Оставшись как-то за председателя Кировского райсуда, наверное, уже в последний раз перед назначением на эту должность официально – действующий председатель уходил в отставку, – Виктор Аркадьевич временно приобрел и его полномочия. Это случилось как раз в тот момент, когда одному из судей мэрией Тернова выделялась квартира. Судье, его жене и дочери, проживавшим в общежитии. Страна Россия, пожалуй, единственная, где государственные люди властной структуры под названием «Судебная» могут проживать в общежитии совместно со слесарями, алкоголиками и бездельниками. Судья встречается с ними в общем душе, в общей кухне, слушает их не обезображенные интеллектом речи, одним словом, всеми силами поддерживает и не умаляет авторитет судебной власти. Живет так, как и должно житься человеку, отправляющему в своей стране правосудие. И вот мэрия позвонила в Судебный департамент, сообщая, что готова выделить судье трехкомнатную квартиру в новом доме...
В общем-то, с этого и началась та самая, неприятная для воспоминаний Виктора Аркадьевича история. Понятно, что даром ничего не дается, и за выделенную квартиру мэрии будет платить не судья, а Судебный департамент. Роль председателя суда в подобной ситуации может оказаться решающей, хотя именно он не имеет никакого отношения к выделению судье жилого помещения.
Николаеву поступил звонок от Лукина. Само по себе событие невыразительное, если рассуждать с точки зрения обывателя. Рабочий момент. Однако сама суть просьбы заставила Николаева насторожиться. В своей речи Игорь Матвеевич попросил Виктора Аркадьевича сделать все возможное и невозможное (на этом делался особый акцент), чтобы новосел в квартиру не переехал. Во всяком случае, в этом году. «Более чем зловещая просьба в начале января», – подумал тогда Николаев.
– Как же так? – удивился Виктор Аркадьевич. – Ему ведь по закону должны предоставить квартиру в течение шести месяцев. Прошло уже два с лишним года, а он до сих пор живет в общежитии.
«Есть более нуждающиеся, – сказал Лукин. – Правильно, Виктор Аркадьевич?» Положив трубку, Николаев, сжав сердце в кулак, согласился с Лукиным в той части, которая касалась «более достойных». Об улучшении своих жилищных условий Николаев думал уже полгода. Сам он проживал с женой и кошкой в обычной «хрущевке» в три комнаты и считал свои условия подходящими для улучшения.
Решение было принято, и Николаев позвонил в мэрию. А именно – в юридический отдел и Жилищный департамент. Попросил не форсировать события относительно выделения судье квартиры. Там его поняли с полуслова. Выдавать их квартиры судьям вынуждает тягостная обуза в виде закона, а не уважение к людям, отправляющим правосудие. И началась та историческая для Тернова война судьи с ветряными мельницами. Признав главным виновником неисполнения обязанностей по выделению ему квартиры мэрию, судья обратился в суд. Возможен ли подобный маразм где-то еще, помимо Тернова?.. В суде юристы из городской ратуши бились не на жизнь, а на смерть. Понятно, что бились зря. Ни один судья не возьмет на себя ответственность вынести заведомо неправосудный приговор, если он очевиден для общественности просто до наготы. Это можно сделать, если есть хотя бы одна тряпка, которой можно прикрыть срам подобного решения. В этой ситуации нет ни тряпки, ни даже фигового листа. Есть решение суда, которое для мэрии явилось фиговым. Вскоре Виктор Аркадьевич переехал в ту самую трехкомнатную квартиру, в которую должна была переехать семья другого судьи. А сам судья, испытав все мучения и унижения, которые только может испытать человек, защищающий для других закон, переехал в квартиру Николаева. Ее ему выделили от мэрии, поскольку другой не было.
Вот такая история. Виктор Аркадьевич уже готовился стать председателем Кировского суда, однако ручеек информации о том, кто в чьей квартире живет, просочился сквозь огромные торосы Судебного департамента и превратился в лужу под ногами судей Кировского суда. Коллектив оказался не из хлипких, и вскоре Николаев попал в такие стесненные обстоятельства, когда «верхи больше не могут», а «низы просто не хотят». Председателем Николаев все-таки стал, однако не Кировского суда, а Центрального. Игорь Матвеевич никогда не забывает людей, которые сознательно влились в его «команду» и действуют не по принуждению, а по убеждению. Читай – по понятиям...
А вот Струге и в жизни, и в процессе судил не по понятиям, а по закону и не позволял стае трахнуть себя за право включения в свой коллектив, за право рвать куски от заваленной этой стаей добычи. Парадокс. Волк-одиночка, свято соблюдающий законы, придуманные стаей, не желающий влиться в нее по причине того, что она их нарушает. Более краткую характеристику для честного судьи найти, пожалуй, трудно. Потому и задерживались блага и звания, предусмотренные законом для Струге. Такие мелочи, как присвоение очередного классного чина. Когда на пять месяцев, когда на семь...
Сняв трубку, Николаев набрал номер.
– Антон Павлович, доброе утро.
– Доброе.
– Я тут бумаги перебирал и обнаружил, что третий классный чин вам должны были присвоить...
– В марте сего года, – аккуратно и без вызова перебил его Антон Павлович. – А почему вы об этом вспомнили?
– Да потому, что вы об этом не вспоминаете! Почему вы не попросили меня подготовить на вас документы в коллегию?
– Да потому что это, если мне не изменяет память, ваша обязанность.
