– О какой сумме идет речь?
– Три с половиной.
– Видите ли, я уполномочен заплатить лишь три.
Три... Сейчас можно встать и уйти. Так дела не делаются. Разговор был о трех с половиной, и вопросы, связанные с уточнением суммы, можно было решить по телефону, а не при встрече. Да – да, нет – нет. Бампер о бампер и дружба врозь. Будем искать...
Но после последнего случая в доме Уса Полетаев вдруг понял, что у него больше просто нет сил. Нет сил и желания скрываться, одновременно занимаясь поисками.
– Я согласен. Что дальше?
– Дальше мы проводим экспресс-экспертизу картины. Если она меня устраивает, если я убеждаюсь в том, что вещь подлинная и написал ее Франсиско Гойя в конце восемнадцатого века, а не во втором квартале две тысячи третьего, мы едем в ближайшее Интернет-кафе, я связываюсь с людьми в Берлине и перевожу на ваш счет в Суисс-банке, в Цюрихе, три миллиона долларов США. Проверить перевод денег для вас не составит труда. Однако для этого нужно либо ехать в Швейцарию, либо иметь хороших знакомых в каком-нибудь банке. Счет будет на предъявителя, вы проверите, после чего введете свой цифровой пароль, известный вам одному. После этого я забираю холст, и мы с вами никогда больше уже не увидимся. Вас это устраивает?
Полетаев подумал.
– Вполне. Только поедем мы не в кафе, а в самый настоящий банк. Там мой человек и подтвердит получение перевода. Да и вы, принимая картину в банке, имеете определенные гарантии, правильно? Это банк, а не кафе.
Собеседник пожал плечами.
– В вашей стране гарантии равняются нулю тогда, когда заключаешь сделку в банке, и тогда, когда это делаешь в подъезде. Хорошо, мне ваш вариант подходит. Да, я забыл вас предупредить о том, что за нами сейчас наблюдают.
– Забыли, – подтвердил Николай Иванович. – А я вам, по всей видимости, позабыл сказать о том, что ежедневно к этой пристани причаливает автобус с омоновцами, и те, перепрыгнув через борт, нещадно бьют всех, кто в этот момент тут находится. Так что мы, господин хороший, находимся в группе риска скорее в прямом, чем переносном значении этого выражения.
– Вы умеете быстро бегать? – неожиданно спросил пришелец.
– Нет, – насторожился Николай Иванович. – А почему вы спросили?
– Потому что сюда подъезжает какой-то автобус. Он черного цвета, и, судя по тому, что у него на окнах решетки, в его салоне находятся звери.
– Твою мать! – рявкнул Полетаев. – Я так и знал!.. Что бы ни случилось, ждите меня в девятнадцать часов у банка «Империя», того, что напротив кинотеатра «Искра».
Быстро встав с лавки, собеседники стали расходиться в разные стороны.
Полетаева взяли в пятидесяти метрах от фонтана, в тот самый момент, когда он, успев скинуть никелированный «вальтер» в решетку канализации, пытался свернуть в парк имени Свободы, бывший – Сталина.
Взяли, грубо затолкнули в автобус, ударили несколько раз палкой по спине, ткнули кулаком в челюсть и доставили в Центральный РОВД вместе с десятком тех, кого успели отловить у фонтана.
– Опять этих педрил мне привезли?! – заорал старый капитан, выбежавший на улицу встречать автобус ОМОНа. – Вы что, приказов не читаете?! Начальник ГУВД приказал всех, кого сбивают в толпу по «мелкому», отправлять в ГУВД!
Омоновцы, даже не вступая в пререкания, снова залезли в автобус, и он повез всех в городское управление. Какая разница омоновцам, куда везти?
Полетаев сидел у окна, рассматривая улицы сквозь частокол «решки» и снова вспоминая Голливуд. Там все незаконные сделки стоимостью в три миллиона долларов обычно срывает ФБР. Перестрелка, куча мала, самолеты, нескончаемые автоматные магазины, взрывающиеся бочки с отходами ядерного топлива, свистящие в разных направлениях пули с обедненным ураном... Фуфло, неинтересно.
Куда заманчивей сбывать картину Гойи в условиях полной конспирации. В тот момент, когда к месту «стрелы» приезжает автобус с омоновцами, совершенно не соображающими, зачем они здесь. Бьют всех. И гомосексуалистов, и участников сделки. Потом всех везут в ГУВД, по пути оскорбляя и продолжая избивать. Штрафуют на тридцать рублей и отпускают.
Приди с таким сценарием на «Wаrner Brothers» или «Orion», тебя прямо из студии в принудительном порядке увезут к психиатру. Не знают буржуи правды жизни, не знают... У них в фильмах что ни консультант по ядерной безопасности – то обязательно длинноногая блондинка двадцати двух лет. Если фугас – то обязательно с настенными часами, причем они останавливаются обязательно за одну секунду до взрыва. Если стреляют в «нашего» – с десяти метров из тридцати автоматов – ни царапины! А вот если в гада нехорошего... Да с первого раза! Причем пуля сначала в цистерну со сжиженным эфиром попадет, а уже потом, через нее, в голову. Между глаз. Потом, конечно, все горит. Не без этого... Правда, после пожара того гада приходится еще ловить и добивать на трех километрах пленки. Но это так, для тех, кто с первого раза не понял, что нет места на земле несправедливости и беззаконию. Скукотищща...
