об этом потом будут говорить».
– Согласна. Поехали на такси, – сказала она.
Машин с шашечками перед скромным серым зданием аэровокзала было много. Вилнис решительно подошел к первой машине, открыл дверь и спросил у жены:
– Спереди поедешь или сзади?
– Сзади. Чего мне впереди мужиков высовываться?
Такая постановка вопроса Вилниса устраивала, он улыбнулся доброжелательно, распахнул заднюю дверь и бережно усадил Веру, сам определился рядом с шофером и скомандовал:
– В город!
– Куда именно? – поинтересовался шофер вежливым тоном, он почувствовал в клиентах богатых северян, которые приезжают в Москву с туго набитыми кошельками и денег не жалеют, очень часто нанимают сразу два такси – в передней машине едет сам богач, вторая машина везет кошелку с вещами. Иногда берет третью машину – персонально для шляпы. Везет эта машина лишь головной убор дорогого клиента и больше ничего, и шофер, разговаривая по дороге со шляпою, старается обращаться к ней только на «вы».
– Сретенка, Печатников переулок, двенадцать, – запоздало встрепенулась на заднем сиденье Вера.
– Самый центр! – уважительно произнес шофер. – Кремль из дома небось видно?
– Кремль из-за зданий не виден, но до него рукой подать, – в голосе Веры обозначились звонкие горделивые нотки, глаза засветились: Сретенка, центр Москвы – это ее земля, здесь она родилась.
Они подъехали к Вериному дому в ту самую минуту, когда во дворе собралась едва ли не половина всех жильцов… А тут Вера с элегантным мужчиной! Ба-ба-ба!
Вера неторопливо, с достоинством выбралась из машины и не успела еще оглядеться, как услышала громкий удивленный вскрик:
– Вера, ты ли это, подружка моя дорогая?
К ней неслась одноклассница, жившая в соседнем подъезде. Впрочем, подъездов в их доме было всего два и оба «соседние», квартиры были длинные, словно железнодорожные тоннели, на восемь – десять комнат, раньше здесь, как мы уже знаем, жили богатые купцы и дворяне, имевшие кое-что в кошельке, сейчас живет его величество простой народ, в основном рабочие люди, одноклассница была из пролетарской семьи.
– Нинель! – Вера остановилась, качнула обрадованно головой. – А ты не меняешься, все такая же!
– И славя богу! – Нинель, широко раскинув руки, кинулась обниматься.
– Познакомься, мой муж, – Вера взяла Вилниса под локоть, – Николай Пранасович.
Вилнис, приподняв край мохнатой шапки, учтиво поклонился. Ярко блеснули его глаза.
– С приездом, – поздравила Вилниса Нинель, – вам здесь понравится.
Вечером Вилнис увидел Елену и у него внутри неожиданно возникло тоскливо-сладкое щемление – очень уж красива была старшая сестра его жены, он даже ущипнул себя пальцами за руку, оттянул кожу, постарался сделать это побольнее, чтобы прийти в себя и отвести глаза в сторону.
Не получилось.
Елена хоть и была человеком наблюдательным, этого не заметила. И Вера не заметила, она кинулась к сестре, крепко обхватила ее руками.
– Ленка, Ленка, – у Веры словно бы что-то закоротило, в горле застряло имя сестры, и она теперь повторяла его раз за разом: – Ленка, Ленка…
А Елена, в свою очередь, раз за разом повторяла имя Веры. Вилнис наблюдал за сестрами со стороны, улыбался, сверкая чистыми зубами, и откровенно любовался Еленой. Создает же природа красавиц на погибель мужикам – вот и он, удачливый охотник Николас Вилнис, угодил ногою в прочную петлю.
За ужином Елена наконец обратила внимание на Вилниса, разглядела его и пришла к выводу: Вера не промахнулась, мужика себе отхватила неплохого.
Даже тот факт, что он не из русских, – в ее пользу. Это хорошо для семейной жизни. То ли он литовец, то ли норвежец – не понять. Но во всех случаях этот Вилнис знаком с западной культурой, а раз так, то, значит, не похож на наших русских мужиков, способных закусить стакан водки парой сухих тараканов и быть сытым, спать в лукошке вместе с курами и путать Николая Островского с Николаем II. Судя по внешности, Вилнис не из таких, он из другой породы.
Если это так – Верке повезло. И в том, что Вилнис не одессит, тоже повезло. Елена улыбнулась Вилнису приветливо, а у того от этой улыбки не только сердце защемило сладко, даже во рту сделалось сладко. Он втянул сквозь зубы воздух в себя и выдохнул шумно:
– У-уф!
– Расскажите что-нибудь про себя, – попросила Елена, – про Шпицберген… Шпицберген – это же очень интересно.
Был Вилнис человеком, как мы уже знаем, не самым разговорчивым, а тут отчего-то вообще немым сделался, ну словно бы речь потерял. Он задумчиво приподнял одно плечо, по-ребячьи потерся о него одной щекой и так и застыл: ни мыслей, ни слов у него не было, все исчезло. Что с ним происходило, кто околдовал его, Вилнис не знал, не понимал просто…
А Елена смотрела на него в упор и улыбалась, она поняла, в чем дело, – слишком смеющимися, лукавыми были у нее глаза. Краска наползла на шею Вилниса, он побурел, а светлые волосы его, те стали еще светлее.
