Я сказала ему:
– Будто снова карточная система, только на этот раз для меня одной!
И рассмеялась.
Он не засмеялся в ответ.
Когда Джек принес освежитель, он снова спросил о Бэрил. Он маскировал свой интерес посторонними разговорами, но я сразу его разгадала – мужчины вообще не умеют что-либо скрывать. Джеку хотелось знать, что с ней случилось, как она умерла. Он сказал, это можно использовать, чтобы сыграть с Ронни по его правилам.
Забавно, что я не чувствую разницы между этими бестолковыми освежителями, но чуть кто упоминает Бэрил, я живо вспоминаю запах деревянного пола, натертого мастикой, расплесканного пива и слышу музыку. Все до единой ноты звучат у меня в ушах: плавное скольжение тромбона и легкое туше́ фортепианных клавиш, танго, вальсы и фокстроты, кружащиеся по залу и перекрывающие другие звуки. Я ответила Джеку, что не помню – брожу по дорожкам памяти, но везде тупики. По словам мисс Амброуз, все есть в голове, надо лишь найти способ извлечь нужное.
«Это ваша личная система архивирования, Флоренс, – говорит она всякий раз, как я что-то забываю. – Воспоминания хранятся в своеобразных ячейках в голове, нужно только подобрать ключ и открыть ящичек».
Она стучала себя по лбу. Будто я не знаю, где у меня голова.
Если долго сидеть в общей гостиной, кто-нибудь начинает валять дурака с фотографиями кинозвезд, премьер-министров и поп-певцов.
«Ну-ка, Флоренс, – говорят они, – давайте-ка откроем ваши ящички!»
Я уже иногда не узнаю собственное лицо, а как прикажете узнавать этих? На каждую показанную фотографию я отвечаю: «Уинстон Черчилль», и вскоре от меня отстают и выбирают новую жертву.
Я пыталась объяснить это Джеку. Иногда воспоминания не хотят, чтобы их ворошили, и прячутся, съежившись, в самых дальних уголках.
– Может, там был кто-то еще, кроме Клары, – настаивал Джек, – кто сможет вспомнить?
Я поглядела на Элси. Она сидела в углу комнаты, слушая наш разговор одними глазами.
– Сирил там был, – подсказала она. – Сирил вспомнит.
– Сирил Саутер?
– Видишь, – заключила Элси, – ты вовсе не полоумная, как сама себя называешь. Ты вспомнила его имя. Ты открыла ячейку, Флоренс!
До нас доходили слухи, что Сирил Саутер живет на широкую ногу, но мы не знали, верить или нет: порой старикам нечего делать, кроме как пересказывать небылицы, чтобы скоротать время. Однако слухи о Сириле оказались правдой.
– Думаете, он вспомнит вечер, когда умерла Бэрил? – спросил Джек, когда мы садились в машину.
– Как минимум выскажет свое ценное мнение по этому поводу, – отозвалась Элси.
– Главное, что у него все дома, – сказала я. – На столько же, как и раньше.
На парковке Крис втиснулся между деревянной скамьей и мусорным баком, и мы вылезли из машины на дорожку у канала. Я не была здесь много лет – с тех самых пор, как мать Элси до изнеможения ходила по берегу, разговаривая со свежим воздухом, а мы следили издали. Мне запомнилось, что воздух тогда пах странно, но когда я сейчас вдохнула полной грудью, странного запаха не осталось. Трава, листва, слабо тянуло дизельным топливом. Наверное, мне запомнился послевоенный запах, когда во всем мире пахло усталостью и страданиями.
Впереди были пришвартованы несколько яхт – целая коллекция цветов и золотых букв. Они синхронно покачивались у стенки канала, точно группа заговорщиков.
– Как думаешь, какая Сирила? – спросила Элси.
– Наверняка какая-нибудь белая ворона. – Я прищурилась на солнце. – Которая на вид будто не отсюда.
Оставив Криса, мы зашагали к яхтам. Семейство уток плыло за нами по каналу, прорезая воду решительной линией, будто спеша на очень важную встречу.
– Главная прелесть, – говорил Джек, постукивая тростью по дорожке, – открыть утром шторы и увидеть вот такой вид, а не дверь черного хода из столовой.
– И все вокруг замедляет свой бег, – подхватила я, – будто кто-то вынул ключ из часов.
– Часы уже давно не заводят ключом. – Элси взяла меня под руку. – Наверное, в этом-то и беда.
Сирил Саутер сидел в шезлонге возле своей баржи. Я не ошиблась: его посудина была выкрашена в канареечно-желтый и называлась «Еле спасся». Ниже красным было выведено имя Сирила – для пущего эффекта.
– Сэр Сирил Саутер? – с ударением на первом слове спросила я.
– Я решил посвятить себя в рыцари. Люди относятся с куда бо́льшим уважением, когда перед твоей фамилией стоит титул. – Сирил кивнул на яхту: – Не понимаю, почему посвящать в рыцари может только королева. Я за нее никогда не голосовал. А вам давно пора было появиться – я все утро жду!
– Ты знал, что мы приедем? – не поверила я.
– Ты мне являлась, – он указал на пустые шезлонги рядом, – в видении. У меня часто бывают предвидения. Я всем говорил, что у нас сменится премьер-министр, и предсказал появление нового магазина на кольцевом шоссе. Я даже предчувствовал независимость Уэльса.