А вот так, чтобы от души... Чтобы вместе с терновскими педиками, в одном автобусе... Чтобы палками по спине и заднице... Чтобы оштрафовали на тридцатку да выпустили... Знали бы эти режиссеры, что весь кайф заключается не в том, чтобы из «вальтера» вертолет сбить, а чтобы вовремя его в канализацию сбросить! Вот это жизнь! Это по-нашему...
Забыв, где находится, Полетаев с яростью плюнул под ноги.
Раздался короткий свист, и палка омоновца с треском опустилась на его кожаный пиджак...
Глава 6
До встречи с Хорошевым оставалось около часа, когда в кармане Пащенко проиграла увертюра к «Лебединому озеру». Ловко, словно «кольт» из набедренной кобуры, Вадим выдернул телефон, посмотрел на определитель, изобразил разочарование по поводу увиденного и прижал трубку к уху.
– Говорите!
– Это Гранцев!
– Какой Гранцев?..
– Ну, ваши люди меня насильно привезли в прокуратуру, а потом я сам ушел. Вспомнили?
– Я помню многих, кого мои люди привозили, но вот чтобы они потом...
– Да переводчик это наш! – раздраженно вмешался Струге, который в тишине кабинета очень хорошо слышал весь разговор.
Бросив на Пащенко недовольный взгляд, Антон забрал у прокурора телефон.
– Здравствуйте, Гранцев! А меня вы вспомнили?
– А! Да, да, конечно! Вы меня извините, что отрываю вас от дел, однако я снова перечитал рукопись Бауэра...
– Вы сделали вторую копию? – изумился судья. – А вы в курсе, что по этому поводу вам можно задать пару вопросов?
Гранцев принес тысячу извинений и сознался, что его попутал бес, отвечающий в его душе за профессиональную деятельность.
– Я вам обязательно ее верну, можете верить мне на слово! Я переписал текст на тот случай, если не смогу вам помочь, но буду в силах сделать это, посидев в спокойной обстановке вне кабинета, пахнущего толстыми папками со слежавшейся бумагой...
Так вот, я снова перечитал записи Бауэра и пришел к интересным выводам. Вы в течение этого часа свободны?
– Только сорок минут от него, – посмотрев на часы, ответил Струге.
Гранцев прибыл так быстро, что Антон даже не успел опустить в предложенный Милой стакан чая пластик лимона. Профессионал в деле, но совершенно рассеянный в быту, переводчик вошел в кабинет прокурора, сжимая в одной руке тонкую папку, а в другой – несколько купюр. Судья сделал вывод, что Гранцев, не желая терять драгоценные мгновения, примчался в прокуратуру на такси.
Теперь он чувствовал себя в прокурорском кабинете как рыба в воде. Махнув рукой транспортному прокурору, от чего у последнего взметнулась вверх бровь, он распахнул на столе папку и стал водить по тексту деньгами как указкой.
– Понимаете, я, переведя записи, вначале решил, что это бессвязные для постороннего глаза слова, смысл которых известен лишь автору. Однако потом мне пришло в голову, что Бауэр, пытаясь закамуфлировать текущие события и будущие планы, заменял их цитатами немецких авторов разных лет. Вот, посмотрите, Антон Павлович...
«Позднее, когда наступила полная темнота, Хайни Хаузер вышел на дорогу, приподнял чужака и потащил его по размокшей земле, по деревянным ступеням в свою лачугу, где вся семья совместными усилиями уложила его на раскладушку. Они стащили с него куртку. У чужака на спине были две огнестрельные раны...» Прочитали? – Гранцев посмотрел на Струге тем лукавым взглядом, которым смотрит на первокурсника профессор, задавая вопрос, заведомо зная, что ответа он не дождется.
– Прочитал, – сознался судья. – Дальше что?
– Дальше снова будем читать. «Все закончилось трагически. Едва чужак набрался сил, он убил Хаузера, когда тот вернулся из деревни, убил его жену, Снежану. Не убил он лишь маленькую Любляну и совсем крошечного Горана. За сутки до того, как произошло злодейство, Хайни отослал внуков к их родителям. Уходя из страшного дома, чужак забрал все ценное, что было в этом доме: тридцать тысяч, золотое ожерелье Снежаны, жены Хайни, и маленького мальчика из чужой семьи». Ну как?
– Бред, – заключил Пащенко.
– Да, может показаться. Однако первый абзац – это дословное цитирование Зигфрида Ленца из его «Краеведческого музея», а второй абзац – полная выдумка. В связи с этим у меня возникает вопрос – почему в немецкой семье двое детей с сербскими именами?
Струге провел рукой по лицу, вынул из кармана пачку сигарет и направился к окну рассматривать улицу. Вскоре ему это надоело, и когда он повернулся в сторону продолжающегося литературного коллоквиума, в его глазах искрились огоньки.
– Вадим, ты помнишь наш разговор с Валентином в ресторане? Из-за чего он почти месяц провалялся в госпитале? – Он держал паузу до того момента, пока не убедился, что старый друг его понял. – И, кажется, я знаю, что за маленького мальчика он с собой увел. Теперь понимаешь, что это за тетрадь?
Не понимал этого только переводчик по фамилии Гранцев, который приехал поразить своими знаниями группу товарищей из прокуратуры. Приехал, удивил, осенил, а теперь сам стоял в недоумении, переводя взгляд больших серых глаз, увеличенных линзами очков, с одного на другого.