С трудом справившись с собою, Вилнис пробормотал сдавленным голосом:
– Любой рассказ про Шпицберген будет серым, остров надо видеть – только так.
– Хм, видеть, – Елена с насмешкой покачала головой из стороны в сторону, – простому человеку до Шпицбергена не добраться.
– Только так, – тупо повторил Вилнис, он, похоже, совсем не осознавал, что говорил, более того, не понимал, что происходит. Впрочем, одно он ощущал четко: он может потерять голову.
А ведь он даже не думал, что такое с ним может случиться.
– Только так, – повторив его слова, Елена вздохнула завистливо. – А я нигде, кроме Москвы и Волоколамска, не бывала. – Затем произнесла тихо, словно бы не хотела, чтобы Вилнис услышал ее: – Север – это экспедиции Рауля Амундсена, поиски пропавшего дирижабля Умберто Мобиле… Вы слышали о них? – спросила она.
Вилнис поспешно закивал головой, потом, немного придя в себя, проговорил с акцентом – он путался не только в словах, но и в запятых:
– Амундсен на Шпицбергене очень популярная личность. Он ведь – норвежец.
– А вы случайно не норвежец? – неожиданно поинтересовалась Елена.
– Я? У нас в роду есть немного норвежской крови, но я не норвежец.
– Речь у вас с акцентом.
– Я обязательно путаюсь, когда волнуюсь.
В общем, как бы там ни было, Вилнис понравился Елене. Ну а что касается самого Вилниса, то он ощущал – внутри у него все раскалено, что с ним будет дальше, Вилнис даже представить себе не мог, более того – боялся этого.
Через три дня в темнеющих сумерках Вилнис подкараулил Елену недалеко от дома, возник перед ней с полыхающим лицом.
– О, родственничек! – воскликнула та звонко. – Дышим вечерним московским воздухом или есть еще какие-то причины?
Вилнис с шумом втянул в себя колючий морозный воздух и проговорил твердо:
– Есть причины, Лена.
– Понимаю вас, – переместив взгляд на макушки сонных деревьев, проговорила Елена: город, в котором она жила, в вечернем лиловом сумраке обязательно обретал романтические очертания, становился иным, сказочным, притягивал к себе, Елена это знала, кивнула Вилнису. – Не вы один поддаетесь обаянию вечерней Москвы и не вы последний, кто испытает на себе силу этого шаманства, Николай, Москва еще околдует тысячи людей…
– На родине меня зовут не Николаем, а Николасом, – сказал Вилнис.
– Красивое имя – Николас, лучше, чем Николай.
– Лена, – Вилнис потрогал пальцами кадык, чтобы речь звучала четче, ему казалось, что это поможет. – Я понимаю, что это прозвучит нелепо, возможно, даже глупо, но… – Он снова помял пальцами горло, поправил пальцами кадык и выдохнул шумно, выбив из себя несколько трудных слов, будто свинцовый заряд: – Выходите за меня замуж!
От такого предложения Елена чуть не присела.
– А Вера?
– Я люблю вас, а не Веру. С Верой у нас счастья все равно не будет.
Елена ошеломленно покачала головой.
– Нет, так нельзя, – проговорила она, морщась, словно бы обожглась обо что-то, – счастье одним нельзя строить на несчастье других. Вы с этим согласны, Николас?
Вилнис стрельнул глазами в сторону и, помедлив немного, произнес, задерживая в себе дыхание:
– Согласен.
– Так что, Николас, постарайтесь сделать все, чтобы у вас с Верой была счастливая жизнь, одна на двоих… Я никак не могу принять ваше предложение. – Елена потянулась, провела перчаткой по плечу Вилниса, движение было невесомым, оно должно было принести успокоение, а у Вилниса словно бы душу обожгло огнем. – Всякие минутные увлечения проходят быстро, Николас, и у вас это пройдет. Поверьте мне, – Елена вновь провела рукой по его плечу.
Лучше бы она этого не делала, Вилнис почувствовал жжение в висках – сейчас ведь из глаз полетят искры, смешанные со слезами, – этого еще не хватало! Он не знал, какие слова нужно произносить в таких случаях – каяться или не каяться, хлопаться на колени или нет, свести все к шутке или, наоборот, утяжелить момент, сделать его очень серьезным, – он никогда еще не попадал в такие истории…
А с другой стороны, не сделать этого предложения он не мог, – если бы струсил, зажался, повесил на рот замок, то потом все оставшиеся годы презирал бы себя.
Он перехватил руку Елены, поднес к губам и поцеловал запястье – кусочек чистой нежной кожи, прогал между верхом перчатки и рукавом шубки, в которую была наряжена эта прекрасная женщина, произнес тихо, почти в себя:
– Простите меня, Лена, пожалуйста, я не должен был этого делать.
– Все проходит, Николас, – в голосе Елены прозвучали сочувственные нотки, – пройдет и это. Так считал библейский царь Соломон.
– Я… – начал было Вилнис, но умолк, ему было трудно говорить, – я…
– Не надо больше никаких слов, Николас, – попросила Елена, – считайте, что сегодняшнего разговора не было. Не дай бог, о нем узнает Вера – у вас тогда будет очень непростая жизнь.