– Уэльс пока не стал независимым, – поправил Джек.
Сирил постучал пальцем по носу[12] и улыбнулся.
– Ну, наше появление ты предсказал неточно, – указала я. – Поставил всего два шезлонга.
Сирил заварил чай, и мы сидели под сентябрьским солнышком, глядя на уток. Элси пришлось довольствоваться скамеечкой для ног, но ей не привыкать, она из большой семьи. Мы слушали, как Сирил, растянувшись на шезлонге, излагает свое мнение, которым он охотно делился последние шестьдесят лет. У нас уже другой премьер-министр, другие войны в странах с неизвестными названиями, другие виновники, но точка зрения Сирила не изменилась. Он просто переключился на современность.
– Главная нынешняя беда страны, – говорил он, – в избытке добродеев, забивающих все вокруг своей слащавой чепухой!
– Добродеев? – переспросил Джек.
– Да вы только загляните в благотворительные магазины! – Сирил поставил кружку с чаем на свою личную полку – солидное брюхо. – Весь город заполонили – не улицы, а гирлянды сигнальных флажков!
– Они делают много хорошего… – начал Джек, но концу его фразы так и не суждено было увидеть свет.
– Не для меня! – перебил Сирил. – Я от них ни пенни не видел.
– А как же «Эйдж консёрн»?[13] – напомнил Джек.
Сирил фыркнул:
– Мой возраст никого не заботит. Да и с какой стати? – Он постучал себя по макушке. – Старость в голове!
– Вот как? – Джек повернулся на своем шезлонге. – Что вы имеете в виду?
– Это же очевидно! – Сирил поставил кружку на складной стол с той особенной точностью, как делают люди, когда хотят сказать что-то, по их мнению, очень важное. – Если ждать какого-то события, вы его непременно притянете!
– Правда? – спросил Джек.
– Ну конечно! – Сирил передвинул кружку на полдюйма влево. – После обильного обеда вы ждете несварения, когда идет снег – похолодания. Оно и наступает. То же самое и со старостью.
– Неужели? – удивилась Элси.
– Мозг – очень мощный орган, он обновляется каждые двадцать восемь дней…
– Это же вроде бы про кожу? – усомнился Джек.
– Но кожу-то контролирует мозг! – Сирил кивнул, соглашаясь с собой. – Он контролирует все, поэтому, если сможете обмануть мозг, больше никаких проблем.
– С возрастом все замедляется, – вставила я. – И прежде всего работа мозга.
– Только не моего! Мой стал быстрее, чем раньше. Я такое вытворяю, чего шестьдесят лет назад не делал. Я прошел компьютерные курсы и учусь играть на трубе. Целые стопки нот лежат, – большим пальцем Сирил показал в глубь яхты. – Я упражняюсь часами!
Я сочувственно покивала другим яхтам.
– А еще я участвую в исторических реконструкциях! Кстати, вас интересует битва при Эджхилле в субботу?
Мы все сумели найти повод отказаться.
– Все стареют, Сирил. Поглядите на нас, – сказал Джек своим самым резонным тоном. – Мы же стали другими людьми!
– Снаружи – ладно, пусть, но внутри я такой же, как шесть десятков лет назад. – Он потыкал себя в грудь, показывая, где у него нутро. – Разве что упаковка поистерлась.
Джек заерзал на шезлонге и поглядел на нас:
– А каким человеком вы были шестьдесят лет назад, Сирил?
Сирил улыбнулся и сложил руки на груди:
– О, я был душой общества, очень популярным. Бывало, по улице не пройду без того, чтобы кто-нибудь меня не остановил.
Я попыталась ответить улыбкой, но не смогла изогнуть губы.
– От дам отбою не было, просто на части рвали. Я даже избаловался от таких возможностей.
– И на ком же вы остановили свой выбор? – поинтересовался Джек.
– На моей Эйлин, упокой Бог ее душу. – Сирил перекрестился. – С ней ни одна не сравнится. Вы же ее помните?
Я почувствовала, как моя память заметалась.
Глядя на Элси, я начала говорить, но в итоге ограничилась фразой:
– Я после скажу.
– Пятьдесят пять лет вместе прожили, и ни разу ни одного худого слова! Умерла во сне, Эйлин-то. Я ее бужу утром, а она уже отошла. – Сирил лизнул палец и потер пятно на своей кружке. – Как-то рассчитываешь после стольких лет, что хоть попрощаться доведется…
Не знаю, оттого ли, что солнце скрылось за облаком, но Сирил вдруг показался старше и дряхлее. Иногда, если пристально вглядеться, в людях можно заметить сросшиеся трещины. Линии переломов. Можно увидеть, где они ломались и пытались себя починить.
– Моя жена скончалась от рака, – произнес Джек. – Я считаю, умереть во сне – настоящее благословение.
– Ну, для них – может быть… «Увидимся, Сирил» – вот что Эйлин мне сказала напоследок. Хоть бы знак какой существовал, что это твой последний разговор с человеком! «Таков твой жребий, друг, так сделай же его счастливым».
Мы посидели молча, слушая покачивание яхт на волнах и мягкое воркование голубки, поджидавшей милого дружка у края канала.
– А как поживают другие с танцев, вы не слышали? – спросил наконец Джек.
– Отжигают на кладбище, большинство-то, или распиханы по приютам… – Сирил покосился на нас. – Только того, без обид.