Заготовили факелы, берёзовые щепки и высушенную берёзовую кору в расчёте на долгое гуляние, чтобы огня хватило часов на пять. Из центрального зала столовой вынесли лишние столы и стулья, вдоль стены установили восемь больших железных крышек от мусорных контейнеров, приподняв их над полом на тротуарных плитках. В эти крышки, ставшие поддонами, сложили дрова для костров. Обеспечили вытяжки над кострами: соорудили из металлосайдинга короба, выходившие в кухню, а в кухне имелись вентиляционные ходы.
Столовую облюбовали для ремесленных занятий мастера, но их железки и инструменты вынесли, а камин в центре зала слегка переделали, чтобы девушки прямо на месте приготовили своё угощение, которое полуголодные жители колонии ждали, как дети ждут чуда.
Сашка Реут, гитарист, был готов веселить. В тумбочке, явно занятой когда-то музыкальным руководителем, нашлись ноты песен, которые Сашка не знал, но наиграл на пианино, стоявшем в кинозале глубоко за кулисами, и вдохновился. Детские песенки были написаны в ритме блюза и рэгги и Сашке понравились.
Ангелина обещала мини-спектакль, который она репетировала с младшими детьми.
Парни готовились показать "чумовое шоу", содержание которого они скрывали.
Спросили деда Фа Земина: будет ли он участвовать? Дед через лингварь спрашивал, что от него требуется?
Наконец, настал праздничный вечер. Солнце село в молочную дымку у горизонта и скрылось за дремучим и седым от инея лесом. Дежурные выстучали по ведру сигнал 'Приготовиться!' и всем был дан час свободного времени на праздничные сборы.
Деду Фа Земину впервые предстояло выйти на мороз после недель, проведённых в лазарете. Лётная униформа деда после стирки заледенела на морозе и с рукавов, штанин, крыльев и хвоста его комбинезона свисали толстые сосульки, вросшие в снег. Никто не знал, выдержит ли костюм, если его переломят, чтобы отодрать от перекладины, на которой он сушился? Решили, что деду всё равно летать не на чем, и костюму лучше висеть до наступления оттепели. И теперь девушки спорили, во что одеть старика, потому что о госте, вернее, о его верхней одежде, никто не подумал. В конце концов, отпороли уши от костюма зайца на поролоне, и получился вполне тёплый комбинезон подходящего для дедушки размера. Некоторые опасались, что старик оскорбится и начнутся международные и даже межгалактические осложнения, но Таня сказала, что её волнуют только возможные осложнения в бронхах. В сопровождении Лёшки она понесла деду жизнерадостно-жёлтый меховой костюм и протянула на вытянутых руках с поклоном.
Фа Земин стоял у кровати, по-стариковски держась за спинку, словно боялся оторваться от опоры. На самом деле, он шустро ходил по корпусу и уже успел надоесть всем, появляясь везде, и всегда неожиданно.
Фа Земин восхитился обнове, принял комбинезон и мелко-мелко раскланялся, сгибаясь в груди.
- Императорский жёлтый цвет! - он прицокнул языком. - Спасибо за приглашение! Когда выходить?
- Да через десять минут и пойдём, - ответила довольная Таня.
- А это далеко?
- Нет, шагов двести. Я тоже наряжусь, а вас поведёт Лёшка, - пообещала она.
- Счастливчик Лёша! - радостно воскликнул Фа Земин, имея в виду Лёшкины с Таней отношения.
Девушки пришли, когда в зале потеплело от костров. Ребята встретили их аплодисментами и одобрительным гулом: девушки принарядились, надев яркие шапочки с подвесками и пелерины, тоже яркие, цветные, расшитые тесьмой в несколько рядов. И даже подкрасили губы, брови и ресницы, отчего белобрысые бесцветные Ангелина и Лилия стали сногсшибательными красавицами.
Ужин разлили по мискам и раздали: это был поднадоевший бульон с кусками мяса размером больше обычного раза в два - пировать, так пировать! Алина сказала, что вскуснятину подадут позже, чтобы опять не заснули от переедания. Но зато сегодня будет выдан последний хлеб. Каждый получил половинку ломтя чёрного хлеба, сухого и твёрдого, как дерево, и пустил сухарь плавать в горячем бульоне.
Праздник уже удался!
А на камине, приспособленном под плиту, разогревался грушевый компот с сахарином от деда Фа Земина, 'балдёжный компот', 'улётное пойло', как говорили о нём ребята, стосковавшиеся по сладкому. Груши из подслащенного компота стали такой ценностью, что их раздавали под счёт. Кое-кто стал использовать дикие груши, сваренные с сахарином, как монету при обмене внутри племени. И вот тогда неожиданно разбогател Матвей. Он наврал девчонкам, что груши - это его страсть, и они дарили ему по грушке. Плюс Ксюша отдавала ему половину своих груш, она их терпеть не могла, ела только потому, что приказывала Таня. Матвей пристрастился к меновой торговле и получил кличку 'мелкий жучара'. Алина на всё смотрела в перспективе, огорчалась, и думала, как скоро они, цивилизованные люди, одичают окончательно и станут ходить в ожерельях из груш в семь рядов. И мысленно обзывала себя занудой.
Ребята встряхнулись от сытого оцепенения, и началось представление.