– Антон Павлович, у меня в коллективе целых десять судей! Я не могу помнить жизненные вехи каждого!
– У вас в коллективе всего десять судей. Вот Игорь Матвеевич ничего не забывает, хотя у него в коллективе сто с лишним судей. Впрочем, я не в обиде. Если вы переберете весь мой послужной список, то обнаружите, что мне еще ни разу классный чин не присваивался вовремя. Ерунда какая. Не чинов ради служим, Виктор Аркадьевич. Ведь правда?
Николаев решил не принимать упрека. Он его не заслуживает. Уж в чем он не виноват, так это в том, что классные чины судье Струге присваивались с большой задержкой.
– У меня, знаете, – между тем продолжал Антон Павлович, – вся судейская служба, как женская жизнь. Сидишь и ждешь – придут, не придут?..
– Ладно, Антон Павлович, не ерничайте, – миролюбиво заметил председатель. – Я сегодня же подготовлю все документы в коллегию и напишу на вас характеристику.
– Хорошую? Думаете, дело выгорит? Вот Лукин, например, считает, что разлагающейся тушке рассол уже не поможет.
– Это вы о ком?..
– О себе, разумеется. А что касается моего молчания относительно присвоения классного чина... Знаете, Виктор Аркадьевич, забота об излишнем часто заканчивается потерей необходимого. Отдельные члены коллегии, приближенные к императору, начнут задавать каверзные вопросы. В прошлый раз меня, например, один из областных судей спросил: «А почему вы, Струге, играете на стадионе в футбол с ранее судимыми гражданами? Не кажется ли вам, что подобными действиями вы дискредитируете судебную власть?»
– А вы что, с ранее судимыми в футбол играете? – опешил Николаев.
– Вот видите, и вы туда же. А я что, перед игрой должен проверять у игроков соперничающей команды наличие справки о судимости? А я думал, что вы удивитесь тому, что кто-то позволяет себе вести наблюдение за частной жизнью судьи.
Николаев поморщился, в очередной раз убедившись в том, что причины, по которым Лукин желает сжить Струге если не со света, то хотя бы из судейского сообщества, ему понятны.
– Оставим темы, далекие от основной, – предложил он, ощущая во рту привкус кислоты. – Я подготовлю документы, и после вашего выхода из отпуска вы как раз успеете на июльскую коллегию. Классный чин не только звание, Антон Павлович, это еще и прибавка к зарплате, поэтому зря вы молчаливым гордецом живете. Пятьсот-семьсот рублей в нашей жизни – не так уж мало. Так что успокойтесь и спокойно отдыхайте, я все сделаю. А гордыня... Гордыня еще никому не пошла на пользу.
– Вы еще скажите, что она смертный грех, – добавил Антон. – И я назову вам место, где остальные шесть совершаются так активно, что моя гордыня отдыхает и без вашего совета.
Не желая становиться участником разговора, при котором будут упомянуты неприкосновенные судейского мира, Николаев быстро попрощался и повесил трубку.
Положил трубку и Антон. В том, что классный чин ему присвоят, он не сомневался: чтобы его не присвоить, нужны веские основания. А вот задержать представление – можно. Что сейчас и произойдет. Николаев подготовит документы и отправит, а они будут пылиться в шкафу квалификационной коллегии до декабря. Впрочем, Струге от этого ничуть не переживал, потому что знал – его дурное расположение духа будет бальзамом для тех, кто все десять последних лет его службы пытается вспороть ему судейское брюхо. В коллективе сильных мира сего, к коим относятся и судьи, не бывает прощения ошибок и времени, предоставленного для исправления ситуации. Один неверный шаг – и тебя засосет в трясину. При этом вокруг будут стоять многие из тех, кто носит мантию, и помогать уйти тебе на дно.
В половине пятого вечера в кабинет вошел тот, чьего появления Струге никак не ожидал.
– Посоветоваться хотел. – Уложив папку на стол, Пащенко стал ковыряться в сигаретной пачке. – Интересные подробности всплывают, Антон Павлович...
– Ты об убийстве бизнесмена из Германии? Как его? Франк...
– Бауэр, – подсказал Пащенко. – Франк Бауэр. Чуть-чуть не дотянул до Беккенбауэра... Алиса, у вас спички есть в кабинете?
Струге усмехнулся и бросил на стол зажигалку.
– Представляю, как весело живется твоему секретарю! Так что за подробности?
– Тут вот какая штука выходит. Этот Бауэр держит в Потсдаме пяток гаштетов, и, как я понял из рассказов его коллег и вдовы, прибывшей за телом, его бизнес особо не процветает. Сорок процентов дохода, что он получает при ведении своих дел в Германии, съедают налоги. При таком положении вещей пытаться создавать в такой стране, как Россия, тем более в таком ее городе, как Тернов, сеть ресторанов по меньшей мере бесперспективно. Для иностранных инвесторов смиряться с бесследным исчезновением половины вложенного капитала непросто. Герр Бауэр имел некоторые сбережения, однако их не хватит не то что на сеть, а на два ресторана быстрого питания. Мариноха же, его так и не состоявшийся компаньон, уверяет следствие в том, что немец хотел оцепить забегаловками весь Тернов. Конечно, требуемый уровень капиталовложений в Тернове гораздо ниже, чем, скажем, в той же Москве, однако остается непонятным, на что рассчитывал Бауэр, приезжая к нам с пустым карманом.