К публике вышел Саша. К нему подкатили пианино. Игорёк и Стас толкали инструмент, который поставили на грузовую тележку: на ней лагерный грузчик подвозил ящики с продуктами с крыльца на кухню, тележка выдержала нешуточный вес инструмента. Верхом на пианино ехал девятиклассник Юрик, и Алина увидела, для чего её просили нарисовать на картоне лошадиную голову. Пианино стало лошадью Юрика.
Комендант Карнадут встал и торжественно произнёс, трогая жидкую бородку:
- Всем петь! Это приказ!
С подачи Сашки нестройно, но громко, спели под гитару "Выйду в поле с конём", потому что текст местами был невообразимо переделан. Юрик лицедействовал вокруг своего "коня", открывал клавиатуру инструменту и глядел "коню" "в зубы". Но вот голову лошади убрали и прикрепили голову верблюда. Вован собственной персоной изображал султана верхом на верблюде. Вокруг паясничали трое ребят в роли его жён, закутанных в покрывала, Макс Грек кокетничал, показывая из-под покрывала мосластые волосатые и синие от холода ноги. Девушки махали на него руками: "Спрячь скорее!" Сашка гитарист даже прервал песню, чтобы наигранно-строго произнести: "Фатима, перестань! Застудишь детородное место!"
Потом над пианино подняли растянутый на жердях парус из белой простыни с нарисованным черепом и костями. Иванка запищала: "Не дам больше простыней! Кто рисовал, тот пусть на этом и спит!"
Саша завёл свежевыученную песню:
"Вился сумрак голубой в парусах фрегата,
Провожала на разбой бабушка пирата.
Пистолеты положила, и для золота мешок.
И ещё, конечно, мыло, и зубной порошок"
Карнадут играл Бабушку, Адамчик изображал Пирата. "Бабушка" держала в зубах трубку и лихо крутилась вокруг шеста с парусом.
Объявили выход почётного гостя Фа Земина, и на импровизированную сцену Матвей и Ксюша вывели деда в жёлтом костюме зайца.
Всем стало весело от одного вида cтарого раскосого зайца с оторванными ушами. Деда приветствовали бурными овациями, стоя. И дед не подвёл: он включил то, что было похоже на гибкую разделочную кухонную доску из пластика. Таня и все, обследовавшие дедовский рюкзак, видели этот чёрный плоский прямоугольник, но что это такое, они и представить не могли.
Прямоугольник в руках Фа Земина засветился, как экран планшета. На нём замелькали изображения разных мест. Все повскакали из-за стола и столпились вокруг деда, и остро почувствовали, что стосковались по экранным изображениям, по информации, идущей быстрым потоком, по яркой картинке...
Фа Земин позволил вдоволь рассмотреть пейзажи и схемы, а потом сложил пластину по невидимым сгибам, и получилась треугольная призма без верха и низа. Он повернул треугольник вертикально, и над геометрической фигурой возникло голографическое изображение: объёмное и очень качественное. Теперь панорама поверхности планеты неслась на зрителей с огромной скоростью, некоторые не выдержали и отшатнулись. Они смотрели на Землю, а это была, несомненно, Земля, и узнали приближавшуюся реку, речную долину, занесённую снегом, всё ближе, ближе... в камеру ударил снег, изображение погасло.
Фа Земин разложил лист, опять сложил, образовав совсем небольшой параллелепипед с четырьмя гранями, и следующая голограмма зависла в воздухе и обрела ещё и звук. Речь звучала как искажённый французский, но и эта запись, показавшая внутренности белоснежного когда-то, а теперь поточенного ржавчиной и плесенью помещения с лесом фасеточных колонн, быстро прервалась.
- Ещё! Ещё! - требовали зрители.
Фа Земин раскланялся и объяснил, что костюм пилота израсходовал весь ресурс, спасая ему жизнь, и видеосистема отдала всю свою энергию, сохранив только самые последние записи. Здесь подзарядить камеру невозможно.
Сашка занял место на сцене с гитарой наготове, с барабаном и тарелками-ударниками под рукой. Взрослые парни куда-то вышли. Сашка принялся музыкально шуметь, импровизируя на ходу, и в зал ворвались на скейтах бывшие футболисты. Они спрыгивали со скейтов, кувыркались через спины друг друга, делали колесо и стойку на руках, в общем: "Угар и чад и полный движняк!" - с завистью прогудел Краснокутский и украдкой потрогал незажившее предплечье. Ребята из десятка Краснокутского лихо проехались на велосипеде и распылили свежий снег на зрителей. Костры зашипели: снег попал в огонь. По гулкому залу пошёл гулять визг и крики; хорошо было только Фа Земину, упакованному с головой в жёлтый костюм. Старым сморщенным китайским божком он восседал во главе стола, напротив коменданта Карнадута, и вид у него был, что ни говори, комичный.
Когда все успокоились, Алина с Настой бросили в кипяток драгоценную овсянку, а Саша объявил, что следующая песня посвящается уважаемому гостю - Фа Земину, пришельцу из другого времени.
И снова запели весёлую абракадабру на знакомый мотив:
Пусть бегут, неуклюжи,
Волки с лужи на лужу,
Им неясно, что с неба упал
Не балык, не колбасы,
Не филей распотрясный,
А пилот в передрягу попал.
Снег кружится, снег кружится,